ОДИНОКАЯ ГАРМОНЬ
Николай Иванович трижды крутанул расхлябанную ручку, прижал к уху трубку и громко зашептал, прикрыв рот рукой:
— Алё! Город? Девушка, соедините меня, пожалста, с отделением НКВД. Да. Да. Конешно, конешно, я не спешу…
Он провёл дрожащей рукой по небритой щеке и покосился на небольшое окошко. За грязным стеклом горел толстый месяц. На облепленном подоконнике желтели высохшие осы.
Николай Иванович вздрогнул, прильнул к трубке:
— Да! Да! Здравствуйте!… Да, простите, а кто это… дежурный офицер? Товарищ дежурный лейтенант, то есть, простите, — офицер… это говорят, это говорит с вами библиотекарь деревни Малая Костынь Николай Иваныч Кондаков. Да Вы извините меня, пожалста, но дело очень, прямо сказать, очень важное и такое, я бы сказал — непонятное. — Он согнулся, быстро зашептал в трубку: — Товарищ дежурный офицер, дело в том, что у нас в данный момент снова замерло всё до рассвета — дверь не скрипнет, понимаете, не вспыхнет огонь. Да. Погасили. Только слышно на улице где-то одинокая бродит гармонь. Нет. Я не видел, но слышу хорошо. Да. Так вот, она то пойдёт на поля за ворота, то обратно вернётся опять, словно ищет в потёмках кого-то, понимаете?! И не может никак отыскать. Да в том-то и дело, что не знаю и не видел, но слышу… Во! Во! и сейчас где-то пиликает! Я? Из библиотеки… Да нет, какие посетители… да. Да! Хорошо! Не за что. Не за что! Ага! Вам спасибо! Ага! До свидания. Ага.
Он положил трубку, достал скомканный платок и стал вытирать пот, выступивший на лбу.
Через час по ночной деревенской улице медленной цепью шли семеро в штатском.
Толстый месяц хорошо освещал лепившиеся друг к дружке избы, под ногами хлюпала грязь.
Слева в темноте тоскливо перекликнулись две тягучие ноты, задребезжали басы и из-за корявой ракиты выплыла одинокая гармонь.
Семеро остановились и быстро подняли правые руки.
Гармонь доплыла до середины улицы, колыхнулась и, блеснув перламутровыми кнопками, растянулась многообещающим аккордом.
В поднятых руках полыхнули быстрые огни, эхо запрыгало по спящим избам.
Гармонь рванулась вверх — к чёрному небу с толстым месяцем, но снова грохнули выстрелы, — она жалобно всхлипнула и, кувыркаясь, полетела вниз, повисла на косом заборе.
Один из семерых что-то скомандовал быстрым шёпотом.
Люди в штатском подбежали ближе, прицелились и выстрелили.
Посыпались кнопки, от перламутровой панели отлетел большой кусок, сверкнул и пропал в траве. Дырявые мехи сжались в последний раз и выдохнули — мягко и беззвучно.
Николай Иванович трижды крутанул расхлябанную ручку, прижал к уху трубку и громко зашептал, прикрыв рот рукой:
— Алё! Город? Девушка, соедините меня, пожалста, с отделением НКВД. Да. Да. Конешно, конешно, я не спешу…
Он провёл дрожащей рукой по небритой щеке и покосился на небольшое окошко. За грязным стеклом горел толстый месяц. На облепленном подоконнике желтели высохшие осы.
Николай Иванович вздрогнул, прильнул к трубке:
— Да! Да! Здравствуйте!… Да, простите, а кто это… дежурный офицер? Товарищ дежурный лейтенант, то есть, простите, — офицер… это говорят, это говорит с вами библиотекарь деревни Малая Костынь Николай Иваныч Кондаков. Да Вы извините меня, пожалста, но дело очень, прямо сказать, очень важное и такое, я бы сказал — непонятное. — Он согнулся, быстро зашептал в трубку: — Товарищ дежурный офицер, дело в том, что у нас в данный момент снова замерло всё до рассвета — дверь не скрипнет, понимаете, не вспыхнет огонь. Да. Погасили. Только слышно на улице где-то одинокая бродит гармонь. Нет. Я не видел, но слышу хорошо. Да. Так вот, она то пойдёт на поля за ворота, то обратно вернётся опять, словно ищет в потёмках кого-то, понимаете?! И не может никак отыскать. Да в том-то и дело, что не знаю и не видел, но слышу… Во! Во! и сейчас где-то пиликает! Я? Из библиотеки… Да нет, какие посетители… да. Да! Хорошо! Не за что. Не за что! Ага! Вам спасибо! Ага! До свидания. Ага.
Он положил трубку, достал скомканный платок и стал вытирать пот, выступивший на лбу.
Через час по ночной деревенской улице медленной цепью шли семеро в штатском.
Толстый месяц хорошо освещал лепившиеся друг к дружке избы, под ногами хлюпала грязь.
Слева в темноте тоскливо перекликнулись две тягучие ноты, задребезжали басы и из-за корявой ракиты выплыла одинокая гармонь.
Семеро остановились и быстро подняли правые руки.
Гармонь доплыла до середины улицы, колыхнулась и, блеснув перламутровыми кнопками, растянулась многообещающим аккордом.
В поднятых руках полыхнули быстрые огни, эхо запрыгало по спящим избам.
Гармонь рванулась вверх — к чёрному небу с толстым месяцем, но снова грохнули выстрелы, — она жалобно всхлипнула и, кувыркаясь, полетела вниз, повисла на косом заборе.
Один из семерых что-то скомандовал быстрым шёпотом.
Люди в штатском подбежали ближе, прицелились и выстрелили.
Посыпались кнопки, от перламутровой панели отлетел большой кусок, сверкнул и пропал в траве. Дырявые мехи сжались в последний раз и выдохнули — мягко и беззвучно.
LONE HARMONY
Nikolai Ivanovich twisted his loose handle three times, pressed the receiver to his ear and whispered loudly, covering his mouth with his hand:
- Hello! Town? Girl, connect me, please, with the NKVD department. Yes. Yes. Koneshno, of course, I'm in no hurry ...
He ran a trembling hand over his unshaven cheek and looked sideways at the small window. A thick moon was burning behind the dirty glass. On the plastered windowsill, dried wasps were yellow.
Nikolai Ivanovich shuddered, clung to the receiver:
- Yes! Yes! Hello! ... Yes, excuse me, but who is ... the officer on duty? Comrade lieutenant on duty, that is, excuse me, an officer ... they say this, the librarian of the village of Malaya Kostyn Nikolay Ivanovich Kondakov speaks to you. Yes, excuse me, please, but the matter is very, frankly, very important and, I would say, incomprehensible. - He bent down, quickly whispered into the phone: - Comrade duty officer, the fact is that at this moment everything froze again before dawn - the door won't creak, you know, the fire won't break out. Yes. Extinguished. You can only hear a lonely accordion wandering somewhere on the street. Not. I have not seen, but I can hear well. Yes. So, she will either go to the fields outside the gate, then come back again, as if looking for someone in the dark, do you understand ?! And he cannot find it in any way. Yes, the fact of the matter is that I do not know and have not seen, but I hear ... In! In! and now it is screaming somewhere! I AM? From the library ... No, what kind of visitors ... yes. Yes! Good! It's my pleasure. It's my pleasure! Aha! Thank you! Aha! Goodbye. Yeah.
He put down the receiver, took out a crumpled handkerchief, and began to wipe away the sweat that had spilled on his forehead.
An hour later, along the night village street, seven in civilian clothes were walking slowly in line.
The thick month well illuminated the huts that clung to each other, mud squished underfoot.
On the left, in the darkness, two stringy notes echoed mournfully, the bass rattled, and a lonely accordion floated out from behind the gnarled rocket.
The seven stopped and quickly raised their right hands.
The accordion swam to the middle of the street, swayed and, flashing with mother-of-pearl buttons, stretched out in a promising chord.
Rapid fires flashed in raised hands, echoes bounced over the sleeping huts.
The accordion rushed up - to the black sky with a thick month, but shots rang out again - she sobbed pitifully and, tumbling, flew down, hung on the oblique fence.
One of the seven commanded something in a quick whisper.
The men in civilian clothes ran closer, took aim and fired.
Buttons rained down, a large piece flew off the mother-of-pearl panel, flashed and disappeared into the grass. The leaky bellows shrank one last time and exhaled, soft and soundless.
Nikolai Ivanovich twisted his loose handle three times, pressed the receiver to his ear and whispered loudly, covering his mouth with his hand:
- Hello! Town? Girl, connect me, please, with the NKVD department. Yes. Yes. Koneshno, of course, I'm in no hurry ...
He ran a trembling hand over his unshaven cheek and looked sideways at the small window. A thick moon was burning behind the dirty glass. On the plastered windowsill, dried wasps were yellow.
Nikolai Ivanovich shuddered, clung to the receiver:
- Yes! Yes! Hello! ... Yes, excuse me, but who is ... the officer on duty? Comrade lieutenant on duty, that is, excuse me, an officer ... they say this, the librarian of the village of Malaya Kostyn Nikolay Ivanovich Kondakov speaks to you. Yes, excuse me, please, but the matter is very, frankly, very important and, I would say, incomprehensible. - He bent down, quickly whispered into the phone: - Comrade duty officer, the fact is that at this moment everything froze again before dawn - the door won't creak, you know, the fire won't break out. Yes. Extinguished. You can only hear a lonely accordion wandering somewhere on the street. Not. I have not seen, but I can hear well. Yes. So, she will either go to the fields outside the gate, then come back again, as if looking for someone in the dark, do you understand ?! And he cannot find it in any way. Yes, the fact of the matter is that I do not know and have not seen, but I hear ... In! In! and now it is screaming somewhere! I AM? From the library ... No, what kind of visitors ... yes. Yes! Good! It's my pleasure. It's my pleasure! Aha! Thank you! Aha! Goodbye. Yeah.
He put down the receiver, took out a crumpled handkerchief, and began to wipe away the sweat that had spilled on his forehead.
An hour later, along the night village street, seven in civilian clothes were walking slowly in line.
The thick month well illuminated the huts that clung to each other, mud squished underfoot.
On the left, in the darkness, two stringy notes echoed mournfully, the bass rattled, and a lonely accordion floated out from behind the gnarled rocket.
The seven stopped and quickly raised their right hands.
The accordion swam to the middle of the street, swayed and, flashing with mother-of-pearl buttons, stretched out in a promising chord.
Rapid fires flashed in raised hands, echoes bounced over the sleeping huts.
The accordion rushed up - to the black sky with a thick month, but shots rang out again - she sobbed pitifully and, tumbling, flew down, hung on the oblique fence.
One of the seven commanded something in a quick whisper.
The men in civilian clothes ran closer, took aim and fired.
Buttons rained down, a large piece flew off the mother-of-pearl panel, flashed and disappeared into the grass. The leaky bellows shrank one last time and exhaled, soft and soundless.
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Алексей Горшков
