Может, глаз замылился. И он начал потреблять все...

Может, глаз замылился. И он начал потреблять все мысли. Не знаю. Все эти чакры. Может, чакры. Жили люди-пазлы. Где-то были у них дыры местами. И чего-то они не понимали. Кто-то не понимал боль. Ходил, всех резал и пытал, чтобы понять. Кто-то не понимал любовь. Ходил всех трахал, чтобы понять. Кто-то просто не понимал. Глотал книги, как факир. Или жег книги, чтобы понять. Кто-то не мог говорить, душил всех, чтобы добиться ответа. Или задать вопрос, как тут разобрать? Кто-то не мог видеть, высасывал глаза детям на переменах, чтобы прозреть. Они все жаждали, все хотели преодолеть свой порок. И ни у кого не получилось. Пили моря и океаны, чтобы понять, как устроены слезы. Криком разбивали стаканы, чтобы почувствовать, как музыка трогает самые тонкие струны души. Гибли на морозе, чтобы узнать цену нежности и тепла и не продешевить, когда придет время. Трогали друг друга везде и за всякое, чтобы на мгновение обрести бессмертие. Делали все за раз, если пустот было много и в них гулял ветер. Затыкали дыры теми фигурами и формами, которые были под рукой. «И так сойдет!» Кололись трехдневной щетиной щек и ног, забывали принять душ в спешке оказать друг другу неотложную невыносимую жестокость. Морили себя бессонницей, но, почти соприкоснувшись с истиной, раз за разом меняли ее на дневные кошмары. И с вечера заправляли бензобак мантрой «Все будет хорошо!» исключительно в будущем времени, потому что что-что, а мощь своей кредитоспособности они чувствовали остро. И все вторило этой завидной самоуверенности: пустые глазницы, синие пятна на шеях, опьяняющий запах жженной бумаги, разводы крови от сотен и тысяч голых ступней, проходящих по битому стеклу день за днем. Да много всего. Одним словом, жизнь кипела. А кипение рождало надежду.
Тем более что первый университетский выпуск толерантов в вежливой форме объяснил, что никакого порока нет. Есть уникальности.
А он все твердил, не выйдет из тебя писателя, потому что ты не умеешь подрожать. И мы дрожали. Но как всегда, этого было мало. И надо было учиться снова. Теперь уже подражать, чтобы вновь стать кем-то. И правда, если в заботе об окружающей среде приучить себя регулярно ходить на эковернисажи, то рано или поздно поймешь, что так оно и было. Гоген копировал Ван Гога. Пикассо вообще за всех друзей подержался. Представшая истина была так же проста, как два пальца в жопу. Хочешь стать хорошим писателем, научись рисовать, ну или найди талантливых друзей и полтора месяца принимай ванну из зародышей вуайеризма. Но это и не обязательно совершенно. Становиться писателем. Когда можно очень практично кричать на стакан, посасывая чей-то зеленый глаз перед прослушиванием вечерней мантры. На голодный желудок и не прооравшись вредно так-то…мы же себе не враги.