А меж тем дни идут и очередная круглая дата глянула с моего персонального календарика.
24 марта 1965 года, ровно 50 лет назад, в городе Москве появился на свет Анатолий Германович Крупнов. Это тот, который «Черный Обелиск» и еще ряд проектов.
Жил он, что называется, по року. Как прямое следствие и умер крайне рано (27 февраля 1997, как подсказывает нам нехитрый расчет, ему и тридцати двух не исполнилось). Собственно, из официальной части все.
А теперь из личного (вы уж простите, если кого чем задену).
Когда режим подростковой восторженности вашего покорного слуги стал спадать, с удивлением обнаружилось интересное.
Большинство тех, кого по дурости пубертатных виражей считал Поэтами и Мыслителями от мира т.н. русского рока, на деле оказались достаточно малограмотными персонажами, слабо способными как на высокий штиль, так и на актуальность творчества.
Со всей внезапностью стало очевидно, что в года трагичного перелома, когда народ миллионами в дома из шести досок от нищеты, наркоты, беспредела и прочих «невписанностей в рынок» ложился – петь про черные фары у соседних ворот и прочие круговые поруки это как-то совсем идиотично и абсурдно. Когда же пытались написать все же об окружающем – тут уж и вовсе печаль выходила.
Ну в чей здравый ум может прийти описать события октября 93-его как:
Правда на правду,
Вера на икону,
А земля да на цветы,
Это я да это ты.
Какая нах вера на икону? Ты вообще о чем? Ну вы поняли, написать такое мог только оторванный от всего на свете интеллигент, никак не Оракул.
И ладно бы просто импотенция писать об остром. Оно ж, как по взрослении выяснилось, и часто банально фигово написано с точки зрения великого и могучего. Короче, по итогу, в недавнем своем цикле «Лоботомия в стиле рок» Семин ряд выводов таки верно сделал (но этот цикл сам по себе достаточно интересен, чтобы ему отдельный пост забацать, а это так, предисловием сочтем).
Но выяснилось это все, повторюсь, лишь по прохождении пубертатных виражей.
Нет, я тут не все в один мазут макаю. И тогда, и после выходили порой хорошие вещи. И я ни в коем случае сейчас над смертными возвыситься не жажду: по моему святому убеждению, что в отрочестве наслушался, то всю жизнь цеплять и будет. Тут как умом красоту Бетховена или Пинк Флойда не понимай, а все равно при первых звуках «Воли и разума» непроизвольно и головой мотнешь, и ногой дрыгнешь с чувством. По себе знаю.
Просто по прошествии лет выяснилось, что оно на самом деле вот так. Что языком (а порой и сердцем) ты гимны аксакалов подпоешь. Но уже не без некоторого интеллектуального усилия. По крайней мере, ежели трезвый (опять же, говорю строго по себе).
И, как выяснилось, на контрасте с описанным именно Крупнов в своем творчестве все свои немногочисленные годы вел с нами долгий, обстоятельный и именно интеллектуальный разговор. Фактически соткав из своих произведений некий последовательный монолог о вечном и злободневном. Чаще грустный, но отдельными моментами все же забвенно-жизнерадостный. Порой трогавший здесь и сейчас, а когда относивший нас, его собеседников, к далеким философским далям. В этом его монологе песни на тексты Бодлера и Верхарна, Гиппиус и Бродского удивительно органично перетекали в собственное авторство, мощнейший злободневный альбом «Еще один день» (фактически, единственная целеноправленная и продуманная рефлексия в т.н. русском роке на тему 90-х) в практически метафизически-фундаментальную антитезу настроений тех лет, «Я остаюсь» 94-ого.
Я тут не претендую на истинность в последней инстанции. Это сугубо личная простыня на сугубо личный мой взгляд. А он в том, что Крупнов был едва ли не сильнейшим представителем того поколения т.н. рок-«аксакалов».
Спасибо тебе, Анатолий, за то, что вел с нами этот разговор. Долгих тебе лет жизни. Если уж не вышло земной, то хоть в памяти твоих… нет, не поклонников, все же собеседников. Ты сам так решил своим творчеством.
24 марта 1965 года, ровно 50 лет назад, в городе Москве появился на свет Анатолий Германович Крупнов. Это тот, который «Черный Обелиск» и еще ряд проектов.
Жил он, что называется, по року. Как прямое следствие и умер крайне рано (27 февраля 1997, как подсказывает нам нехитрый расчет, ему и тридцати двух не исполнилось). Собственно, из официальной части все.
А теперь из личного (вы уж простите, если кого чем задену).
Когда режим подростковой восторженности вашего покорного слуги стал спадать, с удивлением обнаружилось интересное.
Большинство тех, кого по дурости пубертатных виражей считал Поэтами и Мыслителями от мира т.н. русского рока, на деле оказались достаточно малограмотными персонажами, слабо способными как на высокий штиль, так и на актуальность творчества.
Со всей внезапностью стало очевидно, что в года трагичного перелома, когда народ миллионами в дома из шести досок от нищеты, наркоты, беспредела и прочих «невписанностей в рынок» ложился – петь про черные фары у соседних ворот и прочие круговые поруки это как-то совсем идиотично и абсурдно. Когда же пытались написать все же об окружающем – тут уж и вовсе печаль выходила.
Ну в чей здравый ум может прийти описать события октября 93-его как:
Правда на правду,
Вера на икону,
А земля да на цветы,
Это я да это ты.
Какая нах вера на икону? Ты вообще о чем? Ну вы поняли, написать такое мог только оторванный от всего на свете интеллигент, никак не Оракул.
И ладно бы просто импотенция писать об остром. Оно ж, как по взрослении выяснилось, и часто банально фигово написано с точки зрения великого и могучего. Короче, по итогу, в недавнем своем цикле «Лоботомия в стиле рок» Семин ряд выводов таки верно сделал (но этот цикл сам по себе достаточно интересен, чтобы ему отдельный пост забацать, а это так, предисловием сочтем).
Но выяснилось это все, повторюсь, лишь по прохождении пубертатных виражей.
Нет, я тут не все в один мазут макаю. И тогда, и после выходили порой хорошие вещи. И я ни в коем случае сейчас над смертными возвыситься не жажду: по моему святому убеждению, что в отрочестве наслушался, то всю жизнь цеплять и будет. Тут как умом красоту Бетховена или Пинк Флойда не понимай, а все равно при первых звуках «Воли и разума» непроизвольно и головой мотнешь, и ногой дрыгнешь с чувством. По себе знаю.
Просто по прошествии лет выяснилось, что оно на самом деле вот так. Что языком (а порой и сердцем) ты гимны аксакалов подпоешь. Но уже не без некоторого интеллектуального усилия. По крайней мере, ежели трезвый (опять же, говорю строго по себе).
И, как выяснилось, на контрасте с описанным именно Крупнов в своем творчестве все свои немногочисленные годы вел с нами долгий, обстоятельный и именно интеллектуальный разговор. Фактически соткав из своих произведений некий последовательный монолог о вечном и злободневном. Чаще грустный, но отдельными моментами все же забвенно-жизнерадостный. Порой трогавший здесь и сейчас, а когда относивший нас, его собеседников, к далеким философским далям. В этом его монологе песни на тексты Бодлера и Верхарна, Гиппиус и Бродского удивительно органично перетекали в собственное авторство, мощнейший злободневный альбом «Еще один день» (фактически, единственная целеноправленная и продуманная рефлексия в т.н. русском роке на тему 90-х) в практически метафизически-фундаментальную антитезу настроений тех лет, «Я остаюсь» 94-ого.
Я тут не претендую на истинность в последней инстанции. Это сугубо личная простыня на сугубо личный мой взгляд. А он в том, что Крупнов был едва ли не сильнейшим представителем того поколения т.н. рок-«аксакалов».
Спасибо тебе, Анатолий, за то, что вел с нами этот разговор. Долгих тебе лет жизни. Если уж не вышло земной, то хоть в памяти твоих… нет, не поклонников, все же собеседников. Ты сам так решил своим творчеством.
0
У записи 12 лайков,
5 репостов.
5 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Петр Маркин
