Шел три тысячи девятьсот тридцать девятый час нашегозаточения в аудитории номер 416. Или, может быть, 614. Сейчас уже трудносказать – в последний раз номер аудитории я видел три тысячи девятьсот тридцатьдевять часов тому назад. За окном порхали крылатые макаки, заполонившие улицыпервопрестольной за последние три года. Лекция философии постепенноперекатилась в область, недоступную рядовому гражданину нашей Империи, ввиду еетотальной несостоятельности. Нас заставляли изучать и углубляться, понимать разницумежду ориентацией и мотивацией, и, если уж быть до конца откровенным, разницаэта ускользала от моего понимания. Один из нас говорил что-то дельное,употреблял слова вроде «ценности», «проблемы» и «корреляция». Остальные былизаняты куда более существенными делами: кто-то изучал авторучку, принесеннуюсюда с определенной целью, однако, так как прошло уже три тысячи девятьсоттридцать девять часов, чернила в ней высохли (именно высохли, так как ни однослово не было записано); кто-то лазал по всемирной паутине, доступ к которой обеспечивалиупакованные в небольшой алюминиевый корпус современные технологии; кто-тоигрался с закладкой; кто-то что-то читал; кто-то смотрел с умным видом наПрофессора.
Профессор…
О Ней отдельно. На вид ей было… ну, не знаю. Очень многолет. Очень-очень много лет. Впрочем, возраст она тщательно скрывала отиндивидов, оккупировавших аудиторию. Скрывать его ей помогали достиженияцивилизации, среди которых стоит отдельно упомянуть краску цвета хны, которойона закрашивала свои волосы, родной цвет которых сейчас уже и не определитьдостоверно. Она любила говорить. Не знаю, почему я употребил прошедшее время,но, возможно, когда я буду перечитывать сие конгениальное творение, Профессорбудет уже не в состоянии говорить. Не подумайте ничего плохого, я уверен, онабудет жива – она же Профессор – просто, может быть, она будет спать. А может инет. Кто Ее знает.
3939
Шел три тысячи девятьсот тридцать девятый час нашего заточения.Птеродактили поели макак, и за окном стало пусто. Лишь чириканье Ректора,сидящего на флагштоке главного здания университета, скрашивало наше пребываниев темнице номер 416. Или 614. Сейчас уже трудно сказать – в последний раз номераудитории я видел три тысячи девятьсот тридцать девять часов тому назад. Я стоскою смотрел на часы, которые оставил дома на своем рабочем столе,расположенном в комнате, выполненной в форме параллелепипеда. Часы показывалибез пятнадцати три тысячи девятьсот тридцать десять. Я был крайне удивлен: несмотря на отсутствие батареек, стрелки на циферблате продолжали указывать навремя. Три дня назад все было точно так же. Но вот лет шесть назад этих часов уменя не было вообще, так что я точно не могу сказать, что именно они показывалилет шесть тому назад.
Компьютер
Все что здесь написано, набрано на клавиатуре ноутбука HPProBook 4310s. Я периодически беру его с собой вуниверситет, так как чернила в моей ручке часто высыхают. Я не единственныйчеловек с ноутбуком в этой аудитории, есть еще один. Ее зовут Саша. У нее ASUS. Сейчас она рассказываетчто-то очень важное, по крайней мере, Профессор выглядит весьмазаинтересованной. Впрочем, степень ее заинтересованности определить непросто,так как глазницы Профессора очень глубоки, надбровные дуги зафиксированы налице, а смех не предвещает ничего хорошего. Саша взглянула на ноутбук, чтооднозначно добавило уверенности ее голосу. Жозефин вступила в дискуссию исказала «лебедебедь». Как только она произнесла это слово, за окном раздалисьистошные вопли лебедебедей. Очевидно, их привлекло чириканье Ректора, все ещесидящего на флагштоке главного здания. Я переживаю за него: кто знает, можетбыть эти лебедебеди крайне плотоядны. Если так, то без сомнения Ректор в невероятной опасности, а без него небудет и звуков, сопровождающих нашу пытку знаниями.
Лебедебедь
Я выглянул в окно, чтобы оценить обстановку. За окномпорхали лебедебеди. Для человека, несведущего в областях флоры и фауны нашегомира, следует объяснить, что представляют собой эти грациозные и прекрасныесоздания.
Представьте себе рядового волпетрингера (саблезубый рогатыйкролик, оснащенный крыльями) с вытянутой шеей и перепончатыми лапами,коричневого в бордовую крапинку и, к тому же, лишенного рогов. Вот это и будетлебедебедь. За окном их было штук шесть или двенадцать. В случае с лебедебедямитяжко с уверенностью судить, так как некоторые виды летаю в парах, а некоторыерождены сросшимися. Мы зовем их «сиамами». Я ахнул. Профессор попросила менявернуться на место. Я повиновался.
Вернемся к Попперсу
Исходя из того, что я понял, Попперс был крайне важнымчеловеком. По крайней мере, Профессор убеждала нас в этом все яростнее ияростнее, хотя мы особо и не сопротивлялись. Внезапно мой ум поразиловоображение, которое вырисовывало мне Эйнштейна в образе амебы. Зависнув напару минут, я был наделен возможностью понаблюдать за жизнедеятельностьюданного сказочного существа. Понаблюдал. Мне понравилось. Будь у менявидеокамера, я обязательно снял бы фильм про Эйнштейна-амебу. Тем более в этомменя поддержал бы сам Попперс. Или не поддержал бы. Ну и к чертям его в такомслучае. Внезапно меня охватило резкое ощущение. По аудитории разлилсяраспрекрасный дурманящий запах ядреного перегара. Очевидно, кто-то из нас(индивидов) дышал, что было под строжайшим запретом, наложенным еще четвертымРектором, погибшим смертью храбрых во время осады Кампуса, захваченногопассивными котятами. С тех пор дышать и пассивить котят на территорииуниверситета категорически запрещено. Сосед по диагонали на северо-восток нажалтревожную кнопку. Мы все это заметили и стали ждать. Через девятнадцать секунди три минуты в аудиторию ворвались стражники, дежурящиеу подножья нашего олимпа. Дверь открываласьво внутрь, и я сумел разглядеть номер аудитории. 611. Я был крайне удивлен.
Профессор успела задать домашнее задание до того, как стражиее повязали. С ее уст сорвались следующие слова: «Онтология… вот то, что какраз сейчас Настя чего коснулась. Вот эту мысль мы должны углубить. Дальше. Вотя уже сказала социальная логика и логика социальных наук. Сравнить. По Попперсу.Кстати говоря, онтология – сюда еще предрасположенность. Потому что как раз вэтот контекст включается. Потенция. Предзнание, предпонимание, предсознание.Это вот очень интересный такой аспект рассмотрения сознания. И я не забылатебя…» - она не успела договорить, один из стражников заткнул ее носком.
Пустота
Мы остались одни в аудитории. Многие с облегчениемвыдохнули. Некоторые вдохнули. Но их было меньше – практически все предпочливыдохнуть, так как воздух, запертый в легких почти каждого из нас, практическиполностью преобразился в желейную массу, обладающую препротивным ароматом. Мнебыло интересно, с какой это такой стати некоторые из нас решили вдохнуть.Неужели они не запаслись воздухом перед началом занятия три тысячи девятьсот тридцать девять часовтому назад? Из чего же они будут делать зефирки…
Тишина и всепоглощающий ступор накрыли нас всех. Со временем(где-то через пять или семь минут) мы уже не были уверены, существуем ли мы вдействительности или же это все была лишь иллюзия, сотворенная изощренным умомПрофессора. Я решил выйти на улицу, чтобы проверить, существует ли мир внеаудитории. Сперва я хотел спуститься по лестнице, что расположена в правомкрыле здания Университета, на нулевой этаж, обратиться к турникету, дабы онсмилостивился и выпустил меня на волю. Однако мне было слишком страшно вновьвстретиться с этим ужасным металлическим монстром, поедавшим нерадивыхстудентов и заносившим прогульщиков в сизый список. А какое решение являетсяуниверсальным во время приступа паники? Сразу же нырнуть в холодную воду,конечно же. Однако в пространстве, окружавшем меня, холодной воды не было, такчто я поступил так, как поступил бы любой альбатрос на моем месте – я вышел вокно.
Путь, длинною в диагональ
Я упал
У парадной
Где-то одну третью минуты я приходил в себя после падения сдевятого этажа. Пока я искал себя, чтобы прийти в него, я размышлял о том,почему шестьсот-какая-то-там аудитория расположена на девятом этаже. Я почтинашел ответ, но, к сожалению, в этот самый момент уперся в меня и очнулся.Первым моим ощущением был голод, но, вдумавшись немножко, я пришел к выводу,что это все же холод – перепутать несложно, разница в одну букву. Шершавыйасфальт был крайне сер и практически сливался с небом на горизонте. Мне сталокрайне любопытно, является ли поверхность неба такой же шершавой, какойявлялась поверхность асфальта. Я пошел в сторону горизонта, где небо сливалосьс асфальтом, чтобы перейти на вверхтармашечный уровень. Сделав это, я пришел кзаключению, что поверхность неба куда более шершавая, чем поверхность асфальта.Нравятся мне эти слова – асфальт и шершавый. Я вернулся к парадной, чтобыпроверить, существую я или нет.
Проверив, я решил вернуться в университет, но, страх передтурникетом заставил меня подняться по сточной трубе на крышу, с которой япроник на тридцать первый этаж. Спустившись по лестнице, я вновь оказался вшетьсот-какой-то-там аудитории. Здесь все изменилось: место Профессора занялаПрофессор, но выглядела она иначе. Она была не то моложе, не то старше; волосыее были чуть короче и светлее, брови мельтешили на пространстве лица, губы то идело расплывались в улыбке, от которой, честно говоря, чуть-чуть коробило. Онарассказывала, что когда-то у нее было пять людей, с которыми она работала.Некоторая фирма пригласила ее почитать лекции. Те пять человек придумали сортапива. Но почему она включила в книжку именно этот реальный пример? Да потомучто он был интересен в методическом плане – там все недостатки и сложностиметода проявились. Я так увлекся, что не услышал, как открылась и закрыласьдверь. А, так как я этого не услышал, то и не посмотрел, кто вошел, а так какне посмотрел, то и не узнал, кто же все-таки проник в аудиторию.
Унимодалий!
Он пришел! Он проник в аудиторию тихо, словно тень, словноколибри, впорхнул в приоткрывшуюся дверь. В один и тот же миг все мы поняли,что он был среди нас. Унимодалий, единственным желание
Профессор…
О Ней отдельно. На вид ей было… ну, не знаю. Очень многолет. Очень-очень много лет. Впрочем, возраст она тщательно скрывала отиндивидов, оккупировавших аудиторию. Скрывать его ей помогали достиженияцивилизации, среди которых стоит отдельно упомянуть краску цвета хны, которойона закрашивала свои волосы, родной цвет которых сейчас уже и не определитьдостоверно. Она любила говорить. Не знаю, почему я употребил прошедшее время,но, возможно, когда я буду перечитывать сие конгениальное творение, Профессорбудет уже не в состоянии говорить. Не подумайте ничего плохого, я уверен, онабудет жива – она же Профессор – просто, может быть, она будет спать. А может инет. Кто Ее знает.
3939
Шел три тысячи девятьсот тридцать девятый час нашего заточения.Птеродактили поели макак, и за окном стало пусто. Лишь чириканье Ректора,сидящего на флагштоке главного здания университета, скрашивало наше пребываниев темнице номер 416. Или 614. Сейчас уже трудно сказать – в последний раз номераудитории я видел три тысячи девятьсот тридцать девять часов тому назад. Я стоскою смотрел на часы, которые оставил дома на своем рабочем столе,расположенном в комнате, выполненной в форме параллелепипеда. Часы показывалибез пятнадцати три тысячи девятьсот тридцать десять. Я был крайне удивлен: несмотря на отсутствие батареек, стрелки на циферблате продолжали указывать навремя. Три дня назад все было точно так же. Но вот лет шесть назад этих часов уменя не было вообще, так что я точно не могу сказать, что именно они показывалилет шесть тому назад.
Компьютер
Все что здесь написано, набрано на клавиатуре ноутбука HPProBook 4310s. Я периодически беру его с собой вуниверситет, так как чернила в моей ручке часто высыхают. Я не единственныйчеловек с ноутбуком в этой аудитории, есть еще один. Ее зовут Саша. У нее ASUS. Сейчас она рассказываетчто-то очень важное, по крайней мере, Профессор выглядит весьмазаинтересованной. Впрочем, степень ее заинтересованности определить непросто,так как глазницы Профессора очень глубоки, надбровные дуги зафиксированы налице, а смех не предвещает ничего хорошего. Саша взглянула на ноутбук, чтооднозначно добавило уверенности ее голосу. Жозефин вступила в дискуссию исказала «лебедебедь». Как только она произнесла это слово, за окном раздалисьистошные вопли лебедебедей. Очевидно, их привлекло чириканье Ректора, все ещесидящего на флагштоке главного здания. Я переживаю за него: кто знает, можетбыть эти лебедебеди крайне плотоядны. Если так, то без сомнения Ректор в невероятной опасности, а без него небудет и звуков, сопровождающих нашу пытку знаниями.
Лебедебедь
Я выглянул в окно, чтобы оценить обстановку. За окномпорхали лебедебеди. Для человека, несведущего в областях флоры и фауны нашегомира, следует объяснить, что представляют собой эти грациозные и прекрасныесоздания.
Представьте себе рядового волпетрингера (саблезубый рогатыйкролик, оснащенный крыльями) с вытянутой шеей и перепончатыми лапами,коричневого в бордовую крапинку и, к тому же, лишенного рогов. Вот это и будетлебедебедь. За окном их было штук шесть или двенадцать. В случае с лебедебедямитяжко с уверенностью судить, так как некоторые виды летаю в парах, а некоторыерождены сросшимися. Мы зовем их «сиамами». Я ахнул. Профессор попросила менявернуться на место. Я повиновался.
Вернемся к Попперсу
Исходя из того, что я понял, Попперс был крайне важнымчеловеком. По крайней мере, Профессор убеждала нас в этом все яростнее ияростнее, хотя мы особо и не сопротивлялись. Внезапно мой ум поразиловоображение, которое вырисовывало мне Эйнштейна в образе амебы. Зависнув напару минут, я был наделен возможностью понаблюдать за жизнедеятельностьюданного сказочного существа. Понаблюдал. Мне понравилось. Будь у менявидеокамера, я обязательно снял бы фильм про Эйнштейна-амебу. Тем более в этомменя поддержал бы сам Попперс. Или не поддержал бы. Ну и к чертям его в такомслучае. Внезапно меня охватило резкое ощущение. По аудитории разлилсяраспрекрасный дурманящий запах ядреного перегара. Очевидно, кто-то из нас(индивидов) дышал, что было под строжайшим запретом, наложенным еще четвертымРектором, погибшим смертью храбрых во время осады Кампуса, захваченногопассивными котятами. С тех пор дышать и пассивить котят на территорииуниверситета категорически запрещено. Сосед по диагонали на северо-восток нажалтревожную кнопку. Мы все это заметили и стали ждать. Через девятнадцать секунди три минуты в аудиторию ворвались стражники, дежурящиеу подножья нашего олимпа. Дверь открываласьво внутрь, и я сумел разглядеть номер аудитории. 611. Я был крайне удивлен.
Профессор успела задать домашнее задание до того, как стражиее повязали. С ее уст сорвались следующие слова: «Онтология… вот то, что какраз сейчас Настя чего коснулась. Вот эту мысль мы должны углубить. Дальше. Вотя уже сказала социальная логика и логика социальных наук. Сравнить. По Попперсу.Кстати говоря, онтология – сюда еще предрасположенность. Потому что как раз вэтот контекст включается. Потенция. Предзнание, предпонимание, предсознание.Это вот очень интересный такой аспект рассмотрения сознания. И я не забылатебя…» - она не успела договорить, один из стражников заткнул ее носком.
Пустота
Мы остались одни в аудитории. Многие с облегчениемвыдохнули. Некоторые вдохнули. Но их было меньше – практически все предпочливыдохнуть, так как воздух, запертый в легких почти каждого из нас, практическиполностью преобразился в желейную массу, обладающую препротивным ароматом. Мнебыло интересно, с какой это такой стати некоторые из нас решили вдохнуть.Неужели они не запаслись воздухом перед началом занятия три тысячи девятьсот тридцать девять часовтому назад? Из чего же они будут делать зефирки…
Тишина и всепоглощающий ступор накрыли нас всех. Со временем(где-то через пять или семь минут) мы уже не были уверены, существуем ли мы вдействительности или же это все была лишь иллюзия, сотворенная изощренным умомПрофессора. Я решил выйти на улицу, чтобы проверить, существует ли мир внеаудитории. Сперва я хотел спуститься по лестнице, что расположена в правомкрыле здания Университета, на нулевой этаж, обратиться к турникету, дабы онсмилостивился и выпустил меня на волю. Однако мне было слишком страшно вновьвстретиться с этим ужасным металлическим монстром, поедавшим нерадивыхстудентов и заносившим прогульщиков в сизый список. А какое решение являетсяуниверсальным во время приступа паники? Сразу же нырнуть в холодную воду,конечно же. Однако в пространстве, окружавшем меня, холодной воды не было, такчто я поступил так, как поступил бы любой альбатрос на моем месте – я вышел вокно.
Путь, длинною в диагональ
Я упал
У парадной
Где-то одну третью минуты я приходил в себя после падения сдевятого этажа. Пока я искал себя, чтобы прийти в него, я размышлял о том,почему шестьсот-какая-то-там аудитория расположена на девятом этаже. Я почтинашел ответ, но, к сожалению, в этот самый момент уперся в меня и очнулся.Первым моим ощущением был голод, но, вдумавшись немножко, я пришел к выводу,что это все же холод – перепутать несложно, разница в одну букву. Шершавыйасфальт был крайне сер и практически сливался с небом на горизонте. Мне сталокрайне любопытно, является ли поверхность неба такой же шершавой, какойявлялась поверхность асфальта. Я пошел в сторону горизонта, где небо сливалосьс асфальтом, чтобы перейти на вверхтармашечный уровень. Сделав это, я пришел кзаключению, что поверхность неба куда более шершавая, чем поверхность асфальта.Нравятся мне эти слова – асфальт и шершавый. Я вернулся к парадной, чтобыпроверить, существую я или нет.
Проверив, я решил вернуться в университет, но, страх передтурникетом заставил меня подняться по сточной трубе на крышу, с которой япроник на тридцать первый этаж. Спустившись по лестнице, я вновь оказался вшетьсот-какой-то-там аудитории. Здесь все изменилось: место Профессора занялаПрофессор, но выглядела она иначе. Она была не то моложе, не то старше; волосыее были чуть короче и светлее, брови мельтешили на пространстве лица, губы то идело расплывались в улыбке, от которой, честно говоря, чуть-чуть коробило. Онарассказывала, что когда-то у нее было пять людей, с которыми она работала.Некоторая фирма пригласила ее почитать лекции. Те пять человек придумали сортапива. Но почему она включила в книжку именно этот реальный пример? Да потомучто он был интересен в методическом плане – там все недостатки и сложностиметода проявились. Я так увлекся, что не услышал, как открылась и закрыласьдверь. А, так как я этого не услышал, то и не посмотрел, кто вошел, а так какне посмотрел, то и не узнал, кто же все-таки проник в аудиторию.
Унимодалий!
Он пришел! Он проник в аудиторию тихо, словно тень, словноколибри, впорхнул в приоткрывшуюся дверь. В один и тот же миг все мы поняли,что он был среди нас. Унимодалий, единственным желание
It was three thousand nine hundred and thirty-ninth hour of our imprisonment in auditorium number 416. Or maybe 614. Now it’s hard to say - the last time I saw the auditorium number was three thousand nine hundred and thirty-nine hours ago. Outside the window fluttered the winged macaques that had flooded the streets of the capital for the past three years. The philosophy lecture gradually rolled into an area inaccessible to an ordinary citizen of our Empire, due to its total failure. We were forced to study and deepen, to understand the difference between orientation and motivation, and, to be completely honest, the difference eluded my understanding. One of us said something meaningful, using words like "values", "problems" and "correlation." The rest were busy with much more significant matters: someone was studying a fountain pen brought here for a specific purpose, however, since three thousand nine hundred and thirty-nine hours had already passed, the ink in it dried up (it dried up, since not a single word was written); someone climbed the world wide web, access to which was provided by modern technologies packed in a small aluminum case; someone played with a bookmark; someone read something; someone was looking with an intelligent air at the Professor.
Professor…
About her separately. She looked like ... well, I don't know. Very many years. Very, very many years. However, she carefully concealed her age from the individuals who occupied the audience. The achievements of civilization helped her to hide it, among which it is worth mentioning separately the paint of the color of henna, with which she painted over her hair, the native color of which now cannot be determined reliably. She loved to talk. I don't know why I used the past tense, but perhaps when I re-read this congenial creation, the Professor will no longer be able to speak. Do not think anything bad, I am sure she will be alive - she is the Professor - just maybe she will sleep. Or maybe not. Who knows her.
3939
It was three thousand nine hundred and thirty-ninth hour of our imprisonment. The pterodactyls ate the macaques, and it became empty outside the window. Only the chirping of the Rector, sitting on the flagpole of the main building of the university, brightened our stay in dungeon number 416. Or 614. Now it's hard to say - the last time I saw the rooms of the audience three thousand nine hundred and thirty-nine hours ago. I gazed at the clock, which I left at home on my desk, located in a room made in the shape of a parallelepiped. The clock showed fifteen to three thousand nine hundred thirty ten. I was extremely surprised: despite the lack of batteries, the hands on the dial continued to indicate the time. It was exactly the same three days ago. But six years ago, these hours were not at all, so I cannot say for sure what exactly they showed six years ago.
Computer
Everything written here is typed on the keyboard of the HPProBook 4310s laptop. I occasionally take it with me to university, as the ink in my pen often dries up. I'm not the only person with a laptop in this audience, there is another one. Her name is Sasha. She has ASUS. Now she is telling something very important, at least the Professor looks very interested. However, it is not easy to determine the degree of her interest, since the Professor's eye sockets are very deep, the eyebrows are fixed on the face, and laughter does not bode well. Sasha glanced at the laptop, which definitely added confidence to her voice. Josephine entered the discussion and distorted the "swan." As soon as she spoke this word, the screams of swans were heard outside the window. Obviously, they were attracted by the chirping of the Rector, still seated on the flagpole of the main building. I'm worried about him: who knows, maybe these swans are extremely carnivorous. If so, then no doubt the Rector is in incredible danger, and without him there will be no sounds accompanying our torture with knowledge.
Swan
I looked out the window to assess the situation. Swans fluttered outside the window. For a person ignorant of the flora and fauna of our world, it should be explained what these graceful and beautiful creatures are.
Imagine an ordinary volpetringer (a saber-toothed horned rabbit equipped with wings) with an elongated neck and webbed paws, brown with a burgundy speck and, moreover, devoid of horns. This will be the swan. There were six or twelve of them outside the window. In the case of swans, it is difficult to judge with confidence, since some species fly in pairs, and some are born fused. We call them Siamese. I gasped. The professor asked me to return to the place. I obeyed.
Back to Poppers
From what I understand, Poppers was an extremely important person. At least the Professor tried to convince us of this more and more furiously, although we did not particularly resist. Suddenly my mind was struck by an image that painted Einstein to me as an amoeba. Hanging for a couple of minutes, I was given the opportunity to observe the life of this fabulous creature. I watched. I like it. If I had a video camera, I would definitely make a film about Einstein the amoeba
Professor…
About her separately. She looked like ... well, I don't know. Very many years. Very, very many years. However, she carefully concealed her age from the individuals who occupied the audience. The achievements of civilization helped her to hide it, among which it is worth mentioning separately the paint of the color of henna, with which she painted over her hair, the native color of which now cannot be determined reliably. She loved to talk. I don't know why I used the past tense, but perhaps when I re-read this congenial creation, the Professor will no longer be able to speak. Do not think anything bad, I am sure she will be alive - she is the Professor - just maybe she will sleep. Or maybe not. Who knows her.
3939
It was three thousand nine hundred and thirty-ninth hour of our imprisonment. The pterodactyls ate the macaques, and it became empty outside the window. Only the chirping of the Rector, sitting on the flagpole of the main building of the university, brightened our stay in dungeon number 416. Or 614. Now it's hard to say - the last time I saw the rooms of the audience three thousand nine hundred and thirty-nine hours ago. I gazed at the clock, which I left at home on my desk, located in a room made in the shape of a parallelepiped. The clock showed fifteen to three thousand nine hundred thirty ten. I was extremely surprised: despite the lack of batteries, the hands on the dial continued to indicate the time. It was exactly the same three days ago. But six years ago, these hours were not at all, so I cannot say for sure what exactly they showed six years ago.
Computer
Everything written here is typed on the keyboard of the HPProBook 4310s laptop. I occasionally take it with me to university, as the ink in my pen often dries up. I'm not the only person with a laptop in this audience, there is another one. Her name is Sasha. She has ASUS. Now she is telling something very important, at least the Professor looks very interested. However, it is not easy to determine the degree of her interest, since the Professor's eye sockets are very deep, the eyebrows are fixed on the face, and laughter does not bode well. Sasha glanced at the laptop, which definitely added confidence to her voice. Josephine entered the discussion and distorted the "swan." As soon as she spoke this word, the screams of swans were heard outside the window. Obviously, they were attracted by the chirping of the Rector, still seated on the flagpole of the main building. I'm worried about him: who knows, maybe these swans are extremely carnivorous. If so, then no doubt the Rector is in incredible danger, and without him there will be no sounds accompanying our torture with knowledge.
Swan
I looked out the window to assess the situation. Swans fluttered outside the window. For a person ignorant of the flora and fauna of our world, it should be explained what these graceful and beautiful creatures are.
Imagine an ordinary volpetringer (a saber-toothed horned rabbit equipped with wings) with an elongated neck and webbed paws, brown with a burgundy speck and, moreover, devoid of horns. This will be the swan. There were six or twelve of them outside the window. In the case of swans, it is difficult to judge with confidence, since some species fly in pairs, and some are born fused. We call them Siamese. I gasped. The professor asked me to return to the place. I obeyed.
Back to Poppers
From what I understand, Poppers was an extremely important person. At least the Professor tried to convince us of this more and more furiously, although we did not particularly resist. Suddenly my mind was struck by an image that painted Einstein to me as an amoeba. Hanging for a couple of minutes, I was given the opportunity to observe the life of this fabulous creature. I watched. I like it. If I had a video camera, I would definitely make a film about Einstein the amoeba
У записи 5 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Смейся Смейся
