Про ворону
Мы стоим с ним на крылечке. Холодно и промозгло. Но снега нет еще. Наверное, конец октября. Или начало ноября. Людей тоже нет: только влюбленным может прийти в голову выйти на улицу в такую морось. Крылечко потертое, не все ступеньки одинаковые, где-то не хватает плитки. Мы на него забрались и встали к перилам. И обнялись. Я запустила руки в глубину его куртки, и обхватила за спиной; пальцы сплелись, я заметила, что не сразу стала чувствовать свои же руки – настолько они промерзли. Так и стояли. Долго, и молча. Я решила прервать молчание. Стала говорить о том, что не страшно это все, когда километры между, и когда их много. Ведь есть же поезда, и время совсем не беспощадно. Его нужно просто уважать, и что все в наших руках.
Я была убедительна, я знаю. Я это чувствовала – изнутри шла сила – такая, которая просто лишь признак воли. Воли и веры. Я подняла глаза, надеясь увидеть поддержку в его взгляде. И вдруг я поняла, что вся моя вера и воля испарились. Потому что по щеке, по настолько уже родной щеке, катилась большая слеза.
Мне было девятнадцать, кажется. И это была первая мужская слеза. Не та, про которую говорят, что скупая, нет. Самая настоящая слеза. Из глубины души. Внезапно мне стало жарко – и ладоням, и ушам – даже коленям было уже не до осенних холодов. В голове промелькнуло, что надо что-то срочно сказать. Чтобы не видеть ее больше. Потому что, когда плачет любимый мужчина, это значит, что ты уже не можешь плакать. Надо, чтобы кто-то один утешал. Я никогда еще не утешала мужчин. Все время утешали меня. Наконец пришел на ум спасительный анекдот. Что-то такое про ворону, которая летела, и что-то с ней в пути там произошло, но она не сдавалась. И все говорила, что она сильная и смелая, она долетит. Я не помню уже анекдота, но я помню, что улыбка неуверенно показалась. Как же мне стало легко!
Если б только я тогда знала, что потом я буду как та ворона из анекдота – все время летать, и бубнить под нос про то, что она сильная и смелая. И долетать. Иногда перелетать, иногда уставать, но все бубнить про то, что сильная и смелая. Однажды села в самолет, и сказала сама себе: «Баста! Никогда больше я не буду летать туда, где меня не встречают. Все мои будущие полеты будут туда, где меня ждут». Ничего, все еще летаю туда, не знаю куда. И, если честно, очень люблю встречать своих. А когда прилетаю сама – люблю смотреть на тех, кто ждет. Чаще всего это не родные, а какие-то таксисты или сотрудники фирм разных. И нет у них на лицах радости, только чувство долга. Я в такие моменты радуюсь, что некому меня встречать – из-под палки хуже нет же.
Иногда бывают такие встречающие, которые от нетерпения с ноги на ногу перебиваются, теребят то цветы в руке, то сумку расстегивают, чтобы проверить телефон, а потом когда выходит тот самый, которого ждут – срываются с места, и на глазах слезы. И я завидую слезам. Потому что я не плачу.
Раньше вот всегда слезы текли, когда забиралась в поезд. Потом уже я ныряла в купе, мне так было неуютно и стыдно от того, что глаза на мокром месте. А потом куда-то они делись. Нет, не высохли. Но я больше не плачу. Я улыбаюсь или молчу. И еще завидую. Особенно тем, кто плачет, когда надо прощаться. Нет лучшего средства, чтобы забыть и пережить. Слезы помогают сказать «спасибо», помогают отпустить старое и шагнуть в новое. Я же не плачу, я обнимаю крепко, улыбаюсь. А потом шагаю в новое со всем старым. И оно идет за мной по пятам, всплывая то тут, то там. Вот запах напомнил о месте, вот мелодия как в том мохнатом году, а вот тот самый знакомый вкус.
Мои люди, мои места, мои эмоции, мои настроения. Они все со мной. Потому что нет больше слез. Есть память.
Мы стоим с ним на крылечке. Холодно и промозгло. Но снега нет еще. Наверное, конец октября. Или начало ноября. Людей тоже нет: только влюбленным может прийти в голову выйти на улицу в такую морось. Крылечко потертое, не все ступеньки одинаковые, где-то не хватает плитки. Мы на него забрались и встали к перилам. И обнялись. Я запустила руки в глубину его куртки, и обхватила за спиной; пальцы сплелись, я заметила, что не сразу стала чувствовать свои же руки – настолько они промерзли. Так и стояли. Долго, и молча. Я решила прервать молчание. Стала говорить о том, что не страшно это все, когда километры между, и когда их много. Ведь есть же поезда, и время совсем не беспощадно. Его нужно просто уважать, и что все в наших руках.
Я была убедительна, я знаю. Я это чувствовала – изнутри шла сила – такая, которая просто лишь признак воли. Воли и веры. Я подняла глаза, надеясь увидеть поддержку в его взгляде. И вдруг я поняла, что вся моя вера и воля испарились. Потому что по щеке, по настолько уже родной щеке, катилась большая слеза.
Мне было девятнадцать, кажется. И это была первая мужская слеза. Не та, про которую говорят, что скупая, нет. Самая настоящая слеза. Из глубины души. Внезапно мне стало жарко – и ладоням, и ушам – даже коленям было уже не до осенних холодов. В голове промелькнуло, что надо что-то срочно сказать. Чтобы не видеть ее больше. Потому что, когда плачет любимый мужчина, это значит, что ты уже не можешь плакать. Надо, чтобы кто-то один утешал. Я никогда еще не утешала мужчин. Все время утешали меня. Наконец пришел на ум спасительный анекдот. Что-то такое про ворону, которая летела, и что-то с ней в пути там произошло, но она не сдавалась. И все говорила, что она сильная и смелая, она долетит. Я не помню уже анекдота, но я помню, что улыбка неуверенно показалась. Как же мне стало легко!
Если б только я тогда знала, что потом я буду как та ворона из анекдота – все время летать, и бубнить под нос про то, что она сильная и смелая. И долетать. Иногда перелетать, иногда уставать, но все бубнить про то, что сильная и смелая. Однажды села в самолет, и сказала сама себе: «Баста! Никогда больше я не буду летать туда, где меня не встречают. Все мои будущие полеты будут туда, где меня ждут». Ничего, все еще летаю туда, не знаю куда. И, если честно, очень люблю встречать своих. А когда прилетаю сама – люблю смотреть на тех, кто ждет. Чаще всего это не родные, а какие-то таксисты или сотрудники фирм разных. И нет у них на лицах радости, только чувство долга. Я в такие моменты радуюсь, что некому меня встречать – из-под палки хуже нет же.
Иногда бывают такие встречающие, которые от нетерпения с ноги на ногу перебиваются, теребят то цветы в руке, то сумку расстегивают, чтобы проверить телефон, а потом когда выходит тот самый, которого ждут – срываются с места, и на глазах слезы. И я завидую слезам. Потому что я не плачу.
Раньше вот всегда слезы текли, когда забиралась в поезд. Потом уже я ныряла в купе, мне так было неуютно и стыдно от того, что глаза на мокром месте. А потом куда-то они делись. Нет, не высохли. Но я больше не плачу. Я улыбаюсь или молчу. И еще завидую. Особенно тем, кто плачет, когда надо прощаться. Нет лучшего средства, чтобы забыть и пережить. Слезы помогают сказать «спасибо», помогают отпустить старое и шагнуть в новое. Я же не плачу, я обнимаю крепко, улыбаюсь. А потом шагаю в новое со всем старым. И оно идет за мной по пятам, всплывая то тут, то там. Вот запах напомнил о месте, вот мелодия как в том мохнатом году, а вот тот самый знакомый вкус.
Мои люди, мои места, мои эмоции, мои настроения. Они все со мной. Потому что нет больше слез. Есть память.
About the crow
We are standing with him on the porch. Cold and chilly. But there is no snow yet. Probably the end of October. Or early November. There are no people either: only lovers can think of going out into the street in such a drizzle. The porch is shabby, not all steps are the same, tiles are missing somewhere. We climbed onto it and stood at the railing. And hugged. I put my hands into the depths of his jacket, and grabbed him behind his back; fingers intertwined, I noticed that I did not immediately feel my own hands - they were so frozen. And so they stood. For a long time, and in silence. I decided to break the silence. I began to say that it’s not scary when there are kilometers between, and when there are many of them. After all, there are trains, and time is not at all merciless. You just need to respect him, and that everything is in our hands.
I was convincing, I know. I felt it - there was a force from within - such that is just a sign of will. Will and faith. I looked up, hoping to see the support in his gaze. And suddenly I realized that all my faith and will evaporated. Because a big tear was rolling down my cheek, on my already dear cheek.
I was nineteen, I think. And this was the first man's tear. Not the one that is said to be stingy, no. A real tear. From the depths of my soul. Suddenly I felt hot - both palms and ears - even my knees were no longer up to the autumn cold. It flashed through my head that something must be said urgently. Not to see her again. Because when a beloved man cries, it means that you can no longer cry. It is necessary that someone alone consoles. I've never comforted a man before. They consoled me all the time. Finally a saving anecdote came to mind. Something about a crow that was flying, and something happened to her on the way there, but she did not give up. And she kept saying that she was strong and courageous, she would fly. I don’t remember the joke, but I remember that the smile seemed uncertain. How easy it became for me!
If only I then knew that later I would be like that crow from the anecdote - fly all the time and mutter under my breath about the fact that she is strong and brave. And fly. Sometimes to fly, sometimes to get tired, but they keep mumbling about being strong and brave. Once I got on a plane and said to myself: “Basta! Never again will I fly where I am not met. All my future flights will be where they expect me. " Nothing, I'm still flying there, I don't know where. And, to be honest, I really like to meet my own people. And when I arrive myself, I like to look at those who are waiting. Most often these are not relatives, but some taxi drivers or employees of different companies. And there is no joy on their faces, only a sense of duty. At such moments I am glad that there is no one to meet me - there is nothing worse because of the stick.
Sometimes there are those greeters who interrupt with impatience from foot to foot, fiddling with flowers in their hand, then unbuttoning the bag to check the phone, and then when the one they are waiting for comes out, they break away, and tears in their eyes. And I envy the tears. Because I am not crying.
In the past, tears always flowed when I got on the train. Then I dived into the compartment, I was so uncomfortable and ashamed of the fact that my eyes were in a wet place. And then they disappeared somewhere. No, not dry. But I don't cry anymore. I smile or keep quiet. And I also envy. Especially those who cry when they have to say goodbye. There is no better way to forget and relive. Tears help to say "thank you", help to let go of the old and step into the new. I'm not crying, I hug tightly, smile. And then I step into the new with everything old. And it follows me on my heels, floating here and there. Here is the smell reminded of the place, here is the melody as in that shaggy year, and here is the same familiar taste.
My people, my places, my emotions, my moods. They are all with me. Because there are no more tears. There is a memory.
We are standing with him on the porch. Cold and chilly. But there is no snow yet. Probably the end of October. Or early November. There are no people either: only lovers can think of going out into the street in such a drizzle. The porch is shabby, not all steps are the same, tiles are missing somewhere. We climbed onto it and stood at the railing. And hugged. I put my hands into the depths of his jacket, and grabbed him behind his back; fingers intertwined, I noticed that I did not immediately feel my own hands - they were so frozen. And so they stood. For a long time, and in silence. I decided to break the silence. I began to say that it’s not scary when there are kilometers between, and when there are many of them. After all, there are trains, and time is not at all merciless. You just need to respect him, and that everything is in our hands.
I was convincing, I know. I felt it - there was a force from within - such that is just a sign of will. Will and faith. I looked up, hoping to see the support in his gaze. And suddenly I realized that all my faith and will evaporated. Because a big tear was rolling down my cheek, on my already dear cheek.
I was nineteen, I think. And this was the first man's tear. Not the one that is said to be stingy, no. A real tear. From the depths of my soul. Suddenly I felt hot - both palms and ears - even my knees were no longer up to the autumn cold. It flashed through my head that something must be said urgently. Not to see her again. Because when a beloved man cries, it means that you can no longer cry. It is necessary that someone alone consoles. I've never comforted a man before. They consoled me all the time. Finally a saving anecdote came to mind. Something about a crow that was flying, and something happened to her on the way there, but she did not give up. And she kept saying that she was strong and courageous, she would fly. I don’t remember the joke, but I remember that the smile seemed uncertain. How easy it became for me!
If only I then knew that later I would be like that crow from the anecdote - fly all the time and mutter under my breath about the fact that she is strong and brave. And fly. Sometimes to fly, sometimes to get tired, but they keep mumbling about being strong and brave. Once I got on a plane and said to myself: “Basta! Never again will I fly where I am not met. All my future flights will be where they expect me. " Nothing, I'm still flying there, I don't know where. And, to be honest, I really like to meet my own people. And when I arrive myself, I like to look at those who are waiting. Most often these are not relatives, but some taxi drivers or employees of different companies. And there is no joy on their faces, only a sense of duty. At such moments I am glad that there is no one to meet me - there is nothing worse because of the stick.
Sometimes there are those greeters who interrupt with impatience from foot to foot, fiddling with flowers in their hand, then unbuttoning the bag to check the phone, and then when the one they are waiting for comes out, they break away, and tears in their eyes. And I envy the tears. Because I am not crying.
In the past, tears always flowed when I got on the train. Then I dived into the compartment, I was so uncomfortable and ashamed of the fact that my eyes were in a wet place. And then they disappeared somewhere. No, not dry. But I don't cry anymore. I smile or keep quiet. And I also envy. Especially those who cry when they have to say goodbye. There is no better way to forget and relive. Tears help to say "thank you", help to let go of the old and step into the new. I'm not crying, I hug tightly, smile. And then I step into the new with everything old. And it follows me on my heels, floating here and there. Here is the smell reminded of the place, here is the melody as in that shaggy year, and here is the same familiar taste.
My people, my places, my emotions, my moods. They are all with me. Because there are no more tears. There is a memory.
У записи 13 лайков,
2 репостов.
2 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ксения Кубасова
