Плацкартное.
Сколько ни езжу плацкартными, не перестаю их любить. Причем, они, плацкарты, везде всегда разные. Это не всегда заметно, но, накатавшись вдоволь, начинаешь подмечать различия.
Вот, скажем, Москва-Севастополь. Поезд-гульба, поезд-праздник. Тут все за скорое Черное море и отдых. И парни в майках-шортах-сандалиях, и дети, носящиеся по вагону. И девушки в футболках с забавными принтами и джинсовых шортах, и суетливые женщины, везущие детей-внуков к бабушке на лето («Не будешь курицу? Ай, надоел, иди, по вагону погуляй, дай матери покой»). А на столиках главное место занимают бутылки с водой. Купили на ближайшем полустанке под Белгородом по шестьдесят два литра. И в них еще плавает лед, но он чертовски быстро тает. Только до Харькова хватит. А там – покупай новую.
А вот Питер-Москва он всегда такой, деловой, быстрый. Ехать всего 8 часов, а за это время надо успеть расстелиться, покурить, умыться, выспаться. Потому что завтра, прямо с поезда, по делам, на встречу, передать, забрать, поесть, успеть по метро, встать в пробку, увидеть школьных друзей, и не забыть уехать обратно. Поезд без разговоров, поезд горожан, которые никогда не заговаривают с попутчиками. Максимум: «Вам спустить белье?» И все, на полку, спать, завтра много дел.
А поезд Питер-Ставрополь. Это что-то из детства, когда тебя самого возили к бабушке на юга. Это поезд, из окон которого с Малого кольца Московской железной дороги впервые видишь кремлевские звезды. И ради встречи с ними не спишь полночи. А потом торчишь из окна с верхней полки, и чувствуешь лицом, как после Ростова нарастает жар. Кубанский жаркий, суховатый воздух. И за окном желтые подсолнухи, и на столике у окна в обрезанной бутылке тоже желтые подсолнухи. Они машут друг другу. Поезд, в котором после Ростова воду на столиках меняют на местный разливной квас. Из бочки, на полустанке. Холодный, стенки бутылки аж потеют.
Или Москва-Балашов. Самый певучий из всех, что есть. Он подпевает тебе тормозными колодками, звоном букс и сцеплений, скрипом старого каркаса вагона. Это поезд-дума, поезд-разговор. Тут либо думать у окна, либо неспешно болтать. И только тут ездят пожилые женщины, которые даже плацкартный вагон превращают в размеренный бабушкин уголок. С полочки висит, свесившись, вязаный платок. На столике – книжка, журналы, чехол для очков. И самое главное – настольные часы, которые бабушка возит с собой уже десять лет. Тикают тихонько под храп того дядьки на верхней полке. Бабушка вяжет платок, успеет закончить, до Балашова еще часов десять ходу под песни поезда.
И всегда в любом плацкарте само собой напевается пилотовское: «И мотаясь в плацкартных вагонах по стране, ты всегда думаешь: «Как там погода в Питере?» Ну и второе. Ты всегда берешь верхнюю полку. Это как-то с детства так повелось.
Сколько ни езжу плацкартными, не перестаю их любить. Причем, они, плацкарты, везде всегда разные. Это не всегда заметно, но, накатавшись вдоволь, начинаешь подмечать различия.
Вот, скажем, Москва-Севастополь. Поезд-гульба, поезд-праздник. Тут все за скорое Черное море и отдых. И парни в майках-шортах-сандалиях, и дети, носящиеся по вагону. И девушки в футболках с забавными принтами и джинсовых шортах, и суетливые женщины, везущие детей-внуков к бабушке на лето («Не будешь курицу? Ай, надоел, иди, по вагону погуляй, дай матери покой»). А на столиках главное место занимают бутылки с водой. Купили на ближайшем полустанке под Белгородом по шестьдесят два литра. И в них еще плавает лед, но он чертовски быстро тает. Только до Харькова хватит. А там – покупай новую.
А вот Питер-Москва он всегда такой, деловой, быстрый. Ехать всего 8 часов, а за это время надо успеть расстелиться, покурить, умыться, выспаться. Потому что завтра, прямо с поезда, по делам, на встречу, передать, забрать, поесть, успеть по метро, встать в пробку, увидеть школьных друзей, и не забыть уехать обратно. Поезд без разговоров, поезд горожан, которые никогда не заговаривают с попутчиками. Максимум: «Вам спустить белье?» И все, на полку, спать, завтра много дел.
А поезд Питер-Ставрополь. Это что-то из детства, когда тебя самого возили к бабушке на юга. Это поезд, из окон которого с Малого кольца Московской железной дороги впервые видишь кремлевские звезды. И ради встречи с ними не спишь полночи. А потом торчишь из окна с верхней полки, и чувствуешь лицом, как после Ростова нарастает жар. Кубанский жаркий, суховатый воздух. И за окном желтые подсолнухи, и на столике у окна в обрезанной бутылке тоже желтые подсолнухи. Они машут друг другу. Поезд, в котором после Ростова воду на столиках меняют на местный разливной квас. Из бочки, на полустанке. Холодный, стенки бутылки аж потеют.
Или Москва-Балашов. Самый певучий из всех, что есть. Он подпевает тебе тормозными колодками, звоном букс и сцеплений, скрипом старого каркаса вагона. Это поезд-дума, поезд-разговор. Тут либо думать у окна, либо неспешно болтать. И только тут ездят пожилые женщины, которые даже плацкартный вагон превращают в размеренный бабушкин уголок. С полочки висит, свесившись, вязаный платок. На столике – книжка, журналы, чехол для очков. И самое главное – настольные часы, которые бабушка возит с собой уже десять лет. Тикают тихонько под храп того дядьки на верхней полке. Бабушка вяжет платок, успеет закончить, до Балашова еще часов десять ходу под песни поезда.
И всегда в любом плацкарте само собой напевается пилотовское: «И мотаясь в плацкартных вагонах по стране, ты всегда думаешь: «Как там погода в Питере?» Ну и второе. Ты всегда берешь верхнюю полку. Это как-то с детства так повелось.
Platskartnoe.
No matter how much I go with reserved seats, I never stop loving them. Moreover, they, reserved seats, are always different everywhere. This is not always noticeable, but, having dashed enough, you begin to notice the differences.
For example, Moscow-Sevastopol. Train-gulba, train-holiday. It's all for the fast Black Sea and rest. And the guys in T-shirts, shorts, sandals, and children running around the car. And girls in T-shirts with funny prints and denim shorts, and fussy women taking children-grandchildren to their grandmother for the summer ("Would you like a chicken? Ay, tired, go, take a walk in the carriage, give your mother some peace"). And on the tables, the main place is occupied by bottles with water. Bought at the nearest station near Belgorod, sixty-two liters each. And ice still floats in them, but it melts damn fast. Just enough to get to Kharkov. And there - buy a new one.
But St. Petersburg-Moscow is always so, businesslike, fast. The ride is only 8 hours, and during this time you have to have time to spread out, smoke, wash, sleep. Because tomorrow, right from the train, on business, to a meeting, transfer, pick up, eat, catch the subway, get stuck in a traffic jam, see your school friends, and don't forget to go back. A train without talking, a train of townspeople who never talk to their fellow travelers. Maximum: "Do you need to lower your laundry?" And that's all, on the shelf, sleep, tomorrow there are many things to do.
And the Peter-Stavropol train. This is something from childhood, when you yourself were taken to your grandmother in the south. This is a train, from the windows of which you can see the Kremlin stars for the first time from the Small Ring of the Moscow Railway. And for the sake of meeting them, you don't sleep midnight. And then you stick out of the window from the top shelf, and on your face you feel the heat build up after Rostov. Kuban hot, dry air. And outside the window there are yellow sunflowers, and on the table by the window in a cut-off bottle there are also yellow sunflowers. They wave to each other. A train in which, after Rostov, the water on the tables is changed to local draft kvass. From the barrel, at the station. Cold, the walls of the bottle are already sweating.
Or Moscow-Balashov. The most melodious of all there is. He sings along with you with brake pads, the ringing of axle boxes and clutches, the creak of the old car frame. It's a doom train, a talk train. Here either think by the window or chat slowly. And only here do elderly women go, who turn even a reserved seat car into a measured grandmother's corner. A knitted scarf hangs from the shelf. On the table are a book, magazines, a case for glasses. And most importantly - the table clock that my grandmother has been carrying with her for ten years. Ticking softly under the snoring of that guy on the top shelf. The grandmother knits a scarf, she has time to finish, it is still ten hours before Balashov to the song of the train.
And always in any reserved seat the pilot's words are naturally humming: "And when you wander around the country in reserved seat cars, you always think:" How is the weather in St. Petersburg? " And the second thing. You always take the top shelf. This is how it happened since childhood.
No matter how much I go with reserved seats, I never stop loving them. Moreover, they, reserved seats, are always different everywhere. This is not always noticeable, but, having dashed enough, you begin to notice the differences.
For example, Moscow-Sevastopol. Train-gulba, train-holiday. It's all for the fast Black Sea and rest. And the guys in T-shirts, shorts, sandals, and children running around the car. And girls in T-shirts with funny prints and denim shorts, and fussy women taking children-grandchildren to their grandmother for the summer ("Would you like a chicken? Ay, tired, go, take a walk in the carriage, give your mother some peace"). And on the tables, the main place is occupied by bottles with water. Bought at the nearest station near Belgorod, sixty-two liters each. And ice still floats in them, but it melts damn fast. Just enough to get to Kharkov. And there - buy a new one.
But St. Petersburg-Moscow is always so, businesslike, fast. The ride is only 8 hours, and during this time you have to have time to spread out, smoke, wash, sleep. Because tomorrow, right from the train, on business, to a meeting, transfer, pick up, eat, catch the subway, get stuck in a traffic jam, see your school friends, and don't forget to go back. A train without talking, a train of townspeople who never talk to their fellow travelers. Maximum: "Do you need to lower your laundry?" And that's all, on the shelf, sleep, tomorrow there are many things to do.
And the Peter-Stavropol train. This is something from childhood, when you yourself were taken to your grandmother in the south. This is a train, from the windows of which you can see the Kremlin stars for the first time from the Small Ring of the Moscow Railway. And for the sake of meeting them, you don't sleep midnight. And then you stick out of the window from the top shelf, and on your face you feel the heat build up after Rostov. Kuban hot, dry air. And outside the window there are yellow sunflowers, and on the table by the window in a cut-off bottle there are also yellow sunflowers. They wave to each other. A train in which, after Rostov, the water on the tables is changed to local draft kvass. From the barrel, at the station. Cold, the walls of the bottle are already sweating.
Or Moscow-Balashov. The most melodious of all there is. He sings along with you with brake pads, the ringing of axle boxes and clutches, the creak of the old car frame. It's a doom train, a talk train. Here either think by the window or chat slowly. And only here do elderly women go, who turn even a reserved seat car into a measured grandmother's corner. A knitted scarf hangs from the shelf. On the table are a book, magazines, a case for glasses. And most importantly - the table clock that my grandmother has been carrying with her for ten years. Ticking softly under the snoring of that guy on the top shelf. The grandmother knits a scarf, she has time to finish, it is still ten hours before Balashov to the song of the train.
And always in any reserved seat the pilot's words are naturally humming: "And when you wander around the country in reserved seat cars, you always think:" How is the weather in St. Petersburg? " And the second thing. You always take the top shelf. This is how it happened since childhood.
У записи 26 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Григорий Набережнов
