Полозкова "Медленный танец"
С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно. Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала. Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, – родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая». Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.
С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется, дразнится; в нем мужчина не обретен еще; она смотрит ему в ресницы – почти тигрица, обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые; замолкает всегда внезапно, всегда лирически; его хочется так, что даже слегка подташнивает; в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний; взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке; высокопарна речь его; его тянет снимать на пленку, фотографировать – ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают, те на шее висят, не сдерживая рыдания. Она жжет в себе эту детскую, эту блядскую жажду полного обладания, и ревнует – безосновательно, но отчаянно. Даже больше, осознавая свое бесправие. Они вместе идут; окраина; одичание; тишина, жаркий летний полдень, ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует, наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»; она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая; солнце мажет сгущенкой бликов два их овала. Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала. Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь, как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба; у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш, я уж думала – все, не выношу, несудьба. Зачинаю – а через месяц проснусь и вою – изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола. А вот тут, гляди, – родилось живое. Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще; трется носом в ее плечо, обнимает, ластится. Он не любит ее, наверное, с января еще – но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет; оба сошлись на данности тупика; «я тебе случайная и чужая». Он проводит ее, поможет ей чемодан нести; она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев, как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет, устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.
Polozkova "Slow Dance"
With him it is terribly easy to laugh, they say, drink, tease; in him a man has not yet been found; she looks into his eyelashes - almost a tigress hugging a cub.
He is handsome, funny, his eyes are pistachio; falls silent always suddenly, always lyrically; you want him so much that he even slightly nauseated; prickly electricity in my fingers.
He is a little alien; his gaze is sapphire, like Wilde in that tale; his speech is pompous; he is drawn to film, photograph - well, immortal, immortalize.
He is nobody's and everyone's - these teeth clang, those hang on the neck, not holding back sobs. She burns in herself this childish, this fucking thirst for complete possession, and is jealous - unreasonably, but desperately. Even more, realizing his lack of rights. They walk together; outskirts; wildness; silence, hot summer afternoon, grumbling gravel.
She only needs to go with him, listen to how he grasses, watch him, “here I hide - you will not find me”; she is older than him and also almost beautiful. Only hopeless.
She reads something to him, a little pretentious; the sun smears two ovals with condensed milk. She sobs - I'm sorry, she was nervous about something. She got out of place.
I was waiting for you, he says, I knew how you look, how you laugh, how you throw a lock from your forehead; I have before you all that love is a miscarriage, I already thought - that's it, I can't stand it, it's not destiny. I conceive - and in a month I wake up and howl - like black hot iodine and resin gushing from within. And here, look - the living was born. She squints. Smiles. Finds out.
He nods; he is both sad and exhausting; rubs his nose against her shoulder, hugs, flippers. He has not loved her, probably since January yet - but we languish with the guilty tenderness of a high school student.
She will soon disappear; both agreed on the realities of a dead end; "I'm casual and alien to you." He will see her out, help her carry her suitcase; she will hug him as she leaves.
And some conductor or cleaning lady, watching how she froze as Lot's wife, would stop, chuckle softly, wrinkle wearily - and for some reason would toil until evening.
With him it is terribly easy to laugh, they say, drink, tease; in him a man has not yet been found; she looks into his eyelashes - almost a tigress hugging a cub.
He is handsome, funny, his eyes are pistachio; falls silent always suddenly, always lyrically; you want him so much that he even slightly nauseated; prickly electricity in my fingers.
He is a little alien; his gaze is sapphire, like Wilde in that tale; his speech is pompous; he is drawn to film, photograph - well, immortal, immortalize.
He is nobody's and everyone's - these teeth clang, those hang on the neck, not holding back sobs. She burns in herself this childish, this fucking thirst for complete possession, and is jealous - unreasonably, but desperately. Even more, realizing his lack of rights. They walk together; outskirts; wildness; silence, hot summer afternoon, grumbling gravel.
She only needs to go with him, listen to how he grasses, watch him, “here I hide - you will not find me”; she is older than him and also almost beautiful. Only hopeless.
She reads something to him, a little pretentious; the sun smears two ovals with condensed milk. She sobs - I'm sorry, she was nervous about something. She got out of place.
I was waiting for you, he says, I knew how you look, how you laugh, how you throw a lock from your forehead; I have before you all that love is a miscarriage, I already thought - that's it, I can't stand it, it's not destiny. I conceive - and in a month I wake up and howl - like black hot iodine and resin gushing from within. And here, look - the living was born. She squints. Smiles. Finds out.
He nods; he is both sad and exhausting; rubs his nose against her shoulder, hugs, flippers. He has not loved her, probably since January yet - but we languish with the guilty tenderness of a high school student.
She will soon disappear; both agreed on the realities of a dead end; "I'm casual and alien to you." He will see her out, help her carry her suitcase; she will hug him as she leaves.
And some conductor or cleaning lady, watching how she froze as Lot's wife, would stop, chuckle softly, wrinkle wearily - and for some reason would toil until evening.
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ольга Лебедева
