Нынче ветрено и волны с перехлёстом.
Скоро осень, всё изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемены у подруги.
Дева тешит до известного предела –
дальше локтя не пойдёшь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятье невозможно, ни измена!
Посылаю тебе, Постум, эти книги
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жёстко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Всё интриги?
Всё интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных –
лишь согласное гуденье насекомых.
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он – деловит, но незаметен.
Умер быстро: лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним – легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях Империю прославил.
Столько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далёко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники – ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела
все равно, что дранку требовать у кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я, не бывало.
Вот найдёшь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум, – или где там?
Неужели до сих пор ещё воюем?
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал ещё... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце.
Стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за чёрной изгородью пиний.
Чьё-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке – Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
#Бродский
Скоро осень, всё изменится в округе.
Смена красок этих трогательней, Постум,
чем наряда перемены у подруги.
Дева тешит до известного предела –
дальше локтя не пойдёшь или колена.
Сколь же радостней прекрасное вне тела:
ни объятье невозможно, ни измена!
Посылаю тебе, Постум, эти книги
Что в столице? Мягко стелют? Спать не жёстко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Всё интриги?
Всё интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных –
лишь согласное гуденье насекомых.
Здесь лежит купец из Азии. Толковым
был купцом он – деловит, но незаметен.
Умер быстро: лихорадка. По торговым
он делам сюда приплыл, а не за этим.
Рядом с ним – легионер, под грубым кварцем.
Он в сражениях Империю прославил.
Столько раз могли убить! а умер старцем.
Даже здесь не существует, Постум, правил.
Пусть и вправду, Постум, курица не птица,
но с куриными мозгами хватишь горя.
Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.
И от Цезаря далёко, и от вьюги.
Лебезить не нужно, трусить, торопиться.
Говоришь, что все наместники – ворюги?
Но ворюга мне милей, чем кровопийца.
Этот ливень переждать с тобой, гетера,
я согласен, но давай-ка без торговли:
брать сестерций с покрывающего тела
все равно, что дранку требовать у кровли.
Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я, не бывало.
Вот найдёшь себе какого-нибудь мужа,
он и будет протекать на покрывало.
Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».
Взгляд, конечно, очень варварский, но верный.
Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом.
Разыщу большой кувшин, воды налью им...
Как там в Ливии, мой Постум, – или где там?
Неужели до сих пор ещё воюем?
Помнишь, Постум, у наместника сестрица?
Худощавая, но с полными ногами.
Ты с ней спал ещё... Недавно стала жрица.
Жрица, Постум, и общается с богами.
Приезжай, попьем вина, закусим хлебом.
Или сливами. Расскажешь мне известья.
Постелю тебе в саду под чистым небом
и скажу, как называются созвездья.
Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье,
долг свой давний вычитанию заплатит.
Забери из-под подушки сбереженья,
там немного, но на похороны хватит.
Поезжай на вороной своей кобыле
в дом гетер под городскую нашу стену.
Дай им цену, за которую любили,
чтоб за ту же и оплакивали цену.
Зелень лавра, доходящая до дрожи.
Дверь распахнутая, пыльное оконце.
Стул покинутый, оставленное ложе.
Ткань, впитавшая полуденное солнце.
Понт шумит за чёрной изгородью пиний.
Чьё-то судно с ветром борется у мыса.
На рассохшейся скамейке – Старший Плиний.
Дрозд щебечет в шевелюре кипариса.
#Бродский
Today it is windy and waves with overlap.
Autumn is coming, everything will change in the district.
The change of colors of these touching, Postum,
than a friend’s outfit changes.
Virgo amuses to a certain limit -
Do not go beyond the elbow or the knee.
How joyful is the beautiful outside the body:
neither a hug is impossible nor treason!
I am sending you, Postumus, these books
What is in the capital? Gently stele? Isn't it hard to sleep?
How is Caesar? What is he doing? Any intrigue?
All intrigue, probably yes gluttony.
I am sitting in my garden, the lamp is on.
No friends, no servants, no friends.
Instead of the weak, this world and the strong -
just a consonant buzz of insects.
Here lies a merchant from Asia. Sensible
he was a merchant - businesslike, but invisible.
He died quickly: a fever. By trade
he sailed here for business, and not for this.
Next to him is a legionnaire, under rough quartz.
He glorified the Empire in battles.
So many times they could kill! but died an old man.
Even here, Postumus does not exist rules.
Indeed, Postumus, the chicken is not a bird,
but with chicken brains enough grief.
If it fell to the Empire to be born,
better to live in a remote province by the sea.
And far from Caesar, and from a blizzard.
You do not need to cuddle, coward, rush.
You say that all governors are thieves?
But the thief is more dear to me than a bloodsucker.
Wait for this rain with you
I agree, but come on without trading:
take sisters from the covering body
all the same that shingles require from the roof.
Leaking, you say? But where is the puddle?
That I left a puddle, did not happen.
Here you will find yourself some husband
it will leak onto the bedspread.
So we lived more than half.
As the old slave told me in front of the tavern:
"We, looking back, see only ruins."
The view, of course, is very barbaric, but true.
Was in the mountains. Now I'm driving with a big bouquet.
I will search for the big jug, water I will pour them ...
How is it in Libya, my Postum, - or where is it?
Are we still fighting?
Remember Postum, the governor’s sister?
Thin, but with full legs.
You still slept with her ... Recently, the priestess has become.
Priestess, Postum, and communicates with the gods.
Come, have a drink of wine, have a bite of bread.
Or plums. Tell me the lime.
I'll lay you in the garden under clear sky
and say what the constellations are called.
Soon, Postum, your friend, a loving addition,
the old deduction will pay its debt.
Take away from the savings cushion,
there is little, but enough for the funeral.
Ride your black mare
in the house getter under our city wall.
Give them the price you loved
so that for the same and mourned the price.
Green laurel, reaching to trembling.
The door is wide open, dusty window.
An abandoned chair, an abandoned bed.
The fabric that has absorbed the midday sun.
Pont rustles over the black fence of pines.
Someone's ship with the wind fights at the cape.
On the cracked bench - Senior Pliny.
Blackbird chirps in cypress hair.
# Brodsky
Autumn is coming, everything will change in the district.
The change of colors of these touching, Postum,
than a friend’s outfit changes.
Virgo amuses to a certain limit -
Do not go beyond the elbow or the knee.
How joyful is the beautiful outside the body:
neither a hug is impossible nor treason!
I am sending you, Postumus, these books
What is in the capital? Gently stele? Isn't it hard to sleep?
How is Caesar? What is he doing? Any intrigue?
All intrigue, probably yes gluttony.
I am sitting in my garden, the lamp is on.
No friends, no servants, no friends.
Instead of the weak, this world and the strong -
just a consonant buzz of insects.
Here lies a merchant from Asia. Sensible
he was a merchant - businesslike, but invisible.
He died quickly: a fever. By trade
he sailed here for business, and not for this.
Next to him is a legionnaire, under rough quartz.
He glorified the Empire in battles.
So many times they could kill! but died an old man.
Even here, Postumus does not exist rules.
Indeed, Postumus, the chicken is not a bird,
but with chicken brains enough grief.
If it fell to the Empire to be born,
better to live in a remote province by the sea.
And far from Caesar, and from a blizzard.
You do not need to cuddle, coward, rush.
You say that all governors are thieves?
But the thief is more dear to me than a bloodsucker.
Wait for this rain with you
I agree, but come on without trading:
take sisters from the covering body
all the same that shingles require from the roof.
Leaking, you say? But where is the puddle?
That I left a puddle, did not happen.
Here you will find yourself some husband
it will leak onto the bedspread.
So we lived more than half.
As the old slave told me in front of the tavern:
"We, looking back, see only ruins."
The view, of course, is very barbaric, but true.
Was in the mountains. Now I'm driving with a big bouquet.
I will search for the big jug, water I will pour them ...
How is it in Libya, my Postum, - or where is it?
Are we still fighting?
Remember Postum, the governor’s sister?
Thin, but with full legs.
You still slept with her ... Recently, the priestess has become.
Priestess, Postum, and communicates with the gods.
Come, have a drink of wine, have a bite of bread.
Or plums. Tell me the lime.
I'll lay you in the garden under clear sky
and say what the constellations are called.
Soon, Postum, your friend, a loving addition,
the old deduction will pay its debt.
Take away from the savings cushion,
there is little, but enough for the funeral.
Ride your black mare
in the house getter under our city wall.
Give them the price you loved
so that for the same and mourned the price.
Green laurel, reaching to trembling.
The door is wide open, dusty window.
An abandoned chair, an abandoned bed.
The fabric that has absorbed the midday sun.
Pont rustles over the black fence of pines.
Someone's ship with the wind fights at the cape.
On the cracked bench - Senior Pliny.
Blackbird chirps in cypress hair.
# Brodsky
У записи 13 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Владислава Нистратова
