Сергей Эфрон- "Волшебница"
Часть 2
Снова ночь, снова вспыхивающий огонек папиросы, снова моя рука в спутанных волосах волшебницы Мары. Лица ее
____________
*) Марина Цветаева (“Волшебный фонарь”).
_____________________________________________________________________
не видно; от всей Мары — только голос. Три перекликающихся голоса в темноте.
— Кира, что по-твоему, старость?
— Это когда ходят с палкой, надевают очки и кашляют. Все лицо в складочках, и после каждого слова: “э-э-э”.
— А по-твоему, Женя?
— Это когда мальчик растет, растет и вдруг седой станет и у него уже внуки.
— Ты бы хотел быть старым?
— Нет, старому страшно. Идет, ничего не видит и раз — под конку! А ты бы хотела быть старой?
— Тоже нет. Сейчас мне семнадцать лет, и я все могу. Хочется лезть на дерево — лезу, кататься по ковру — катаюсь. Мне все позволено. Но представь себе пожилую даму, лезущую на дерево, – нелепо, правда?
— Мы расхохотались.
— Вот видите, вам смешно. А по-настоящему это не смешно, а ужасно. Положим, я живу все дальше и дальше. Мне уже не семнадцать, а двадцать семь, а тридцать семь, а сорок семь лет. Обо мне говорят уже не “молодая девушка”, а “пожилая дама”. От меня требуют разумного поведения, спокойного взгляда на жизнь, знания ее. А в глубине я все тот же сорванец, та же семнадцатилетняя, с тем же сердцем и той же душой. Я прекрасно знаю, что кататься по полу со старым лицом — нельзя, невозможно, нелепо, смешно. Мне приходится сдерживать себя, изменять настоящей себе из-за этого старого лица, — быть почтенной дамой, над которой я сама смеюсь. Это ужасно, ужасно!
— Ты, наверно, уж скоро будешь старой?
— Лет через десять, то есть не старой, а среднего возраста. Это еще хуже… Впрочем, довольно об этом!
Она вздохнула и положила голову рядом с моей на подушку. Мне вдруг захотелось ее утешить.
— Ты — волшебница, а волшебницы всегда молодые и красивые. Я читал в сказках.
— И у тебя ведь волшебная палочка, — добавил Женя.
Мара слегка приподняла голову, мягко щекоча меня по щеке волосами:
— Какие вы оба умные! Конечно, я не могу состариться. Я только пошутила, я ничего не боюсь. Довольно об этом! Будем говорить о веселом. Расскажите мне что-нибудь страшно глупое!
— Мы про глупое ничего не знаем, — с достоинством ответил Женя.
— Мы, когда были маленькие, очень много говорили глупостей, но теперь мы все позабыли, — отозвался я.
—Жалко! Ну, тогда другое. Ты, Кира, начни что-нибудь рассказывать, потом будет продолжать Женя, за Женей я. Начинай, Кира!
— Когда один человек играл на рояле, у него сломался палец. Он пошел на улицу и схватил одного другого человека за руку и оторвал у него палец. Тот разозлился и пошел к городовому. Тогда тот, с роялем, тоже оторвал у городового палец. Городовой заплакал, и другой человек тоже. И вот они плакали, плакали, плакали…
— Довольно, Женя, дальше!
— И вот ни плакали, плакали, и вокруг них уже было целое озеро. Против городового жила одна девочка. Она выбросила свои калоши из окна, потому что они ей надоели. А ей как раз нужно было ехать на бал. Вот она вышла на улицу и видит: всюду вода, все извозчики потонули, и от домов — одни крыши. Как же теперь без калош?
— Довольно, Женя! Я продолжаю. Тут она вспомнила, что ее няня всегда сравнивала ее губы с калошами. Она страшно обрадовалась, вытянула губы и — представьте себе! — вместо калош получила целый мост. Было уже поздно, был уже давно начался, — пришлось бежать по собственным губам. В замке уже звенела музыка, сияли все люстры, кружились пары… Она вбегает в залу и — о, Ужас! — громкий смех! Оглядывается, за ней тащится весь мост! Продолжай, Кира!
— Тогда она подняла мост, как слон хобот, и начала всех им бить, и скоро все убежали. Она осталась одна и до утра танцевала. Все!
— Прекрасный рассказ! — воскликнула Мара. — А вы еще думали, что все это забыли. Нет, глупостей нельзя забывать. Только в них спасенье!
— Но ты сама ведь умная? — спросил Женя.
— Только умные люди делают настоящие, самые глупые глупости. Ты сейчас поймешь. Положим, что как-нибуд
Часть 2
Снова ночь, снова вспыхивающий огонек папиросы, снова моя рука в спутанных волосах волшебницы Мары. Лица ее
____________
*) Марина Цветаева (“Волшебный фонарь”).
_____________________________________________________________________
не видно; от всей Мары — только голос. Три перекликающихся голоса в темноте.
— Кира, что по-твоему, старость?
— Это когда ходят с палкой, надевают очки и кашляют. Все лицо в складочках, и после каждого слова: “э-э-э”.
— А по-твоему, Женя?
— Это когда мальчик растет, растет и вдруг седой станет и у него уже внуки.
— Ты бы хотел быть старым?
— Нет, старому страшно. Идет, ничего не видит и раз — под конку! А ты бы хотела быть старой?
— Тоже нет. Сейчас мне семнадцать лет, и я все могу. Хочется лезть на дерево — лезу, кататься по ковру — катаюсь. Мне все позволено. Но представь себе пожилую даму, лезущую на дерево, – нелепо, правда?
— Мы расхохотались.
— Вот видите, вам смешно. А по-настоящему это не смешно, а ужасно. Положим, я живу все дальше и дальше. Мне уже не семнадцать, а двадцать семь, а тридцать семь, а сорок семь лет. Обо мне говорят уже не “молодая девушка”, а “пожилая дама”. От меня требуют разумного поведения, спокойного взгляда на жизнь, знания ее. А в глубине я все тот же сорванец, та же семнадцатилетняя, с тем же сердцем и той же душой. Я прекрасно знаю, что кататься по полу со старым лицом — нельзя, невозможно, нелепо, смешно. Мне приходится сдерживать себя, изменять настоящей себе из-за этого старого лица, — быть почтенной дамой, над которой я сама смеюсь. Это ужасно, ужасно!
— Ты, наверно, уж скоро будешь старой?
— Лет через десять, то есть не старой, а среднего возраста. Это еще хуже… Впрочем, довольно об этом!
Она вздохнула и положила голову рядом с моей на подушку. Мне вдруг захотелось ее утешить.
— Ты — волшебница, а волшебницы всегда молодые и красивые. Я читал в сказках.
— И у тебя ведь волшебная палочка, — добавил Женя.
Мара слегка приподняла голову, мягко щекоча меня по щеке волосами:
— Какие вы оба умные! Конечно, я не могу состариться. Я только пошутила, я ничего не боюсь. Довольно об этом! Будем говорить о веселом. Расскажите мне что-нибудь страшно глупое!
— Мы про глупое ничего не знаем, — с достоинством ответил Женя.
— Мы, когда были маленькие, очень много говорили глупостей, но теперь мы все позабыли, — отозвался я.
—Жалко! Ну, тогда другое. Ты, Кира, начни что-нибудь рассказывать, потом будет продолжать Женя, за Женей я. Начинай, Кира!
— Когда один человек играл на рояле, у него сломался палец. Он пошел на улицу и схватил одного другого человека за руку и оторвал у него палец. Тот разозлился и пошел к городовому. Тогда тот, с роялем, тоже оторвал у городового палец. Городовой заплакал, и другой человек тоже. И вот они плакали, плакали, плакали…
— Довольно, Женя, дальше!
— И вот ни плакали, плакали, и вокруг них уже было целое озеро. Против городового жила одна девочка. Она выбросила свои калоши из окна, потому что они ей надоели. А ей как раз нужно было ехать на бал. Вот она вышла на улицу и видит: всюду вода, все извозчики потонули, и от домов — одни крыши. Как же теперь без калош?
— Довольно, Женя! Я продолжаю. Тут она вспомнила, что ее няня всегда сравнивала ее губы с калошами. Она страшно обрадовалась, вытянула губы и — представьте себе! — вместо калош получила целый мост. Было уже поздно, был уже давно начался, — пришлось бежать по собственным губам. В замке уже звенела музыка, сияли все люстры, кружились пары… Она вбегает в залу и — о, Ужас! — громкий смех! Оглядывается, за ней тащится весь мост! Продолжай, Кира!
— Тогда она подняла мост, как слон хобот, и начала всех им бить, и скоро все убежали. Она осталась одна и до утра танцевала. Все!
— Прекрасный рассказ! — воскликнула Мара. — А вы еще думали, что все это забыли. Нет, глупостей нельзя забывать. Только в них спасенье!
— Но ты сама ведь умная? — спросил Женя.
— Только умные люди делают настоящие, самые глупые глупости. Ты сейчас поймешь. Положим, что как-нибуд
0
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ариадна Деева
