Е. Леонов,"Письма сыну" / Ленинград. 30. IX. 74 /
Здравствуй, Андрей!
Так работали на съемочной площадке, так мудрили и веселились, даже захотелось, чтобы ты был здесь и сам это увидел. Ты пьесу-то «Старший сын» дочитал? Давно я не испытывал такого восторга от пьесы и от сценария. Какой писатель этот сибирский парнишка Вампилов! Могучий талант.
Его Сарафанов, теперь называю «мой Сарафанов», герой нашего фильма, — потрясающая сила. Стоит мне сказать себе: «Я Сарафанов», как ко мне приходит абсолютная ясность, как будто все предстает передо мной в своем истинном виде — люди, поступки, факты. И как будто все вокруг понимают: хитрить и скрываться не следует. Не могу тебе передать, какое чувство внушает мне этот человек. Иногда думаю: да ведь это какое-то ископаемое, теперь таких нет; другой раз думаю: это личность из будущего, совершенно лишенная скверны мещанства.
Бусыгин, прохвост, назвавшийся его старшим сыном, говорит: «Папаша этот святой человек». Похоже, ты знаешь, похоже, что святой. Жена оставила его с двумя маленькими детьми, а он старается объяснить ее поступок: «Ей казалось, что вечерами я слишком долго играю на кларнете, а тут как раз подвернулся один инженер — серьезный человек...» Никогда он не умел за себя постоять, все удары судьбы принимал смиренно, не теряя достоинства.
Он оказался наивным — так легко разыграли мальчишки историю со старшим сыном: явились с улицы, в полночь, опоздав на последнюю электричку, в дом и подшутили: я ваш сын, я ваш брат и т. п. В такую наглую чепуху кто же поверит? Первое, что все видят и утверждают, — наивный человек Сарафанов. А мне, ты понимаешь, кажется, не в наивности дело. Чистота его представлений не допускает возможности шутить над отцовством, любовью. Я ведь тоже так считаю. Поэтому, когда возникают такие категории, он безоружен, мелочи для него неразличимы. И понимаешь, моя задача сделать так, чтобы и все другие «воспарили», духом воспарили над собой, то есть поняли бы Сарафанова, и он бы не казался больше им жалким, а напротив — могучим в своем умении всех любить.
Режиссер Виталий Мельников — кажется, я тебя с ним познакомил в Москве, такой маленького роста, с острыми, живыми глазами — очень умный и, мне кажется, влюблен в Сарафанова, как я. Мы добьемся, чтобы нас поняли все — и на съемочной площадке все-все, и в зрительном зале — все.
Надо Чехова почитать, он поможет. Ты возьми, Андрей, зелененький томик, а приеду — вместе почитаем.
Не зли мать, Андрей, без алгебры тоже аттестат не получишь. Звоните мне после двенадцати ночи или утром до девяти.
Завтра будем снимать ночную сцену — разговор с сыном. Откровенность, надежды, сомнения — и, заметь, все это, все смешно... Сомневаюсь, что снимем в один день, — труднейшая сцена. Кажется, даже я трушу или, уж во всяком случае, так волнуюсь, что это может повредить. И не придумаю, как снять напряжение.
Пошел глотать снотворное. Спокойной ночи, сынок.
Здравствуй, Андрей!
Так работали на съемочной площадке, так мудрили и веселились, даже захотелось, чтобы ты был здесь и сам это увидел. Ты пьесу-то «Старший сын» дочитал? Давно я не испытывал такого восторга от пьесы и от сценария. Какой писатель этот сибирский парнишка Вампилов! Могучий талант.
Его Сарафанов, теперь называю «мой Сарафанов», герой нашего фильма, — потрясающая сила. Стоит мне сказать себе: «Я Сарафанов», как ко мне приходит абсолютная ясность, как будто все предстает передо мной в своем истинном виде — люди, поступки, факты. И как будто все вокруг понимают: хитрить и скрываться не следует. Не могу тебе передать, какое чувство внушает мне этот человек. Иногда думаю: да ведь это какое-то ископаемое, теперь таких нет; другой раз думаю: это личность из будущего, совершенно лишенная скверны мещанства.
Бусыгин, прохвост, назвавшийся его старшим сыном, говорит: «Папаша этот святой человек». Похоже, ты знаешь, похоже, что святой. Жена оставила его с двумя маленькими детьми, а он старается объяснить ее поступок: «Ей казалось, что вечерами я слишком долго играю на кларнете, а тут как раз подвернулся один инженер — серьезный человек...» Никогда он не умел за себя постоять, все удары судьбы принимал смиренно, не теряя достоинства.
Он оказался наивным — так легко разыграли мальчишки историю со старшим сыном: явились с улицы, в полночь, опоздав на последнюю электричку, в дом и подшутили: я ваш сын, я ваш брат и т. п. В такую наглую чепуху кто же поверит? Первое, что все видят и утверждают, — наивный человек Сарафанов. А мне, ты понимаешь, кажется, не в наивности дело. Чистота его представлений не допускает возможности шутить над отцовством, любовью. Я ведь тоже так считаю. Поэтому, когда возникают такие категории, он безоружен, мелочи для него неразличимы. И понимаешь, моя задача сделать так, чтобы и все другие «воспарили», духом воспарили над собой, то есть поняли бы Сарафанова, и он бы не казался больше им жалким, а напротив — могучим в своем умении всех любить.
Режиссер Виталий Мельников — кажется, я тебя с ним познакомил в Москве, такой маленького роста, с острыми, живыми глазами — очень умный и, мне кажется, влюблен в Сарафанова, как я. Мы добьемся, чтобы нас поняли все — и на съемочной площадке все-все, и в зрительном зале — все.
Надо Чехова почитать, он поможет. Ты возьми, Андрей, зелененький томик, а приеду — вместе почитаем.
Не зли мать, Андрей, без алгебры тоже аттестат не получишь. Звоните мне после двенадцати ночи или утром до девяти.
Завтра будем снимать ночную сцену — разговор с сыном. Откровенность, надежды, сомнения — и, заметь, все это, все смешно... Сомневаюсь, что снимем в один день, — труднейшая сцена. Кажется, даже я трушу или, уж во всяком случае, так волнуюсь, что это может повредить. И не придумаю, как снять напряжение.
Пошел глотать снотворное. Спокойной ночи, сынок.
E. Leonov, "Letters to the Son" / Leningrad. 30. IX. 74 /
Hello, Andrei!
So you worked on the set, they were so wise and having fun, I even wanted you to be here and saw it yourself. Did you read the play “Eldest Son”? For a long time I have not experienced such delight from the play and the script. What a writer this Siberian boy Vampilov! Mighty talent.
His Sarafanov, now called “my Sarafanov”, the hero of our film, is an amazing force. If I say to myself: “I am Sarafanov,” as absolute clarity comes to me, as if everything appears to me in its true form - people, deeds, facts. And as if everyone around them understands: one should not cheat and hide. I can not tell you what a feeling this man inspires me. Sometimes I think: Why, this is some kind of fossil, now there are none; another time I think: this is a person from the future, completely devoid of nasty philistinism.
Busygin, the scoundrel, who identified himself as his eldest son, said: "Daddy is this holy man." Looks like you know, it seems like a saint. His wife left him with two young children, and he tries to explain her act: “It seemed to her that in the evenings I played the clarinet for too long, and then one engineer turned up - a serious person ...” He never knew how to stand up for himself, all blows of fate took humbly, without losing dignity.
He turned out to be naive - the boys played the story with their eldest son so easily: they came from the street, at midnight, they missed the last train, and made fun of me: I am your son, I am your brother, and so on. Who would believe in such impudent nonsense? The first thing that everyone sees and claims is the naive person Sarafanov. And to me, you understand, it seems not to be naive. The purity of his ideas does not allow the possibility to joke on fatherhood, love. I, too, think so. Therefore, when such categories arise, he is unarmed, little things are indistinguishable to him. And you see, my task is to make everyone else soar, soar over themselves, that is, Sarafanov would understand, and he would no longer seem pathetic to them, but on the contrary - powerful in his ability to love everyone.
Director Vitaly Melnikov - I think I introduced you to him in Moscow, of such small stature, with sharp, lively eyes - very clever and, I think, in love with Sarafanova, like me. We will achieve that everyone understands us - and everything on the set, and in the auditorium - everything.
We must read Chekhov, he will help. Take it, Andrew, green little volume, and come - we read together.
Do not be angry mother, Andrew, you will not receive a certificate without algebra either. Call me after twelve at night or in the morning until nine.
Tomorrow we will shoot a night scene - a conversation with his son. Frankness, hopes, doubts - and, mind you, all this, everything is ridiculous ... I doubt that we will shoot in one day - the most difficult scene. It seems that even I scare or, in any case, I worry so much that it can hurt. And I do not think of how to relieve tension.
Went to swallow sleeping pills. Good night, son.
Hello, Andrei!
So you worked on the set, they were so wise and having fun, I even wanted you to be here and saw it yourself. Did you read the play “Eldest Son”? For a long time I have not experienced such delight from the play and the script. What a writer this Siberian boy Vampilov! Mighty talent.
His Sarafanov, now called “my Sarafanov”, the hero of our film, is an amazing force. If I say to myself: “I am Sarafanov,” as absolute clarity comes to me, as if everything appears to me in its true form - people, deeds, facts. And as if everyone around them understands: one should not cheat and hide. I can not tell you what a feeling this man inspires me. Sometimes I think: Why, this is some kind of fossil, now there are none; another time I think: this is a person from the future, completely devoid of nasty philistinism.
Busygin, the scoundrel, who identified himself as his eldest son, said: "Daddy is this holy man." Looks like you know, it seems like a saint. His wife left him with two young children, and he tries to explain her act: “It seemed to her that in the evenings I played the clarinet for too long, and then one engineer turned up - a serious person ...” He never knew how to stand up for himself, all blows of fate took humbly, without losing dignity.
He turned out to be naive - the boys played the story with their eldest son so easily: they came from the street, at midnight, they missed the last train, and made fun of me: I am your son, I am your brother, and so on. Who would believe in such impudent nonsense? The first thing that everyone sees and claims is the naive person Sarafanov. And to me, you understand, it seems not to be naive. The purity of his ideas does not allow the possibility to joke on fatherhood, love. I, too, think so. Therefore, when such categories arise, he is unarmed, little things are indistinguishable to him. And you see, my task is to make everyone else soar, soar over themselves, that is, Sarafanov would understand, and he would no longer seem pathetic to them, but on the contrary - powerful in his ability to love everyone.
Director Vitaly Melnikov - I think I introduced you to him in Moscow, of such small stature, with sharp, lively eyes - very clever and, I think, in love with Sarafanova, like me. We will achieve that everyone understands us - and everything on the set, and in the auditorium - everything.
We must read Chekhov, he will help. Take it, Andrew, green little volume, and come - we read together.
Do not be angry mother, Andrew, you will not receive a certificate without algebra either. Call me after twelve at night or in the morning until nine.
Tomorrow we will shoot a night scene - a conversation with his son. Frankness, hopes, doubts - and, mind you, all this, everything is ridiculous ... I doubt that we will shoot in one day - the most difficult scene. It seems that even I scare or, in any case, I worry so much that it can hurt. And I do not think of how to relieve tension.
Went to swallow sleeping pills. Good night, son.
У записи 7 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Евгения Никитина
