Расскажу вам про самый тёмный период моей жизни - Запись на стене пользователя Лена Савенко в Вконтакте. Комментарии и лайки к записи.

Лена Савенко

Расскажу вам про самый тёмный период моей жизни — период, когда я курила.

Мне было 11 лет, когда я начала. Да, я знаю, звучит чудовищно. Но именно в тот год все обстоятельства сложились так, что не начать курить я просто не могла.

Во-первых, курила моя мама. Она курила прямо в квартире: на кухне, в зале и спальне. Очень хорошо я помню её, томно лежащую на диване и разгадывающую кроссворд, а дым тяжело окружает её, превращая в героиню фильма нуар.

Во-вторых, курила моя сестра, и этот фактор был даже весомее, чем предыдущий. Моя сестра старше меня на 8 лет, и в то время, когда мне было 11, а ей 19 — никого важнее и огромнее в моей жизни не было. Сестра тоже курила дома, не так кинематографично, как мама, но её сигареты были элегантнее, длиннее и пахли приятнее.

И третий фактор, который привёл меня к ожидаемому финалу, это Эвелинин бойфренд — мутный предприниматель разлива 90-х по имени Витька Куликов. Этот Витька вообще-то жил в другом городе, но в какой-то момент ему подфартило, и он спиздил у какого-то разорившегося предприятия три вагона американских сигарет Montclair. Эти сигареты он стал развозить по городам России и продавать. В Ангарске он встретил мою сестру и решил задержаться. Он арендовал гараж, который забил пачками Монтклейр сверху донизу. Время от времени меня отправляли в этот гараж за новым блоком сигарет.

Я хорошо помню этот гараж. Там пахло бензином и маслом, как и полагается пахнуть гаражу, и там горела тусклая лампочка, в свете которой синие пачки Монтклейр, покрытые тонкой шуршащей плёнкой, загадочно поблескивали. Пачек было бесконечно много. В глубине гаража ряды достигали потолка, лесенкой уменьшаясь ближе ко входу. Все звуки, например, мой голос, звон ключей, стук двери, приобретали приятный глуховатый оттенок. Я усаживалась прямо на сигаретные блоки и представляла, что я владелица империи Монтклейр, и сижу на золотых слитках. Проведя за этой игрой час или два, я хватала пару блоков для Эвелины и Витьки, и пару пачек — для себя.

Затем, спрятавшись гаражом я подкуривала сигарету. Я не знала, как затягиваться, и поначалу просто набирала полный рот дыма и проглатывала его, как воду. Вкус дыма мне ужасно не нравился и раздражал горло, а после двух затяжек начинало нестерпимо тошнить, но я отгоняла эти мысли, представляя себя чёрно-белой femme fatale.

Через месяц или около того я всё-таки разобралась, как правильно затягиваться и справляться с тошнотой. Ещё через полгода я, понятное дело, приобрела зависимость и стала выкуривать по полпачки сигарет в день. Тот первый год я ни о чем не беспокоилась: сигарет по-прежнему было много, гараж не иссякал, и даже пополнялся, я угощала сигаретами соседских гопников, учила курить подружек, о чём до сих пор очень жалею, и иногда выменивала синие хрустящие пачки на жвачку и конфеты.

Но постепенно моя империя Монтклейр стала таять. Освещение в гараже становилось ярче, отражаясь от освобождающихся стен, звуки уже не отскакивали от пачек так глухо. Казавшиеся бесконечными блоки заканчивались. В какой-то момент наступил конец. Витька Куликов закрыл опустевший гараж, ключи вернул хозяину. И уехал к себе в Новгород. А я осталась.

Следующие три года моей зависимости были самыми тяжёлыми и полными лишений. Конечно, это время идеально подходило для того, чтобы бросить курить и заняться чем-то полезным. Но мы были бы не мы, если бы в 12 лет могли знать то, что знаем сейчас.

Я продолжала курить. Как? Я воровала сигареты у мамы и сестры. У мамы стянуть сигаретку-другую было проще, потому что она курила «Оптиму» в мягкой пачке, и открытая пачка всегда лежала у неё на тумбочке. Такие пачки открываются с помощью отрыва небольшого кусочка фольги в правом верхнем углу, и ты никогда не знаешь наверняка, сколько сигарет осталось в пачке. Пачку можно пощупать и прикинуть примерное количество, но это не точно.

У сестры сигареты были приятнее, но и пачка была твердой. То есть воровать их было сложнее: наиболее незаметно это можно было сделать, когда в пачке находилось от 12 до 18 сигарет.

В самые тяжелые дни, когда стянуть сигаретку-другую не получалось, я выбирала хорошие бычки из домашних пепельниц.

Когда мне исполнилось 15, мама узнала, что я курю. Она не стала орать или ругаться, она просто как-то смирилась. Я сейчас понимаю, что ей было очень сложно сопротивляться нашим выходкам, потому что все её силы уходили на то, чтобы обеспечить нас едой и какой-то одеждой. Так что, мама ничего не сказала, но очень погрустнела. А я стала легально курить дома и брать у неё сигареты.

Я хорошо помню день 17 августа 1998 года. День, когда за одну ночь из магазинов пропали вообще все сигареты, кроме беломора, папирос «Прима» и длинных мятных «More». До этого дня я курила красный LM, который стоил 4500 рублей за пачку. 5000 рублей мама давала мне каждый день на обед в школе, и я покупала сигареты, а оставшиеся 500 рублей тратила на булочку из магазина«Синенький». Утром 17 августа 1998 года в «Синеньком» на осиротевшей витрине лежали только «More» по 100 рублей, что соответствовало 10 тысячам рублей по-старому. Это было невывозимо для моего бюджета. Поэтому какое-то время после дефолта я много экспериментировала со смешиванием табака из беломора, примы, найденных на улице бычков и даже курильского чая.

В 16 я нашла первую работу — маркетологом в строительном магазине «Чайка». Зарабатывала я что-то вроде 3 тысяч рублей, что было совсем немного, но достаточно для поддержания моей табачной зависимости.

Все мои друзья того времени тоже курили. Некурящие люди как-то сами по себе отсеивались из моего круга, не успевая превратиться в друзей. В то же самое время я стала тусоваться в компании ангарских музыкантов – они были значительно старше меня, и курение сигарет было самым невинным из того, чем они занимались.

Сигареты плотно и органично вписались в мою жизнь. У меня не возникало даже мысли о том, что можно жить без них. Я воспринимала их как неотъемлемую и очень привлекательную часть собственного дискурса. У меня есть много фотографий из того периода, одна из них прикреплена к посту.

Однако, наслаждаясь идеей курения, я и много тревожилась. Самым сильным страхом, связанным с сигаретами, был страх быть пойманной моим отцом. Я знала, что он изобьёт меня, если узнает. Может, даже убьет. Я боялась курить на улице, потому что вероятность встретить его казалась мне огромной (крошечный размер города + закон подлости + хроническая паранойя). Если в какой-то день был запланирован визит к отцу, я не курила с самого утра, но даже это не спасало меня от тревоги. Потом, когда отец умер, я поняла, что тревожность была связана не только с ним. Курение в принципе способствует развитию тревожности и держит в постоянном напряжении, как и все наркотики.

Однажды отец решил взять меня с собой в командировку в Северобайкальск. Мы плыли туда 12 часов на Комете через весь Байкал. Я взяла с собой пачку «Магмы», но долго не решалась закурить. В какой-то момент я притворилась, что у меня диарея, выскользнула на палубу, спряталась за коробками и сделала 2-3 затяжки. Мне стало так плохо: охватила жуткая слабость и вырвало прямо в озеро. Отец заметил мой зеленоватый цвет лица и решил, что у меня морская болезнь. Так что обратно мы полетели на самолёте.

Жизнь шла, я продолжала курить в школе, затем в университете: в первом и втором. После выпуска я осталась преподавать в вузе. Каждую перемену мы с небольшой компанией преподавателей ходили курить во внутренний дворик. На этих переменах разворачивался важный и в некотором смысле секретный дискурс: мы обсуждали студенческие работы, научные идеи, много шутили и смеялись. На переменах всегда было очень весело, в отличие от кабинета кафедры. Со временем образовалась постоянная компания, состоящая из нас и некоторых преданных студентов. Появились прецедентные шутки, понятные только нам. Сформировались ритуалы. Бросить курить означало бы перестать быть частью этого «дискурса избранных». Так что я даже не пыталась.

Потом я переехала в Питер.

Сразу после переезда я впервые ощутила, что с моим организмом творится что-то неладное. У меня бывали приступы головокружения: короткие, но очень сильные. Такие сильные, что я могла упасть. Голову вдруг сильно сжимало, будто обручем, и я теряла ориентацию в пространстве. Эти приступы происходили неожиданно и иногда заставали меня в неудачных местах: на улице, в метро. Однажды я упала прямо во время собеседования.

Кроме того, у меня начались серьезные проблемы с дыханием. Глубокий вдох не приносил удовлетворения, казалось, что воздух не входит в лёгкие, а остается где-то в гортани. И, конечно, я постоянно кашляла. Когда меня спрашивали об этом, я отвечала, что это последствия простуды. И сама верила в это.

Через 8 месяцев после переезда у меня нашли туберкулёз. К тому времени я уже начала догадываться, что причина моего плохого самочувствия и, как следствие, низкого качества жизни напрямую связана с сигаретами. Однако, окончательное озарение все никак не приходило, наверное, потому, что всю осознанную часть жизни я курила, и мне было сложно сравнить свои ощущения с ощущениями некурящего человека.

Но когда я узнала свой диагноз и начала лечение химиотерапией, перспектива бросить курить стала необходимостью. Потому что жить мне всё-таки ещё хотелось. Кроме того, в больнице у меня появились два чудесных и некурящих товарища (первые некурящие люди в моей жизни!), которые открыли для меня новый дискурс – тусовки в некурящей компании, без необходимости бегать на улицу, просыпаться ночью с тревожным вопросом в голове «а осталась ли хотя бы одна сигаретка на утро?». Без навязчивого и неприятного запаха от одежды и рук.

В какой-то момент я купила книгу «Лёгкий способ бросить курить» Аллена Карра. По совету кого-то из друзей. Купила с недоверием и досадой на собственную беспомощность.

Сейчас эта книга — одна из моих любимых. Она реально спасла мне жизнь, открыв другой угол взгляда на проблему курения в частности и зависимости в целом. Это всё стало для меня каким-то откровением:

I will tell you about the darkest period of my life - the period when I smoked.

I was 11 when I started. Yes, I know it sounds monstrous. But it was in that year that all the circumstances turned out in such a way that I simply could not not start smoking.

First, my mom smoked. She smoked right in the apartment: in the kitchen, in the living room and in the bedroom. I remember her very well, languidly lying on the couch and solving a crossword puzzle, and the smoke heavily surrounds her, turning her into the heroine of a film noir.

Secondly, my sister smoked, and this factor was even more significant than the previous one. My sister is 8 years older than me, and at the time when I was 11 and she was 19 there was no one more important and huge in my life. My sister also smoked at home, not as cinematic as my mother, but her cigarettes were more elegant, longer and smelled nicer.

And the third factor that led me to the expected ending was Evelyn's boyfriend - a murky entrepreneur of the 90s spill named Vitka Kulikov. This Vitka actually lived in another city, but at some point he got lucky, and he stole three wagons of American Montclair cigarettes from some bankrupt enterprise. He began to deliver these cigarettes to the cities of Russia and sell them. In Angarsk he met my sister and decided to stay. He rented a garage, which he filled with stacks of Montclair from top to bottom. From time to time I was sent to this garage for a new pack of cigarettes.

I remember this garage well. It smelled of gasoline and oil, as a garage should smell, and there was a dim lamp burning, in the light of which the blue Montclair packs, covered with a thin rustling film, shone mysteriously. There were infinitely many packs. At the back of the garage, the rows reached the ceiling, descending like a ladder closer to the entrance. All sounds, for example, my voice, the ringing of keys, the knock of the door, acquired a pleasant dull tint. I sat down directly on cigarette blocks and pretended that I was the owner of the Montclair empire, and I was sitting on gold bars. After spending an hour or two playing this game, I grabbed a couple of blocks for Evelina and Vitka, and a couple of packs for myself.

Then, hiding in the garage, I lit a cigarette. I didn't know how to inhale, and at first I just took a mouthful of smoke and swallowed it like water. I really disliked the taste of the smoke and irritated my throat, and after two puffs I started to vomit intolerably, but I drove these thoughts away, imagining myself as a black and white femme fatale.

After a month or so, I finally figured out how to inhale properly and deal with nausea. Six months later, of course, I became addicted and began to smoke half a pack of cigarettes a day. That first year I was not worried about anything: there were still a lot of cigarettes, the garage did not dry out, and even replenished, I treated the neighbors' gopniks with cigarettes, taught my friends to smoke, which I still really regret, and sometimes exchanged blue crispy packs for chewing gum and candy.

But gradually my empire of Montclair began to melt. The lights in the garage were getting brighter, bouncing off the walls that were releasing, the sounds no longer bouncing off the packs so dully. The seemingly endless blocks ended. At some point, the end came. Vitka Kulikov closed the empty garage and returned the keys to the owner. And he went to his place in Novgorod. And I stayed.

The next three years of my addiction were the most difficult and full of hardships. Of course, this time was perfect for quitting smoking and doing something useful. But we would not be us if at the age of 12 we could know what we know now.

I continued to smoke. How? I stole cigarettes from my mother and sister. It was easier for my mother to steal a cigarette or two, because she smoked Optima in a soft pack, and the open pack always lay on her bedside table. These packs are opened by tearing off a small piece of foil in the upper right corner, and you never know for sure how many cigarettes are left in the pack. You can feel the pack and estimate the approximate amount, but this is not accurate.

My sister's cigarettes were nicer, but the pack was solid. That is, it was more difficult to steal them: it could be done most imperceptibly when there were from 12 to 18 cigarettes in a pack.

On the most difficult days, when I couldn’t pull off a cigarette or two, I chose good bulls from home ashtrays.

When I turned 15, my mother found out that I smoke. She didn't scream or swear, she just somehow resigned herself. I now understand that it was very difficult for her to resist our antics, because all her strength was spent on providing us with food and some kind of clothing. So my mother didn't say anything, but she became very sad. And I began to smoke legally at home and take cigarettes from her.

I well remember the day of August 17, 1998. The day when in one night all the cigarettes disappeared from the stores, except for Belomor, Prima cigarettes and long mint More. Until that day, I smoked red LM, which cost 4,500 rubles per pack. My mother gave me 5000 rubles every day for lunch at school, and I bought cigarettes, and spent the remaining 500 rubles on a bun from the Sinenky store. On the morning of August 17, 1998 in "Sinyenkoy" only "More" was lying in an orphaned window.