Разговоры о нем начались с пепельницы — с его серой пепельницы в виде мужской головы. Именно эта суровая мужская голова и ассоциировалась у меня поначалу с Павлом Коваленко. Вскоре к пепельнице добавились не менее суровые фотографии, где он в кепке, нахмуренный и скульптурный, как Маяковский. И рассказы. В первую очередь о том, как в юности он, будучи красноармейцем, отважно сражался в Средней Азии с басмачами, попал в плен, но вырвался на свободу и получил именное оружие от Буденного и орден Красного знамени из рук Фрунзе. Об этом мне рассказывала еще прабабушка Тоня, Антонина Родионовна. В молодости она была очень красива. Павел познакомился с ней, кажется, в Уч-Кургане, куда она бежала через всю страну, аж из Тюмени, от ревнивого первого мужа, с маленькой дочкой (моей бабушкой) на руках. Бабушка говорит, одно из ее первых воспоминаний — как «настоящий» отец в порыве ревности угрожает матери ножом. Очень скоро отцом она стала считать Павла Коваленко. Настоящим - без кавычек.
Из Узбекистана его отправили в Ленинград, на учебу в Промышленную академию. Вскоре он уже был директором Механического института в Туле — тогда из города в город перебрасывали только так. В разгар репрессий от одного из местных преподавателей, профессора Прейса, буквально требовали донести на Коваленко. Прейс отказался — несмотря на жуткое давление. Тогда гроза миновала и для профессора, и для Коваленко. Но лишь на время.
Снова Ленинград. В 1941-м Коваленко — начальник Оргавиапрома, отвечает за эвакуацию промышленных предприятий из Ленинграда. После войны — Таллинн, и он уже замминистра промышленности Эстонии...
Однажды он отправляется в Москву и встречается там с другом времен Гражданской войны, Рындиным. Оба рады встрече, решают ее отметить. С ними оказывается кто-то третий, которого оба почти не знают. Коваленко, убежденный коммунист старой закалки, позволяет себе рассуждать о судьбах родины и ошибках нынешнего партийного руководства...
Приходят за ним в Ленинграде. В Большом доме на Литейном следователь угрожает ему пистолетом. Коваленко в ответ замахивается на него табуреткой. Следующий месяц проводит в карцере, где воды едва ли не по колено. Потом — опять из города в город — его переводят в московскую Бутырку. Устраивают личную ставку со старым боевым товарищем Рындиным. Он-то на друга и донес. Оправдывался, что очень давно не видел, думал, что у старого коммуниста Коваленко могли измениться взгляды. А самое главное — боялся, что если сам не донесет, то на них обоих донесет тот самый третий, незнакомец.
Почти десять лет Коваленко проводит в лагерях, в Кировской области, на лесоповале. Сидит не с политическими, а с осужденными по уголовным статьям. Пишет жене, Тоне: «Знаешь, какая нелепая трагедия развернула свою отвратительную волну грязи и захлестнула меня по горло, и вот уже скоро три года я барахтаюсь в этом котле зловония и не могу выбраться из него. Это ужасно! Какой нелепо-страшный конец». Однажды заключенные играют в карты на его жизнь, и он пишет прощальное письмо («вскрыть после моей смерти»): «Я осужден ошибочно, незаслуженно, поэтому и остаюсь верен, до конца моих дней, делу построения коммунизма». Логика — железная.
Из лагеря он все-таки выходит живым. Вернее, едва живым — весом 50 килограммов при росте метр восемьдесят и с диагнозом «туберкулез». Но на дворе уже 1953 год. Павел Семенович идет на поправку. Головокружительных должностей Коваленко больше не занимает, но все-таки снова становится руководителем — на сей раз замдиректора цементного завода. Однажды встречает на улице следователя, который издевался над ним в Большом доме, и бросается за ним. К счастью, догнать не получается — после туберкулеза дыхалка не та, чтобы бегать. Да и курил Коваленко всю жизнь основательно. Курил ли следователь, неизвестно. Но бегал быстро...
Умер Павел Семенович Коваленко в 1975 году от рака легкого. И бабушка, и мама до сих пор часто о нем говорят — мама даже больше, чем о собственном отце. Говорит, деньги, вещи, квадратные метры были для него делом десятым. О близких при этом он очень заботился. И до конца своих дней упрямо верил в идеалы юности, а весь этот кошмар, через который прошел и сам, считал чудовищной ошибкой...
Сохранились его документы, несколько его статей в газетах. Сохранились его письма из лагеря. А еще рассказ о событиях Гражданской войны, написанный им в молодости. О том самом бое, за который получил он свое именное оружие. Оружие это после его ареста якобы переплавили - по крайней мере, так и не вернули. Но рассказ сохранился. С желтых-прежелтых, мягких страниц Павел Коваленко сам говорит о себе от первого лица. И говорит, между прочим, очень талантливо. Рассказ его еще опубликую.
Из Узбекистана его отправили в Ленинград, на учебу в Промышленную академию. Вскоре он уже был директором Механического института в Туле — тогда из города в город перебрасывали только так. В разгар репрессий от одного из местных преподавателей, профессора Прейса, буквально требовали донести на Коваленко. Прейс отказался — несмотря на жуткое давление. Тогда гроза миновала и для профессора, и для Коваленко. Но лишь на время.
Снова Ленинград. В 1941-м Коваленко — начальник Оргавиапрома, отвечает за эвакуацию промышленных предприятий из Ленинграда. После войны — Таллинн, и он уже замминистра промышленности Эстонии...
Однажды он отправляется в Москву и встречается там с другом времен Гражданской войны, Рындиным. Оба рады встрече, решают ее отметить. С ними оказывается кто-то третий, которого оба почти не знают. Коваленко, убежденный коммунист старой закалки, позволяет себе рассуждать о судьбах родины и ошибках нынешнего партийного руководства...
Приходят за ним в Ленинграде. В Большом доме на Литейном следователь угрожает ему пистолетом. Коваленко в ответ замахивается на него табуреткой. Следующий месяц проводит в карцере, где воды едва ли не по колено. Потом — опять из города в город — его переводят в московскую Бутырку. Устраивают личную ставку со старым боевым товарищем Рындиным. Он-то на друга и донес. Оправдывался, что очень давно не видел, думал, что у старого коммуниста Коваленко могли измениться взгляды. А самое главное — боялся, что если сам не донесет, то на них обоих донесет тот самый третий, незнакомец.
Почти десять лет Коваленко проводит в лагерях, в Кировской области, на лесоповале. Сидит не с политическими, а с осужденными по уголовным статьям. Пишет жене, Тоне: «Знаешь, какая нелепая трагедия развернула свою отвратительную волну грязи и захлестнула меня по горло, и вот уже скоро три года я барахтаюсь в этом котле зловония и не могу выбраться из него. Это ужасно! Какой нелепо-страшный конец». Однажды заключенные играют в карты на его жизнь, и он пишет прощальное письмо («вскрыть после моей смерти»): «Я осужден ошибочно, незаслуженно, поэтому и остаюсь верен, до конца моих дней, делу построения коммунизма». Логика — железная.
Из лагеря он все-таки выходит живым. Вернее, едва живым — весом 50 килограммов при росте метр восемьдесят и с диагнозом «туберкулез». Но на дворе уже 1953 год. Павел Семенович идет на поправку. Головокружительных должностей Коваленко больше не занимает, но все-таки снова становится руководителем — на сей раз замдиректора цементного завода. Однажды встречает на улице следователя, который издевался над ним в Большом доме, и бросается за ним. К счастью, догнать не получается — после туберкулеза дыхалка не та, чтобы бегать. Да и курил Коваленко всю жизнь основательно. Курил ли следователь, неизвестно. Но бегал быстро...
Умер Павел Семенович Коваленко в 1975 году от рака легкого. И бабушка, и мама до сих пор часто о нем говорят — мама даже больше, чем о собственном отце. Говорит, деньги, вещи, квадратные метры были для него делом десятым. О близких при этом он очень заботился. И до конца своих дней упрямо верил в идеалы юности, а весь этот кошмар, через который прошел и сам, считал чудовищной ошибкой...
Сохранились его документы, несколько его статей в газетах. Сохранились его письма из лагеря. А еще рассказ о событиях Гражданской войны, написанный им в молодости. О том самом бое, за который получил он свое именное оружие. Оружие это после его ареста якобы переплавили - по крайней мере, так и не вернули. Но рассказ сохранился. С желтых-прежелтых, мягких страниц Павел Коваленко сам говорит о себе от первого лица. И говорит, между прочим, очень талантливо. Рассказ его еще опубликую.
0
У записи 13 лайков,
0 репостов,
424 просмотров.
0 репостов,
424 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Нина Фрейман
