Заключительное слово иерея Глеба Грозовскогов Приозерском городском суде...

Заключительное слово иерея Глеба Грозовскогов Приозерском городском суде Ленинградской области 10 января 2018 года. В своём слове я обращаюсь к вам, Ваша честь, и ко всем здесь присутствующим. Я говорю с надеждой, что меня услышат, правильно поймут и примут справедливое решение.Современный мир смотрит на отношения между людьми глазами Фрэйда - через призму самого низменного понимания любви. Однако, когда мы, православные люди, говорим о любви к детям, то мы не подразумеваем ничего грязного, в отличии от тех, кто не знаком со словом Ага́пэ (Евангелие от Иоанна, 3:16).В переводе с греческого языка Ага́пэ - это понимание взаимоотношений и проявления, в высшей степени жертвенной любви, вовсе не связанной с пониманием Фрэйда. Именно об этом пишут святые отцы, и так живут тысячелетиями монахи на Афоне. Это принципиально отличает нас- христиан от обычных людей. Мы смотрим на этот мир глазами любви, принесшей себя в жертву, любви, способной прощать несовершенство мира, в котором мы с вами находимся.Как вы знаете, я вырос в многодетной семье. Места было мало, а нас много. Однако, у нас была очень дружная многодетная семья и любящие отец и мать. Это было главное! Как мне кажется, именно любви, заботы, внимания и уважения не хватает сегодня многим людям, и особенно, детям.В Духовной Семинарии я защитил диплом на тему «Пастырско-Педагогическая Деятельность Священнослужителей в Детских Домах и Приютах. Его копия есть в материалах дела. Там я писал о том, что для полноценного развития ребёнка очень важно не только о нём заботиться, но и проявлять к нему любовь. К сожалению, не все родители понимают это, а дети, при этом, испытывают нехватку родительской любви. Особенно остро это проявляется у детей в детских домах и интернатах, где я, на протяжении 14 лет, работал в качестве волонтёра, а позже и священника.При подготовке к работе в детском доме нас консультировали педагоги и психологи. Они обращали внимание на необходимость восполнения тактильной депривации, т.е. телесного контакта у детей, объясняя это тем, что это необходимо для полноценного психического и физического развития личности, а в дальнейшем и успешной социальной адаптации в обществе.Благодаря своим родителям и полученным знаниям и опыту работы в детских домах и приютах, у меня сложилась эффективная методика работы с детьми. Я убедился, что дети очень доверчивы, быстро привязываются, всячески ищут любви и ласки; возможности взять за руку взрослых, побыть рядом, ощутить что их любят, и стараясь обнять взрослых, часто элементарно «виснут» на них. Детей не обмануть. Они всё чувствуют. Я никогда не злоупотреблял доверием детей, понимая всю меру ответственности, и не переходил границ дозволенного нравственным законом, стараясь лишь быть им максимально полезным.В 24 года я женился, стал мужем, отцом, священником, а позже и настоятелем храма. В своём служении я продолжил педагогическую деятельность, работая с молодёжью и детьми из воскресных школ и православных лагерей. За 14 лет работы я получил огромное количество благодарностей. В храм на исповедь ко мне приходили в большинстве женщины-матери, которые делились со мной своей непростой жизнью. Они приводили туда же своих детей. И те и другие часто нуждались во внимании, помощи и поддержке. Я старался сделать для них всё возможное; относился к ним как отец, с любовью, вниманием и пониманием. Для меня они стали родными. Бывало, что через детей воцерковлялись и их родители. Таким образом, семьи моих воспитанников становились частью моей большой семьи - моего прихода. Мне, как священнику, хотелось наполнить их жизнь смыслом, восполнить у них эту нехватку любви. Я не делал различий между чужими и родными детьми, мальчиками или девочками. Так, при надобности, я мог их обнять вместо того, чтобы оттолкнуть, в то время как они «боролись» за право быть рядом со мной. Я не запрещал им брать меня за руки, садиться ко мне на колени. Некоторые дети искали этого внимания, и я считал, что не имею морального права быть бездушным и формальным в отношениях с ними.Иногда я мог быть и строгим, и требовательным, и последовательным, и даже вполне предсказуемым. Мне было важно восполнить в моих воспитанниках дефицит агапэ любви и позаботиться о них. Однако, самым главным для меня, было рассказывать им о живой вере в Спасителя Иисуса Христа и быть добрым примером любящего отца и неравнодушного священника, для того, чтобы, таким образом, наполнить их жизнь любовью к Господу, как научили меня мои родители. Ничего предосудительного я не делал и не думал, как не думают родители, когда ухаживают, ласкают и заботятся о свои детях. В этом случае, они поступают не как педофилы – а как любящие родители!Моя главная ошибка заключалась, наверное, в том, что я пеперешёл за грань того, что обычно считается обязанностью священника, и, в какой-то степени, взял на себя обязанности родителя, таким образом, желая повлиять на формирование самой личности ребенка. На самом деле, задача священника, прежде всего—заботиться о душе ребёнка, а мне хотелось помочь и восполнить тот необходимый дефицит любви. Об этом хорошо пишет ап. Павел: "Для немощных я был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых". Как вы понимаете, люди редко живут так, чтобы жертвовать всем своим свободным временем, и при этом, не ища во всём очередной выгоды. Меня не поняли, а точнее сказать, извратили, сделав из меня злодея, серийного маньяка, заставляя жить по законам этого материального мира и не лезть туда, где большие деньги и церковная репутация. Меня научили не быть легкомысленным, прислушиваться к намёкам и угрозам, так как это могут быть не пустые слова или сотрясание воздуха.Я человек грешный, но не насильник и не педофил! Когда я узнал о предъявляемых мне обвинениях, я долго не мог в эти сплетни поверить, и не предполагал, что можно раздуть всё до мировых масштабов, когда тебе отведут в Яндексе первое место с оттенком минус. Конечно, мне трудно было справиться с собой, своими эмоциями, как любому другому человеку в такой ситуации. Именно поэтому я порой был излишне взволнован, раздражителен, несдержан в словах, вовлекался в крайности – за это простите меня! Это естественная человеческая реакция. Думаю, что любой другой человек в моём положении, наверное, повёл бы себя также.Ваша честь, я рассчитываю на ваше человеческое понимание и справедливое решение.В ходе судебного заседания мы слышали показания свидетелей, полностью опровергших саму возможность совершения мною преступления, которое не может быть доказано, поскольку самого события преступления нет как такового. Основываясь на свои знания в области педагогики и возрастной психологии, на свой личный жизненный опыт работы с детьми и молодёжью и проанализировав документы и события через призму времени, я вижу несостоятельность предъявленного мне обвинения.Мне вменяют насилие на острове Кос в Греции и на острове Коневец в России, когда вместе с детьми рядом были их родные. Девочки, о которых идёт речь, постоянно старались обратить на себя внимания, таким образом компенсируя нехватку родительской любви и ласки.Обвинение по острову Коневец выглядит абсурдно, комично и глубоко трагично для самой девочки, назовем её Катя. Абсурдно, потому что меня арестовали за совершенное преступление в 2013 году при наличии алиби в этом же году, когда я с семьей был в Турции. Перебрав все года, нашли 2009 год, когда эта девочка была в моей смене. Однако комичность обвинения состоит в том, что после допроса троих детей из домика августа 2009 года, которые жили с Катей и дали показания, что я не заходил и не делал ничего в их домике с Катей в тихий час, обвинение отпало. Преступление «в тихий час» (так написано в обвинительном заключении), как и в любой другой час не было доказано, так как оно отсутствовало. До 2013 года Катя и её родственники общались со мной и никаких признаков психотравмы не было. Они ездили в этот же лагерь. Катя—старший ребёнок в семье, и, насколько мне известно, с неврологическими проблемами и близорукостью, о которой говорили специалисты по делу в своих заключениях. Однако, дело ведь не в том, может она видеть без очков или нет, а в том, что другие соседки по домику, Лиза, Саша и Юля опровергли само событие преступления. Врачами потом были описаны синдромы Кати. Психологи отмечали, что у неё явный дефицит мужского внимания. Есть фото тех лет, где она виснет на другом священнике, а не на мне! Я никогда ничего не слышал о

её отце. Она всегда отдыхала с бабушкой-поваром, свояченицей настоятеля Софийского собора города Пушкина. Что же касается трагичности ситуации, то мама Кати предъявила мне и моей семье иск за моральный вред и за то, что теперь Катя, помимо близорукости и неврологии, заболела онкологическим заболеванием – раком головного мозга в свои 17 лет. Справки об этом страшном диагнозе есть в материалах дела. Неужели деньгами можно будет оправдать гибель ребенка, которого взяли «в оборот» взрослые, чтобы разрушить мою жизнь и жизнь моей семьи? Почему Кати не было в суде чтобы сказать мне в глаза, что преступления не было? Значит, кому-то это было выгодно!Коротко по обвинению с острова Кос в Греции. Назовем девочку Машей. Она из неполной семьи. Её родители были в разводе. До обвинения девочка с отцом не общалась, но после обвинения вдруг начала посещать секции хатха йоги, которые вёл её отец—Игорь – представитель индийского психокульта Шри Багавана в Санкт-Петербурге. Увидев её в лагере на о. Кос, я запомнил её по отношениям с мальчиком Серафимом. Она проявляла к нему интерес, потому что он, действительно, был интересным и музыкально-одаренным ребенком. Запомнил я её и по агрессивному поведению по отношению к девочке Ксении, после травмы которой, я довольно резко поговорил с Машей. Когда позже я познакомился с нотариальной копией осмотра социальной страницы Маши к контакте, то пришел в ужас от обилия матерных выражений, которые там были. Мама Маши, назовем её Галина, предоставила документы о том, что у девочки из-за родовой травмы имеется органическое поражение