Если однажды мне надоест гулять по этим переулкам, есликогда-нибудь яиспугаюсь мокрого серого асфальта, ловящего блики фонарейвсвеже-выплаканных лужах, то, значит, время мое подошло к концу, и пораодеватькрылья бабочки, растворяясь в звенящем искристом порталенеизвестности, так яназываю смерть.
Я помню дни, когда всё вокруг было мне другом, и в мирпожелтевших сновможно было заглянуть, только дотянувшись на цыпочкахдо дверного«зрачка», - там хлопали двери истучали шаги, там искажалась реальностьтрелями уродливых звонков, и чудилось,что обязательно кто- то захочетпроникнуть извне в твою тихую обитель сотблеском синеватых помех оттелевизора на стене.
Остается очень мало времени, чтобы успеть всё рассказать,и поэтому яговорю быстро, и быстро вспоминаюдетали и пишу с ошибками, особенно впунктуации, была бы моя воля я бы никогдане ставила точки, хотя,говорят, бумага все стерпит, даже эти нервные кляксы,обозначающиелогический конец.
Мы, предметы более одушевленные, бывали и «пешками» начьемто поле, и мятыми листами в громких биографиях, проносились тенямисилуэтов вчужих судьбах, и чья то волевая рука ставила на нас кресты иточки, или вовсестирала ластиком желание жить.
Я помню, как город встречал меня холодным сырым воздухомипронзительным, чахоточным лаем собак,ия думала, что все эти кварталыможно прочесть, как книгу, и отложитьвоспоминания на самую дальнююполку, проверять содержимое которой хочется лишь в моментысветлой,пьянящей разум, грусти.
Никто никого не знает. Даже если взять все истории изотдельнойчеловеческой жизни, сплетни и значения даты рождения, имени изнаказодиака, приправить все это психологическими приемами считыванияинформации –Богмой!- даже с кончиков ушей, умножить на долгую дружбу ина парочку задушевныхразговоров, то в ИТОГО мы получим фотороботличности: кривой, нелепый и неимеющий ничего общего с тем, что есть насамом деле в каждом.
Никому не хватит световых лет объять свою вселенную, никомудаже и непридет в голову заглянуть погостить в чужую. Мы обречены навечноеодиночество, до тех пор пока ветер понимает боль сорванногополевого цветкалучше, чем мы понимаем боль униженного илиоскорбленного, кричащего в гущеразъяренной толпы или тихо умирающего отневнимания отвернутых прочь спин,которые выглядят глуше, чем бетоннаястена, безмолвнее гипсового слепка.
У меня кружилась голова, и я пообещала себе стать лучше, ине держатьболее вдохновение, способного исчезнуть даже из занеожиданноготелефонного звонка. Я впервые сказала себе, что рада этойосени, рада этой зимеи неприветливому району, сонно смотрящего посторонам окнами многоэтажек.
Если мне когда и надоест гулять по этим переулкам, есликогда- нибудь я и испугаюсь мокрого серого асфальта...
Я помню дни, когда всё вокруг было мне другом, и в мирпожелтевших сновможно было заглянуть, только дотянувшись на цыпочкахдо дверного«зрачка», - там хлопали двери истучали шаги, там искажалась реальностьтрелями уродливых звонков, и чудилось,что обязательно кто- то захочетпроникнуть извне в твою тихую обитель сотблеском синеватых помех оттелевизора на стене.
Остается очень мало времени, чтобы успеть всё рассказать,и поэтому яговорю быстро, и быстро вспоминаюдетали и пишу с ошибками, особенно впунктуации, была бы моя воля я бы никогдане ставила точки, хотя,говорят, бумага все стерпит, даже эти нервные кляксы,обозначающиелогический конец.
Мы, предметы более одушевленные, бывали и «пешками» начьемто поле, и мятыми листами в громких биографиях, проносились тенямисилуэтов вчужих судьбах, и чья то волевая рука ставила на нас кресты иточки, или вовсестирала ластиком желание жить.
Я помню, как город встречал меня холодным сырым воздухомипронзительным, чахоточным лаем собак,ия думала, что все эти кварталыможно прочесть, как книгу, и отложитьвоспоминания на самую дальнююполку, проверять содержимое которой хочется лишь в моментысветлой,пьянящей разум, грусти.
Никто никого не знает. Даже если взять все истории изотдельнойчеловеческой жизни, сплетни и значения даты рождения, имени изнаказодиака, приправить все это психологическими приемами считыванияинформации –Богмой!- даже с кончиков ушей, умножить на долгую дружбу ина парочку задушевныхразговоров, то в ИТОГО мы получим фотороботличности: кривой, нелепый и неимеющий ничего общего с тем, что есть насамом деле в каждом.
Никому не хватит световых лет объять свою вселенную, никомудаже и непридет в голову заглянуть погостить в чужую. Мы обречены навечноеодиночество, до тех пор пока ветер понимает боль сорванногополевого цветкалучше, чем мы понимаем боль униженного илиоскорбленного, кричащего в гущеразъяренной толпы или тихо умирающего отневнимания отвернутых прочь спин,которые выглядят глуше, чем бетоннаястена, безмолвнее гипсового слепка.
У меня кружилась голова, и я пообещала себе стать лучше, ине держатьболее вдохновение, способного исчезнуть даже из занеожиданноготелефонного звонка. Я впервые сказала себе, что рада этойосени, рада этой зимеи неприветливому району, сонно смотрящего посторонам окнами многоэтажек.
Если мне когда и надоест гулять по этим переулкам, есликогда- нибудь я и испугаюсь мокрого серого асфальта...
If one day I get tired of walking along these alleys, if someday I get scared of the wet gray asphalt catching the glare of the lanterns in freshly wept puddles, then my time has come to an end, and dressing the wings of a butterfly, dissolving in the ringing sparkling portal of unknown, is what I call death.
I remember the days when everything around me was a friend to me, and it was possible to look into the world of those who turned yellow again only by reaching out on tiptoe to the door "pupil" - there were doors slamming, footsteps banging, reality was distorted there with triplets of ugly calls, and it seemed that someone would definitely want to penetrate from outside to your quiet abode with a gleam of bluish interference from the TV on the wall.
There is very little time left to have time to tell everything, and therefore I speak quickly, and quickly remember the details and write with errors, especially in punctuation, if I had my will I would never put points, although, they say, the paper will endure everything, even these nervous blots, indicating logical end.
We, objects more animated, were both "pawns" on the field, and crumpled sheets in loud biographies, shadows of silhouettes in other people's destinies swept by the shadows of silhouettes, and someone's strong-willed hand put crosses and dots on us, or with an eraser erased the desire to live.
I remember how the city greeted me with cold, damp air, piercing, consumptive barking of dogs, and I thought that all these quarters could be read like a book, and I could postpone the memories to the farthest shelf, the contents of which I want to check only in moments of light, heady sadness.
Nobody knows anyone. Even if we take all the stories of an individual human life, gossip and meanings of the date of birth, the name of the Casodiac, season all this with psychological methods of reading information - God! and has nothing to do with what is in fact in everyone.
No one will have enough light years to embrace their universe, no one will ever think to look into someone else's. We are doomed to eternal loneliness, as long as the wind understands the pain of a torn field flower better than we understand the pain of the humiliated or humiliated, screaming in the thick of an angry crowd, or quietly dying rejection of backs turned away, which look more muffled than a concrete wall, more silent than a plaster cast.
My head was spinning, and I promised myself to become better, and not to hold more inspiration that could disappear even from the unexpected phone call. For the first time I said to myself that I was glad of this autumn, glad of this winter in the inhospitable area, sleepily looking at strangers through the windows of high-rise buildings.
If I ever get tired of walking along these alleys, if ever I get scared of the wet gray asphalt ...
I remember the days when everything around me was a friend to me, and it was possible to look into the world of those who turned yellow again only by reaching out on tiptoe to the door "pupil" - there were doors slamming, footsteps banging, reality was distorted there with triplets of ugly calls, and it seemed that someone would definitely want to penetrate from outside to your quiet abode with a gleam of bluish interference from the TV on the wall.
There is very little time left to have time to tell everything, and therefore I speak quickly, and quickly remember the details and write with errors, especially in punctuation, if I had my will I would never put points, although, they say, the paper will endure everything, even these nervous blots, indicating logical end.
We, objects more animated, were both "pawns" on the field, and crumpled sheets in loud biographies, shadows of silhouettes in other people's destinies swept by the shadows of silhouettes, and someone's strong-willed hand put crosses and dots on us, or with an eraser erased the desire to live.
I remember how the city greeted me with cold, damp air, piercing, consumptive barking of dogs, and I thought that all these quarters could be read like a book, and I could postpone the memories to the farthest shelf, the contents of which I want to check only in moments of light, heady sadness.
Nobody knows anyone. Even if we take all the stories of an individual human life, gossip and meanings of the date of birth, the name of the Casodiac, season all this with psychological methods of reading information - God! and has nothing to do with what is in fact in everyone.
No one will have enough light years to embrace their universe, no one will ever think to look into someone else's. We are doomed to eternal loneliness, as long as the wind understands the pain of a torn field flower better than we understand the pain of the humiliated or humiliated, screaming in the thick of an angry crowd, or quietly dying rejection of backs turned away, which look more muffled than a concrete wall, more silent than a plaster cast.
My head was spinning, and I promised myself to become better, and not to hold more inspiration that could disappear even from the unexpected phone call. For the first time I said to myself that I was glad of this autumn, glad of this winter in the inhospitable area, sleepily looking at strangers through the windows of high-rise buildings.
If I ever get tired of walking along these alleys, if ever I get scared of the wet gray asphalt ...
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Елена Раш
