Нет большей напасти для человека, чем родительская любовь. Настоящая. Слепая. Маниакальная. Позвони-домой-а-то-я-не-я. Большинство неприятностей бьют индивидуума снаружи, и только эта разъедает изнутри ежедневно, в самом податливом возрасте. Даже тюрьма, сума и армия деформируют личность не больше, чем ежедневное требование надеть шарф. Съешь морковку. Съешь яблочко. Чайку не хочешь? Через час будем обедать. Через полчаса будем обедать. Через 15 минут будем обедать. Где ты ходишь, мой руки. Только не поздно. А Миша не у вас? А во сколько он выехал? А шапку он надел? Она вышла замуж? Так ты из-за этого только? Она тебя не стоит, глупая провинциальная девочка. Почему ты на меня все время орешь? Я тебя провожу. Я тебя встречу. Тебе пора спать. На улице холодно. Запрись как следует. Опусти уши. Не печатай это, я боюсь. Не пей сырую воду, не пей сырую воду, не пей сырую воду.Твоя мамахен носится по кварталу в тапочках, ищет тебя? Спасибо, я так и думал, дай сигарету. "Главное, со всем соглашаться, учил товарищ по несчастью. Звонит вечером друг с вокзала: встречай. Одеваешься. Выходят в прихожую, говорят: никуда не пойдешь, поздно. Хорошо, никуда не пойду. Раздеваешься. Уходят. Опять одеваешься и быстро уходишь, не обращая внимания на крики на лестнице". Он неврастеник, мой друг. Боксер и неврастеник. Дикое сочетание. Три года живет в Германии без родителей, со своей семьей, и все еще неврастеник. Любит "Прирожденных убийц". Я его понимаю. Людям не видавшим понять не дано. Они легки и снисходительны. Когда им говоришь, что собственный дедуля тяжело больной психопат, потому что через пять минут после звонка едущей домой сорокалетней дочери вперивается в дверной глазок и пятьдесят минут стоит столбом, они наставительно говорят, что вот, когда у тебя будут свои дети, тогда ты поймешь. Они просто счастливые дураки. К ним, в сорок лет зашедшим к соседке покурить-покалякать, ни разу не являлся 65-летний отец и не уводил за руку домой, потому что уже поздно. Они наивно смеются и предлагают, в крайнем случае, разменять квартиру. Им невдомек, что человек, видавший лихо родительской любви, не умеет разменивать квартиру. Дай Бог, чтоб он умел хотя бы за нее платить. Он вообще ничего не умеет. Принимать решения. Принимать похвалу. Жить вместе. Приспосабливаться. Уступать. Держать дистанцию. Давать в морду. Покупать. Чинить. Отвечать. От ужаса перед миром он ненавидит людей гораздо сильнее, чем они того заслуживают. Внешняя любовь для него наркотик, который он всегда получал бесплатно и здорово подсел. Наркотическая зависимость прогрессирует, истерической маминой любви уже недостает, нужны сильные галлюциногены, а их за так не дают. А любить он, между прочим, тоже не умеет, потому что для любви всегда нужна дистанция, а он зацелованный с детства, да и отдавать не привык, да к тому же знает, как обременительна любовь для ее объекта, и инстинктивно старается не напрягать симпатичных ему людей. Начинаются метания между "я червь" и "я бог", мучительные думы, рефлексия, взгляд на себя со стороны, который не может не усугублять. Когда в дорогом ресторане представляешь себя чужими глазами, немедленно начинает дрожать рука, и все падает с вилки. Взрослый любимый ребенок это наследный принц, которого гуманно отпустили жить после того, как папе отрубили голову. Лучше б не отпускали. Лучше добить сразу. Сочетание тирана и младенца в одной душе надежно отрезает человека от человечества. Дальше маминой помощи уже не надо: одиночество точит и портит принца самостоятельно; трагедия его уже самоналажена, он способен воспроизводить ее сам. Впрочем, если мама еще не умерла, она всегда найдет время позвонить и спросить, что он сегодня кушал и куда запропастился вчера. Это давно уже стало бичом целых наций. Вернувшийся из Израиля друг рассказывал, что там выросло целое поколение вечных недорослей детей тех, кого миновал погром и крематорий. Детей, которым никогда не стать взрослыми, потому что им до старости будут внушать, что они похудели, и не пускать на улицу, потому что там собаки, машины и преступники. Так мир делится надвое еще по одному признаку. На одной его стороне живут нервные одинокие неряхи с суицидальными наклонностями, до старости пытающиеся казаться крутыми. На другой легкие, праздничные, всеми любимые куролесы, до старости сорящие деньгами и палками. У них все хорошо. В момент их полового созревания родители занимались работой, друг другом, устройством личной жизни, но только не любовью к чадам. Кого-то отец- режиссер в 16 лет оставил в квартире с деньгами на два года и уехал с мамой в экспедицию. Кому-то отец-академик в те же 16 заявил: "Дальше сам. Вот твоя комната и завтрак дома, а остальное не наше дело". У кого-то отца не было вовсе, а мама и до сих пор ягодка опять. "Значит, это правильные дети, их можно отпускать одних, не то что моего", спокойно скажет на это любая профессиональная мать и солжет. Это не правильные дети это правильные родители. В 16 лет бросать одного можно и нужно любого человека, кроме Сережи из книжки "Судьба барабанщика", который то горжетку продаст, то шпионов напустит. В несословном обществе принц всегда несчастней нищего, инфант беспризорника, Сид Сойер Гекльберри Финна. У одних жизнь проходит в жалобах и мечтах, у других в фантастике и приключениях. Одни ездят к друзьям жаловаться на экзистенцию, другие тайком от жены пообнимать очередную ляльку, счастливую и благодарную. Одни месяцами думают, что надо бы вымыть пол, другие в полдня обустраивают новое жилье. Одни намертво впаяны в свою квартиру другие меняют ключи, как перчатки, снимая, женихаясь и гостя у друзей. Военкоматы никогда не могут их найти, а если находят, то натыкаются на уверенно и быстро сделанный отмаз, а если прихватывают, то и здесь ваньки-встаньки легко оказываются в секретке, в чертежке, в оркестре, причем безо всякой протекции, с детства приученные решать проблемы. В боевых "мазутах" служат с детства закутанные чада. Назад они приходят с удвоенной миробоязнью, замкнутостью и ненавистью к человечеству. Родня выстригает им седые виски и тут же рекомендует одеться потеплее. Это тихое, глухое, механическое помешательство. Чтобы ребенок рос здоровым, его посреди четвертого класса загоняют в постель через минуту после Нового года и три часа удовлетворенно слушают рыдания в подушку. Чтобы дочь поскорее взялась за ум и стала счастлива, ей говорят, какая она зря прожившая жизнь дура, в день рождения, с шампанским в руках, в виде тоста. Липкие, как леденец, назойливые, как цветочная торговка, глухие, как почетный караул, родители упорно и злобно не желают видеть, что болеют те, кого кутали, одиноки те, кого женили, и бьют тех, кого провожали. Они методично отстаивают свое право любить, пока самым смелым в предположениях детям не приходит в голову, что защищают они себя. Это я должен гордиться дочерью, а она дура и в двадцать пять живет с женатиком. Это мне хочется, чтобы сын справлял день рождения дома со мной, а что ему хочется это неважно. Это я волнуюсь, когда тебя нет дома, поэтому умри, а будь в десять. А то, что ты, предположим, к морозу привык и на снегу спал не раз и не десять, это наплевать, я же тебя там не видел, и сердце у меня не болело, а здесь изволь застегнуться. Еще живой отец, очень правильный дядя, сказал однажды маме: "Если б ты никогда не вышла замуж, твой папочка бегал бы вокруг тебя, жалел, хлопал крыльями и был бы счастлив". В общем, я понимаю, почему у Жени Лукашина из "Иронии судьбы" до тридцати шести не было семьи. У него зато была мама. Та самая. Мировая.
There is no greater misfortune for a person than parental love. Real. Blind. Manic. Call-home-and-then-me-not-me. Most of the troubles hit the individual from the outside, and only this one eats from the inside every day, at the most pliable age. Even prison, soum and the army deform personality no more than the daily requirement to wear a scarf. Eat a carrot. Eat an apple. Would you like some tea? We'll have lunch in an hour. We'll have lunch in half an hour. We'll have lunch in 15 minutes. Where do you go, wash your hands. It's not too late. And Misha is not with you? What time did he leave? Did he put on the hat? Is she married? So you're only because of this? She's not worth you, you silly provincial girl. Why are you yelling at me all the time? I will take you. I'll meet you. Time for you to sleep. It's cold outside. Lock up properly. Lower your ears. Don't print it, I'm afraid. Don't drink raw water, don't drink raw water, don't drink raw water. Is your mamahen running around the block in slippers, looking for you? Thanks, I thought so, give me a cigarette. "The main thing is to agree with everything, a comrade in misfortune taught. A friend calls from the station in the evening: meet me. You get dressed. They go out into the hallway, they say: you won't go anywhere, it's late. Okay, I won't go anywhere. You undress. They leave. You dress again and quickly leave, oblivious to the screams on the stairs. " He's a neurotic, my friend. Boxer and neurasthenic. A wild combination. For three years he has been living in Germany without parents, with his family, and is still neurotic. Loves Natural Born Killers. I understand him. People who have not seen it are not given to understand. They are light and forgiving. When you tell them that your own grandpa is a seriously ill psychopath, because five minutes after the call of your forty-year-old daughter, who is going home, she stares at the peephole and stands there for fifty minutes, they instructively say that when you have your children, then you will understand. They are just happy fools. The 65-year-old father never came to them, at the age of forty, who came to a neighbor's house to smoke and hang out, and did not take them home by the hand, because it was too late. They naively laugh and offer, as a last resort, to change the apartment. They do not realize that a person who has seen famously parental love does not know how to change an apartment. God grant that he could at least pay for it. He can't do anything at all. To make decisions. Accept praise. Live together. Fit. Concede. To keep distance. Give in the face. Buy. Repair. Respond. Out of fear of the world, he hates people much more than they deserve. External love is a drug for him, which he always received for free and became addicted to it. Drug addiction is progressing, mother's hysterical love is already lacking, strong hallucinogens are needed, but they are not given for this. And, by the way, he also does not know how to love, because love always needs distance, and he is kissed since childhood, and he is not used to giving, and besides, he knows how burdensome love is for her object, and instinctively tries not to strain the pretty ones people to him. Throwing begins between "I am a worm" and "I am God", painful thoughts, reflection, a look at oneself from the outside, which cannot but aggravate. When in an expensive restaurant you imagine yourself with someone else's eyes, your hand immediately begins to tremble, and everything falls off the fork. The grown-up beloved child is the Crown Prince, who was humanely allowed to live after the father's head was cut off. Better not let go. Better to finish off immediately. The combination of a tyrant and a baby in one soul reliably cuts a person off from humanity. Further mother's help is no longer needed: loneliness sharpens and spoils the prince on its own; his tragedy is already self-adjusted, he is able to reproduce it himself. However, if mom is not dead yet, she will always find time to call and ask what he ate today and where he disappeared yesterday. This has long been the scourge of entire nations. A friend who returned from Israel said that a whole generation of eternal undersized children of those who had passed the pogrom and crematorium had grown up there. Children who will never become adults, because they will be taught until old age that they have lost weight, and will not be allowed on the street, because there are dogs, cars and criminals. So the world is divided in two on one more basis. On one side of it live lonely nervous sluts with suicidal tendencies, trying to seem tough until old age. On the other hand, light, festive, everyone's favorite tricksters, littering with money and sticks until old age. They are fine. At the time of their puberty, parents were engaged in work, each other, the arrangement of their personal lives, but not love for children. At the age of 16, the director's father left someone in an apartment with money for two years and went with his mother on an expedition. Someone father-academician in the same 16 said: "Next himself. Here is your room and breakfast at home, and the rest is not our business." Someone did not have a father at all, but mother still has a berry again. "So, these are the right children, they can be released alone, not like mine," any professional mother will calmly say to this and lie. These are not the right children, they are the right parents. At the age of 16, you can and should throw one person, except for Seryozha from the book
У записи 17 лайков,
4 репостов.
4 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Яна Прохорова
