Сегодня мне довелось испытать всю глубину аудиостраданий. Местом пыток оказался автобус 191. Во-первых, рядом сидела женщина, которая битый час, от Добролюбова до Коллонтай, громко и внятно рассказывала по телефону про свой ремонт. Шестиногие столешницы за 16 тысяч рублей вальяжно дефилировали по наборному паркету, стеклопакеты облачали окна в звуконепроницаемую броню, навесные потолки подло похищали сантиметры драгоценного пространства, а она все говорила и говорила. Из пучины цемента, из-под завалов кафельной плитки то и дело выныривал некий непобедимый Леша с дрелью, который должен был обуздать ремонт, как дикого непокорного зверя. Своим мастерством Леша привел женщину в состояние ажитации, и она щедро делилась этим состоянием с подругами — сначала с одной, потом с другой, потом с третьей.
Во-вторых, остановки в 191 автобусе объявляли дети. Но это были не обычные искренние детские голоса, а голоса, искореженные взрослыми — смесь оголтелого оптимизма с самодовольством и никакой дикции. Интонации настолько фальшивые, что барабанные перепонки превращались в перепонные барабанки и отбивали неистовую дробь, которая складывалась в архаичный пионерский марш. Ладно бы только остановки, но между остановками дети тоже постоянно что-то говорили — назидательно и звонко. Можно было подумать, что речь про дедушку Ленина, но нет — из пронзительной каши-малаши периодически материализовались то Клодт, то Талалихин. Претензии, понятное дело, не к детям, а к тем, кто это с ними сделал. Надо было изрядно постараться, чтобы добиться столь выдающегося эффекта.
В-третьих, в автобус зашел мужчина с хвостом (на голове) и котом (в переноске). Сел на сиденье, а кота определил на пол, ступенькой ниже. Мужчина и кот время от времени перекликались. Мужчина говорил басом: «Мао!», кот вторил: «Мяяяааа!». Эпическое повествование о супергерое Леше-с-Дрелью то и дело накладывалось на псведопионерские голоса и человеко-кошачье мяуканье. Но стоило мне выйти из этой передвижной аудио-пыточной станции, как ветер покалечил мой зонт, порвав несколько железных сухожилий, а дождь начисто смыл с моего наморщенного лица спесь. Потому что не фиг быть снобом: в автобусе-то все равно лучше, чем на улице в такую погоду.
Во-вторых, остановки в 191 автобусе объявляли дети. Но это были не обычные искренние детские голоса, а голоса, искореженные взрослыми — смесь оголтелого оптимизма с самодовольством и никакой дикции. Интонации настолько фальшивые, что барабанные перепонки превращались в перепонные барабанки и отбивали неистовую дробь, которая складывалась в архаичный пионерский марш. Ладно бы только остановки, но между остановками дети тоже постоянно что-то говорили — назидательно и звонко. Можно было подумать, что речь про дедушку Ленина, но нет — из пронзительной каши-малаши периодически материализовались то Клодт, то Талалихин. Претензии, понятное дело, не к детям, а к тем, кто это с ними сделал. Надо было изрядно постараться, чтобы добиться столь выдающегося эффекта.
В-третьих, в автобус зашел мужчина с хвостом (на голове) и котом (в переноске). Сел на сиденье, а кота определил на пол, ступенькой ниже. Мужчина и кот время от времени перекликались. Мужчина говорил басом: «Мао!», кот вторил: «Мяяяааа!». Эпическое повествование о супергерое Леше-с-Дрелью то и дело накладывалось на псведопионерские голоса и человеко-кошачье мяуканье. Но стоило мне выйти из этой передвижной аудио-пыточной станции, как ветер покалечил мой зонт, порвав несколько железных сухожилий, а дождь начисто смыл с моего наморщенного лица спесь. Потому что не фиг быть снобом: в автобусе-то все равно лучше, чем на улице в такую погоду.
0
У записи 41 лайков,
1 репостов,
417 просмотров.
1 репостов,
417 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Нина Фрейман
