Внимание, многабукв о жизни...
"...А когда это повторилось?
Меня везли на кресле по коридорам областной больницы.
- Куда? – спросила одна медсестра другую. – Может, не в отдельную, может, в общую?
Я заволновалась.
- Почему же в общую, если есть возможность в отдельную?
Сестры посмотрели на меня с таким искренним сочувствием, что я несказанно удивилась. Это потом я узнала, что в отдельную палату переводили умирающих, чтобы их не видели остальные.
- Врач сказала в отдельную, – повторила медсестра.
Я успокоилась. А когда очутилась на кровати, ощутила полное умиротворение уже только от того, что никуда не надо идти, что я уже никому ничего не должна, и вся ответственность моя сошла на нет. Я ощущала странную отстраненность от окружающего мира, и мне было абсолютно все равно, что в нем происходит. Меня ничего и никто не интересовал. Я обрела право на отдых. И это было хорошо. Я осталась наедине с собой, со своей душой, со своей жизнью. Только Я и Я. Ушли проблемы, ушла суета и важные вопросы. Вся эта беготня за сиюминутным показалась настолько мелкой по сравнению с Вечностью, с Жизнью и Смертью, с тем неизведанным, что ждет там, за небытием…
И тогда забурлила вокруг настоящая Жизнь! Оказывается, это так здорово: пение птиц по утрам, солнечный луч, ползущий по стене над кроватью, золотистые листья дерева, машущего мне в окно, глубинно-синее осеннее небо, шумы просыпающегося города – сигналы машин, спешащее цоканье каблучков по асфальту, шуршание падающих листьев… Господи, как замечательна Жизнь! И я только сейчас это поняла…
- Ну и пусть, - сказала я себе. – Но ведь поняла же. И у тебя есть еще пара дней, чтобы насладиться ею и полюбить ее всем сердцем.
Охватившее меня ощущение свободы и счастья требовало выхода, и я обратилась к Богу, ведь он был ко мне уже ближе всех.
- Господи! – радовалась я. – Спасибо тебе за то, что ты дал мне возможность понять, как прекрасна Жизнь, и полюбить ее. Пусть перед смертью, но я узнала, как замечательно жить!
Меня заполняло состояние спокойного счастья, умиротворения, свободы и звенящей высоты одновременно. Мир звенел и переливался золотым светом божественной Любви. Я ощущала эти мощные волны ее энергии. Казалось, Любовь стала плотной и в то же время мягкой и прозрачной, как океанская волна. Она заполнила все пространство вокруг, даже воздух стал тяжелым и не сразу проходил в легкие, а втекал медленной, пульсирующей водой. Мне казалось, все, что я видела, заполнялось этим золотым светом и энергией. Я Любила! И это было слиянием мощи органной музыки Баха и летящей ввысь мелодии скрипки.
Отдельная палата и диагноз «острый лейкоз четвертой степени», а также признанное врачом необратимое состояние организма имели свои преимущества. К умирающим пускали всех и в любое время. Родным предложили вызывать близких на похороны, и ко мне потянулась прощаться вереница скорбящих родственников. Я понимала их трудности: о чем говорить с умирающим человеком? Который, тем более, об этом знает. Мне было смешно смотреть на их растерянные лица. Я радовалась: когда бы я еще увидела их всех! А больше всего на свете мне хотелось поделиться любовью к Жизни – ну разве можно не быть от этого счастливым! Я веселила родных и друзей, как могла: рассказывала анекдоты, истории из жизни. Все, слава богу, хохотали, и прощание проходило в атмосфере радости и довольства. Примерно на третий день мне надоело лежать, я начала гулять по палате, сидеть у окна. За сим занятием и застала меня врач, сначала закатив истерику по поводу того, что мне нельзя вставать.
Я искренне удивилась:
- Это что-то изменит?
- Нет, - теперь растерялась врач. – Но вы не можете ходить.
- Почему?
- У вас анализы трупа. Вы и жить не можете, а вставать начали.
Прошел отведенный мне максимум – четыре дня. Я не умирала, а с аппетитом лопала колбасу и бананы. Мне было хорошо. А врачу было плохо: она ничего не понимала. Анализы не менялись, кровь капала едва розоватого цвета, а я начала выходить в холл смотреть телевизор.
Врача было жалко. Любовь требовала радости окружающих.
- Доктор, а какими вы бы хотели видеть эти анализы?
- Ну, хотя бы такие. – Она быстро написала мне на листочке какие-то буквы и цифры. Я ничего не поняла, но внимательно прочитала. Врач посмотрела на меня, что-то пробормотала и ушла.
В девять утра она ворвалась ко мне в палату с криком:
- Как вы это делаете?!
- Что я делаю?
- Анализы! Они такие, как я вам написала.
- А-а! Откуда я знаю? Да и какая, на фиг, разница?
Лафа кончилась. Меня перевели в общую палату. Родственники уже попрощались и ходить перестали.
В палате находились еще пять женщин. Они лежали, уткнувшись в стену, и мрачно, молча и активно умирали. Я выдержала три часа. Моя Любовь начала задыхаться. Надо было что-то срочно делать. Выкатив из-под кровати арбуз, я затащила его на стол, нарезала и громко сообщила:
- Арбуз снимает тошноту после химиотерапии.
По палате поплыл запах свежего снега. К столу неуверенно подтянулись остальные.
- И правда снимает?
- Угу, - со знанием дела подтвердила я, подумав:
"...А когда это повторилось?
Меня везли на кресле по коридорам областной больницы.
- Куда? – спросила одна медсестра другую. – Может, не в отдельную, может, в общую?
Я заволновалась.
- Почему же в общую, если есть возможность в отдельную?
Сестры посмотрели на меня с таким искренним сочувствием, что я несказанно удивилась. Это потом я узнала, что в отдельную палату переводили умирающих, чтобы их не видели остальные.
- Врач сказала в отдельную, – повторила медсестра.
Я успокоилась. А когда очутилась на кровати, ощутила полное умиротворение уже только от того, что никуда не надо идти, что я уже никому ничего не должна, и вся ответственность моя сошла на нет. Я ощущала странную отстраненность от окружающего мира, и мне было абсолютно все равно, что в нем происходит. Меня ничего и никто не интересовал. Я обрела право на отдых. И это было хорошо. Я осталась наедине с собой, со своей душой, со своей жизнью. Только Я и Я. Ушли проблемы, ушла суета и важные вопросы. Вся эта беготня за сиюминутным показалась настолько мелкой по сравнению с Вечностью, с Жизнью и Смертью, с тем неизведанным, что ждет там, за небытием…
И тогда забурлила вокруг настоящая Жизнь! Оказывается, это так здорово: пение птиц по утрам, солнечный луч, ползущий по стене над кроватью, золотистые листья дерева, машущего мне в окно, глубинно-синее осеннее небо, шумы просыпающегося города – сигналы машин, спешащее цоканье каблучков по асфальту, шуршание падающих листьев… Господи, как замечательна Жизнь! И я только сейчас это поняла…
- Ну и пусть, - сказала я себе. – Но ведь поняла же. И у тебя есть еще пара дней, чтобы насладиться ею и полюбить ее всем сердцем.
Охватившее меня ощущение свободы и счастья требовало выхода, и я обратилась к Богу, ведь он был ко мне уже ближе всех.
- Господи! – радовалась я. – Спасибо тебе за то, что ты дал мне возможность понять, как прекрасна Жизнь, и полюбить ее. Пусть перед смертью, но я узнала, как замечательно жить!
Меня заполняло состояние спокойного счастья, умиротворения, свободы и звенящей высоты одновременно. Мир звенел и переливался золотым светом божественной Любви. Я ощущала эти мощные волны ее энергии. Казалось, Любовь стала плотной и в то же время мягкой и прозрачной, как океанская волна. Она заполнила все пространство вокруг, даже воздух стал тяжелым и не сразу проходил в легкие, а втекал медленной, пульсирующей водой. Мне казалось, все, что я видела, заполнялось этим золотым светом и энергией. Я Любила! И это было слиянием мощи органной музыки Баха и летящей ввысь мелодии скрипки.
Отдельная палата и диагноз «острый лейкоз четвертой степени», а также признанное врачом необратимое состояние организма имели свои преимущества. К умирающим пускали всех и в любое время. Родным предложили вызывать близких на похороны, и ко мне потянулась прощаться вереница скорбящих родственников. Я понимала их трудности: о чем говорить с умирающим человеком? Который, тем более, об этом знает. Мне было смешно смотреть на их растерянные лица. Я радовалась: когда бы я еще увидела их всех! А больше всего на свете мне хотелось поделиться любовью к Жизни – ну разве можно не быть от этого счастливым! Я веселила родных и друзей, как могла: рассказывала анекдоты, истории из жизни. Все, слава богу, хохотали, и прощание проходило в атмосфере радости и довольства. Примерно на третий день мне надоело лежать, я начала гулять по палате, сидеть у окна. За сим занятием и застала меня врач, сначала закатив истерику по поводу того, что мне нельзя вставать.
Я искренне удивилась:
- Это что-то изменит?
- Нет, - теперь растерялась врач. – Но вы не можете ходить.
- Почему?
- У вас анализы трупа. Вы и жить не можете, а вставать начали.
Прошел отведенный мне максимум – четыре дня. Я не умирала, а с аппетитом лопала колбасу и бананы. Мне было хорошо. А врачу было плохо: она ничего не понимала. Анализы не менялись, кровь капала едва розоватого цвета, а я начала выходить в холл смотреть телевизор.
Врача было жалко. Любовь требовала радости окружающих.
- Доктор, а какими вы бы хотели видеть эти анализы?
- Ну, хотя бы такие. – Она быстро написала мне на листочке какие-то буквы и цифры. Я ничего не поняла, но внимательно прочитала. Врач посмотрела на меня, что-то пробормотала и ушла.
В девять утра она ворвалась ко мне в палату с криком:
- Как вы это делаете?!
- Что я делаю?
- Анализы! Они такие, как я вам написала.
- А-а! Откуда я знаю? Да и какая, на фиг, разница?
Лафа кончилась. Меня перевели в общую палату. Родственники уже попрощались и ходить перестали.
В палате находились еще пять женщин. Они лежали, уткнувшись в стену, и мрачно, молча и активно умирали. Я выдержала три часа. Моя Любовь начала задыхаться. Надо было что-то срочно делать. Выкатив из-под кровати арбуз, я затащила его на стол, нарезала и громко сообщила:
- Арбуз снимает тошноту после химиотерапии.
По палате поплыл запах свежего снега. К столу неуверенно подтянулись остальные.
- И правда снимает?
- Угу, - со знанием дела подтвердила я, подумав:
Attention, many letters about life ...
"... When did it happen again?
I was carried in a chair along the corridors of the regional hospital.
- Where? One nurse asked another. - Maybe not in a separate one, maybe in a general one?
I was worried.
- Why in general, if there is a possibility to separate?
The sisters looked at me with such sincere sympathy that I was indescribably surprised. It was later that I learned that the dying were transferred to a separate ward so that others would not see them.
- The doctor said in a separate, - repeated the nurse.
I calmed down. And when I found myself on the bed, I felt complete peace only from the fact that I didn't have to go anywhere, that I didn't owe anyone anything, and all my responsibility came to naught. I felt a strange detachment from the outside world, and I absolutely did not care what was happening in it. I was not interested in anything and nobody. I gained the right to rest. And that was good. I was left alone with myself, with my soul, with my life. Only Me and I. Problems are gone, vanity and important questions are gone. All this running after the moment seemed so shallow in comparison with Eternity, with Life and Death, with that unknown that waits there, beyond nothing ...
And then real Life seethed around! It turns out that this is so great: singing of birds in the morning, a sunbeam crawling along the wall above the bed, golden leaves of a tree waving through my window, a deep blue autumn sky, noises of a waking city - signals of cars, hurrying clatter of heels on the asphalt, rustling of falling leaves ... Lord, how wonderful Life is! And I just realized it now ...
“Well, let it be,” I said to myself. - But I understood. And you have a couple more days to enjoy it and love it with all your heart.
The feeling of freedom and happiness that gripped me demanded a way out, and I turned to God, because he was already closest to me.
- Lord! - I rejoiced. - Thank you for giving me the opportunity to understand how wonderful Life is and to love it. Even before my death, but I learned how wonderful it is to live!
I was filled with a state of calm happiness, peace, freedom and ringing heights at the same time. The world rang and shimmered with the golden light of divine Love. I felt these powerful waves of her energy. It seemed that Love became dense and at the same time soft and transparent, like an ocean wave. It filled all the space around, even the air became heavy and did not immediately pass into the lungs, but flowed in with slow, pulsating water. It seemed to me that everything I saw was filled with this golden light and energy. I loved! And it was a fusion of the power of Bach's organ music and the violin melody flying upwards.
A separate ward and a diagnosis of acute leukemia of the fourth degree, as well as an irreversible state of the body recognized by a doctor, had their advantages. Everyone was allowed to see the dying at any time. Relatives were invited to call loved ones to the funeral, and a string of grieving relatives reached out to say goodbye to me. I understood their difficulties: what to talk about with a dying person? Who, moreover, knows about it. It was funny for me to look at their confused faces. I was glad: when would I still see them all! And more than anything else, I wanted to share my love for Life - well, how can you not be happy from this! I made my family and friends happy as I could: I told jokes, stories from life. Everyone, thank God, laughed, and the farewell passed in an atmosphere of joy and contentment. On about the third day I got tired of lying, I started walking around the ward, sitting by the window. For this lesson, the doctor caught me, at first throwing a hysterics about the fact that I should not get up.
I was genuinely surprised:
- Will it change something?
- No, - now the doctor was confused. - But you can't walk.
- Why?
“You have tests on the corpse. You can't even live, but you started to get up.
Passed the maximum allotted to me - four days. I did not die, but with gusto I ate sausage and bananas. I felt good. And the doctor felt bad: she did not understand anything. The tests did not change, the blood was dripping slightly pinkish, and I began to go out into the hall to watch TV.
It was a pity for the doctor. Love demanded the joy of others.
- Doctor, what would you like to see these analyzes?
- Well, at least such. - She quickly wrote me some letters and numbers on a piece of paper. I didn't understand anything, but I read it carefully. The doctor looked at me, muttered something and left.
At nine in the morning, she burst into my room, shouting:
- How do you do it ?!
- What am I doing?
- Analyzes! They are as I wrote to you.
- Oh! How do I know? And what, in fig, is the difference?
The lafa is over. I was transferred to the general ward. The relatives have already said goodbye and stopped walking.
There were five more women in the ward. They lay, buried in the wall, and gloomily, silently and actively dying. I survived for three hours. My Love began to choke. I had to do something urgently. Rolling out a watermelon from under the bed, I dragged it onto the table, cut it and announced loudly:
- Watermelon relieves nausea after chemotherapy.
The smell of fresh snow floated through the ward. The others drew up to the table uncertainly.
- And the truth is filming?
- Uh-huh, - I confirmed competently, thinking:
"... When did it happen again?
I was carried in a chair along the corridors of the regional hospital.
- Where? One nurse asked another. - Maybe not in a separate one, maybe in a general one?
I was worried.
- Why in general, if there is a possibility to separate?
The sisters looked at me with such sincere sympathy that I was indescribably surprised. It was later that I learned that the dying were transferred to a separate ward so that others would not see them.
- The doctor said in a separate, - repeated the nurse.
I calmed down. And when I found myself on the bed, I felt complete peace only from the fact that I didn't have to go anywhere, that I didn't owe anyone anything, and all my responsibility came to naught. I felt a strange detachment from the outside world, and I absolutely did not care what was happening in it. I was not interested in anything and nobody. I gained the right to rest. And that was good. I was left alone with myself, with my soul, with my life. Only Me and I. Problems are gone, vanity and important questions are gone. All this running after the moment seemed so shallow in comparison with Eternity, with Life and Death, with that unknown that waits there, beyond nothing ...
And then real Life seethed around! It turns out that this is so great: singing of birds in the morning, a sunbeam crawling along the wall above the bed, golden leaves of a tree waving through my window, a deep blue autumn sky, noises of a waking city - signals of cars, hurrying clatter of heels on the asphalt, rustling of falling leaves ... Lord, how wonderful Life is! And I just realized it now ...
“Well, let it be,” I said to myself. - But I understood. And you have a couple more days to enjoy it and love it with all your heart.
The feeling of freedom and happiness that gripped me demanded a way out, and I turned to God, because he was already closest to me.
- Lord! - I rejoiced. - Thank you for giving me the opportunity to understand how wonderful Life is and to love it. Even before my death, but I learned how wonderful it is to live!
I was filled with a state of calm happiness, peace, freedom and ringing heights at the same time. The world rang and shimmered with the golden light of divine Love. I felt these powerful waves of her energy. It seemed that Love became dense and at the same time soft and transparent, like an ocean wave. It filled all the space around, even the air became heavy and did not immediately pass into the lungs, but flowed in with slow, pulsating water. It seemed to me that everything I saw was filled with this golden light and energy. I loved! And it was a fusion of the power of Bach's organ music and the violin melody flying upwards.
A separate ward and a diagnosis of acute leukemia of the fourth degree, as well as an irreversible state of the body recognized by a doctor, had their advantages. Everyone was allowed to see the dying at any time. Relatives were invited to call loved ones to the funeral, and a string of grieving relatives reached out to say goodbye to me. I understood their difficulties: what to talk about with a dying person? Who, moreover, knows about it. It was funny for me to look at their confused faces. I was glad: when would I still see them all! And more than anything else, I wanted to share my love for Life - well, how can you not be happy from this! I made my family and friends happy as I could: I told jokes, stories from life. Everyone, thank God, laughed, and the farewell passed in an atmosphere of joy and contentment. On about the third day I got tired of lying, I started walking around the ward, sitting by the window. For this lesson, the doctor caught me, at first throwing a hysterics about the fact that I should not get up.
I was genuinely surprised:
- Will it change something?
- No, - now the doctor was confused. - But you can't walk.
- Why?
“You have tests on the corpse. You can't even live, but you started to get up.
Passed the maximum allotted to me - four days. I did not die, but with gusto I ate sausage and bananas. I felt good. And the doctor felt bad: she did not understand anything. The tests did not change, the blood was dripping slightly pinkish, and I began to go out into the hall to watch TV.
It was a pity for the doctor. Love demanded the joy of others.
- Doctor, what would you like to see these analyzes?
- Well, at least such. - She quickly wrote me some letters and numbers on a piece of paper. I didn't understand anything, but I read it carefully. The doctor looked at me, muttered something and left.
At nine in the morning, she burst into my room, shouting:
- How do you do it ?!
- What am I doing?
- Analyzes! They are as I wrote to you.
- Oh! How do I know? And what, in fig, is the difference?
The lafa is over. I was transferred to the general ward. The relatives have already said goodbye and stopped walking.
There were five more women in the ward. They lay, buried in the wall, and gloomily, silently and actively dying. I survived for three hours. My Love began to choke. I had to do something urgently. Rolling out a watermelon from under the bed, I dragged it onto the table, cut it and announced loudly:
- Watermelon relieves nausea after chemotherapy.
The smell of fresh snow floated through the ward. The others drew up to the table uncertainly.
- And the truth is filming?
- Uh-huh, - I confirmed competently, thinking:
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Наталия Пуринь
