О трудностях перевода. Завтра в 14 часов на Марсовом поле пройдет градозащитный митинг. Причин для этого митинга много, и как минимум две из них горожанам «подарила» церковь: я имею в виду попытку отобрать Исаакий и сбитого с фасада на Лахтинской Мефистофеля.
Вообще Мефистофелям в России традиционно не везет. Их просто не понимают.
Достаточно вспомнить «Фауста» Гёте — блестящую, остроумную книгу, полную рассуждений о взаимоотношениях между человеком и Богом и человеком и церковью. Самые остроумные высказывания Гёте вложил в уста Мефистофеля. Как долго и мучительно переводили этот текст на русский язык! И все равно, даже в самых лучших переводах Мефистофель не так ярок и остроумен, как у Гёте, не так афористична его речь. Переводчики принимали его в штыки, вечно хотели переделать.
Первым переложить шедевр Гёте на русский взялся Грибоедов. Но он ограничился только маленьким отрывком, да еще и удлиннил его, добавив кое-что от себя. Поэтому первым официальным переводчиком «Фауста» считается Эдуард Губер. Но его труд не пощадила цензура — выкинула «Пролог на небе» и всю критику церкви, в первую очередь, реплики Мефистофеля. Те части текста, что успешно миновали цензоров, не пощадили критики. Например, Белинский, который заявил, что переводчик «не понял, не передал „Фауста". У него создание Гете является не могущественным и крепким, проникнутым жизнью, которая веет даже в самых звуках стихов, но расслабленным и хилым».
Эстафетную палочку у Губера принял Михаил Вронченко — генерал-майор, востоковед, геодезист, географ, разведчик и литератор. Он знал десять языков, первым перевел на русский «Гамлета». Не совсем понятно, зачем он взялся за «Фауста» — тот вовсе не был ему симпатичен, да и вообще, по мнению Вронченко, вторая часть книги «ясно и явственно, пришла не к тому концу, к которому прийти долженствовала». Вронченко досталось от Тургенева: «Ненависть к „мудрствованию",— писал он,— побеждает в почтенном переводчике его добросовестность, не подлежащую никакому сомнению: он переводит неверно... не переставая руководствоваться здравым рассудком».
Не будем перечислять всех, кто пытался перевести «Фауста». Но вспомним Фета. Он старался. Очень старался. Соблюдал стихотворный размер, выбранный Гёте, синтаксический строй фразы. Упустил только сущую мелочь — содержание. С ним Фет обошелся слишком вольно, так что все старания пошли насмарку.
До сих пор одним из самых точных переводов считается тот, что сделан зоологом Николаем Холодковским. Хотя, по-моему, местами он уже архаичен.
Валерий Брюсов перевел «Фауста» красиво, но очень уж в своем стиле.
Борис Пастернак оказался ближе к подлиннику. Правда, точным и его перевод назвать сложно.
Весь этот экскурс в историю я затеяла ради одной цитаты. Мне вчера ее напомнила мама. Она учитель немецкого и знакомит с оригинальным, гётевским, «Фаустом» всех своих учеников. Так вот, поговорили мы с ней про градозащитные дела, церковь и Мефистофеля, и она процитировала фразу, которую произносит Мефистофель:
Die Kirche hat einen guten Magen,
hat ganze Länder aufgefressen
und doch noch nie sich übergessen.
die Kirch allein, meine lieben Frauen,
kann ungerechtes Gut verdauen.
У Пастернака эти строчки звучат так:
А церковь при своем пищеваренье
Глотает государства, города
И области без всякого вреда.
Нечисто или чисто то, что дарят,
Она ваш дар прекрасно переварит".
Но Мефистофель про подарки не говорит — говорит о том, что у церкви хороший желудок, который переварит несправедливо нажитое. Холодковский перевел так:
Желудок, мол, хорош у церкви божьей;
Немало стран уж слопала она
И несвареньем всё же не больна.
Одна лишь церковь может, без сомненья,
Переварить неправые именья.
К сожалению, переводного «Фауста» на цитаты растащить трудно — все время обо что-то спотыкаешься. Жаль. Ведь мог бы получиться прекрасный плакат: фото Петроградского Мефистофеля и его же слова. Но — трудности перевода, будь они неладны. Не понимают у нас Мефистофеля. Не хотят понять.
Вообще Мефистофелям в России традиционно не везет. Их просто не понимают.
Достаточно вспомнить «Фауста» Гёте — блестящую, остроумную книгу, полную рассуждений о взаимоотношениях между человеком и Богом и человеком и церковью. Самые остроумные высказывания Гёте вложил в уста Мефистофеля. Как долго и мучительно переводили этот текст на русский язык! И все равно, даже в самых лучших переводах Мефистофель не так ярок и остроумен, как у Гёте, не так афористична его речь. Переводчики принимали его в штыки, вечно хотели переделать.
Первым переложить шедевр Гёте на русский взялся Грибоедов. Но он ограничился только маленьким отрывком, да еще и удлиннил его, добавив кое-что от себя. Поэтому первым официальным переводчиком «Фауста» считается Эдуард Губер. Но его труд не пощадила цензура — выкинула «Пролог на небе» и всю критику церкви, в первую очередь, реплики Мефистофеля. Те части текста, что успешно миновали цензоров, не пощадили критики. Например, Белинский, который заявил, что переводчик «не понял, не передал „Фауста". У него создание Гете является не могущественным и крепким, проникнутым жизнью, которая веет даже в самых звуках стихов, но расслабленным и хилым».
Эстафетную палочку у Губера принял Михаил Вронченко — генерал-майор, востоковед, геодезист, географ, разведчик и литератор. Он знал десять языков, первым перевел на русский «Гамлета». Не совсем понятно, зачем он взялся за «Фауста» — тот вовсе не был ему симпатичен, да и вообще, по мнению Вронченко, вторая часть книги «ясно и явственно, пришла не к тому концу, к которому прийти долженствовала». Вронченко досталось от Тургенева: «Ненависть к „мудрствованию",— писал он,— побеждает в почтенном переводчике его добросовестность, не подлежащую никакому сомнению: он переводит неверно... не переставая руководствоваться здравым рассудком».
Не будем перечислять всех, кто пытался перевести «Фауста». Но вспомним Фета. Он старался. Очень старался. Соблюдал стихотворный размер, выбранный Гёте, синтаксический строй фразы. Упустил только сущую мелочь — содержание. С ним Фет обошелся слишком вольно, так что все старания пошли насмарку.
До сих пор одним из самых точных переводов считается тот, что сделан зоологом Николаем Холодковским. Хотя, по-моему, местами он уже архаичен.
Валерий Брюсов перевел «Фауста» красиво, но очень уж в своем стиле.
Борис Пастернак оказался ближе к подлиннику. Правда, точным и его перевод назвать сложно.
Весь этот экскурс в историю я затеяла ради одной цитаты. Мне вчера ее напомнила мама. Она учитель немецкого и знакомит с оригинальным, гётевским, «Фаустом» всех своих учеников. Так вот, поговорили мы с ней про градозащитные дела, церковь и Мефистофеля, и она процитировала фразу, которую произносит Мефистофель:
Die Kirche hat einen guten Magen,
hat ganze Länder aufgefressen
und doch noch nie sich übergessen.
die Kirch allein, meine lieben Frauen,
kann ungerechtes Gut verdauen.
У Пастернака эти строчки звучат так:
А церковь при своем пищеваренье
Глотает государства, города
И области без всякого вреда.
Нечисто или чисто то, что дарят,
Она ваш дар прекрасно переварит".
Но Мефистофель про подарки не говорит — говорит о том, что у церкви хороший желудок, который переварит несправедливо нажитое. Холодковский перевел так:
Желудок, мол, хорош у церкви божьей;
Немало стран уж слопала она
И несвареньем всё же не больна.
Одна лишь церковь может, без сомненья,
Переварить неправые именья.
К сожалению, переводного «Фауста» на цитаты растащить трудно — все время обо что-то спотыкаешься. Жаль. Ведь мог бы получиться прекрасный плакат: фото Петроградского Мефистофеля и его же слова. Но — трудности перевода, будь они неладны. Не понимают у нас Мефистофеля. Не хотят понять.
0
У записи 21 лайков,
3 репостов.
3 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Нина Фрейман
