Рэй Брэдбери. «Рубашка с тестами Роршаха»The Man in...

Рэй Брэдбери. «Рубашка с тестами Роршаха»The Man in the Rorschach Shirt1966Переводчик: Ростислав РыбкинБрокау...Что за великолепная фамилия!Лает, рычит, тявкает, во всеуслышанье объявляет: Иммануэль Брокау!Великому психиатру, смело ходившему по волнам житейского моря и не соскользнувшему в них ни разу, подходит как раз такое имя.Мелко смелите учебник по психоанализу, бросьте в воздух горсть получившегося порошка, и все студенты чихнут:- Брокау!Что же такое с ним произошло?А просто однажды, как в виртуозно выполненном цирковом трюке, он пропал без следа.Погас свет, освещавший творимые им чудеса, и в наступившем полумраке сжатые пружины угрожали распрямиться. Психотические кролики грозили оказаться в пустых до этого цилиндрах. Дым выстрелов втягивался назад в дула. Все замерли в ожидании.Десять лет - но от него ни малейшего звука. Дальше - тоже ни звука.Будто с криком и хохотом бросился в пучину Атлантики. Только зачем? На поиски Моби Дика? Чтобы, найдя там эту огромную тварь, подвергнуть ее психоанализу и выяснить, что имела она против Безумного Ахава?[Персонаж романа американского писателя Г. Мелвилла (1819 - 1891) "Моби Дик, или Белый кит".Кто знает?В последний раз, когда я его видел, он бежал в сумерках к самолету, а далеко позади него на темнеющем аэродроме слышались голоса его жены и шестерых шпицев.- Прощайте навсегда!Этот радостный крик прозвучал шуткой. Но на другой день я увидел, как срывают с дверей приемной золотые листья его имени, как выносят в дождь и отправляют на какой-то аукцион на Третьей авеню его огромные, похожие на толстых женщин кушетки.Итак, этот гигант, в котором были уложены слоями в неописуемый армянский десерт Ганди, Моисей, Христос, Будда и Фрейд, провалился сквозь дыру в облаках. Для того, чтобы умереть? Или жить в безвестности?Прошло десять лет после того, как он исчез, когда я ехал однажды на автобусе мимо красивейших ньюпортских пляжей, в Калифорнии.Автобус остановился. В него вскочил и, как манну небесную, ссыпал звенящую мелочь в кассовый ящик человек лет семидесяти. Я посмотрел на него со своего места у задней двери и от изумления открыл рот: да ведь это, клянусь всеми святыми, Брокау!И в самом деле, это был он. Высился, как явившийся народу бог, бородатый, благожелательный, величественный, или как епископ, всепонимающий, веселый, снисходительный, всепрощающий, возвещающий истину, наставляющий на путь истинный - отныне и навсегда...Имманузль Брокау.Но не в обычном темном костюме, нет.Словно служитель некоей гордой новой церкви, он был облачен в светлые шорты, в мексиканские сандалии из черной кожи, в бейсбольную шапочку лос-анджелесской команды "Доджеров", французские темные очки и...Рубашку! О боже, какая это была рубашка!Буйство линий и красок, сочные вьющиеся растения и будто живые мухоловки, настоящий шедевр поп- и оп-искусства с беспрерывно меняющимся рисунком, и повсюду рассыпаны, как цветы, мифологические звери и символы!И эта рубашка с открытым воротом, которой, казалось, не было конца, хлопала на ветру, как тысяча флагов в шествии объединенных, хотя и страдающих неврозами наций.Доктор Брокау надвинул бейсбольную шапочку на лоб, снял темные очки и, окинув взглядом полупустой автобус, медленно двинулся по проходу. То и дело он останавливался, поворачивался в одну сторону или в другую и каждый раз что-то говорил вполголоса - то какому-нибудь мужчине, то женщине, то ребенку.Я уже собирался его окликнуть, когда услыхал, как он говорит:- Ну, что ты на моей рубашке видишь?Мальчика, к которому обратился доктор, рубашка ошеломила, как цирковая афиша - он растерянно моргал.- Лошадей! - вырвалось наконец у него. - Танцующих лошадей!- Молодец! - Доктор заулыбался, хлопнул его по плечу и пошел по проходу дальше. - А вы, сэр?Молодой человек, захваченный врасплох неожиданностью вопроса, ответил этому пришельцу с какой-то летней планеты:- Я? Облака, разумеется.- Кучевые или дождевые?- М-м... не грозовые, во всяком случае. Барашки-облака, как руно.- Хорошо!Психиатр сделал еще шаг или два.- А вы, мадемуазель?- Серферов! - И юная девушка вгляделась еще пристальней. - Вот волны, высокие-высокие. А