Ну не гениально ли? Как такое можно написать?
Звенели бубенцы. И кони в жарком мыле
Тачанку понесли навстречу целине.
Тебя, мой бедный друг, в тот вечер ослепили
Два черных фонаря под выбитым пенсне.
Там шла борьба за смерть. Они дрались за место
И право наблевать за свадебным столом.
Спеша стать сразу всем, насилуя невесту,
Стреляли наугад и лезли напролом.
Сегодня город твой стал праздничной открыткой.
Классический союз гвоздики и штыка.
Заштопаны тугой, суровой, красной ниткой
Все бреши твоего гнилого сюртука.
Под радиоудар московского набата
На брачных простынях, что сохнут по углам,
Развернутая кровь, как символ страстной даты,
Смешается в вине с грехами пополам.
Мой друг, иные здесь. От них мы недалече.
Ретивые скопцы. Немая тетива.
Калечные дворцы простерли к небу плечи.
Из раны бьет Нева в пустые рукава.
Подставь дождю щеку в следах былых пощечин.
Хранила б нас беда, как мы ее храним.
Но память рвется в бой, и крутится, как счетчик,
Снижаясь над тобой и превращаясь в нимб.
Вот так скрутило нас и крепко завязало
Красивый алый бант окровленным бинтом.
А свадьба в воронках летела на вокзалы.
И дрогнули пути. И разошлись крестом.
Усатое "ура" чужой, недоброй воли
Вертело бот Петра, как белку в колесе.
Искали ветер Невского да в Елисейском поле
И привыкали звать Фонтанкой - Енисей.
Ты сводишь мост зубов под рыхлой штукатуркой,
Но купол лба трещит от гробовой тоски.
Гроза, салют и мы! - и мы летим над Петербургом,
В решетку страшных снов врезая шпиль строки.
Летим сквозь времена, которые согнули
Страну в бараний рог и пили из него.
Все пили за него - и мы с тобой хлебнули
За совесть и за страх. За всех за тех, кого
Слизнула языком шершавая блокада.
За тех, кто не успел проститься, уходя.
Мой друг, спусти штаны и голым Летним садом
Прими свою вину под розгами дождя.
Поправ сухой закон, дождь в мраморную чашу
Льет черный и густой осенний самогон.
Мой друг "Отечество" твердит как "Отче наш",
Но что-то от себя послав ему вдогон.
За окнами - салют. Царь-Пушкин в новой раме.
Покойные не пьют, да нам бы не пролить.
Двуглавые орлы с побитыми крылами
Не могут меж собой корону поделить.
Подобие звезды по образу окурка.
Прикуривай, мой друг, спокойней, не спеши.
Мой бедный друг, из глубины твоей души
Стучит копытом сердце Петербурга.
Звенели бубенцы. И кони в жарком мыле
Тачанку понесли навстречу целине.
Тебя, мой бедный друг, в тот вечер ослепили
Два черных фонаря под выбитым пенсне.
Там шла борьба за смерть. Они дрались за место
И право наблевать за свадебным столом.
Спеша стать сразу всем, насилуя невесту,
Стреляли наугад и лезли напролом.
Сегодня город твой стал праздничной открыткой.
Классический союз гвоздики и штыка.
Заштопаны тугой, суровой, красной ниткой
Все бреши твоего гнилого сюртука.
Под радиоудар московского набата
На брачных простынях, что сохнут по углам,
Развернутая кровь, как символ страстной даты,
Смешается в вине с грехами пополам.
Мой друг, иные здесь. От них мы недалече.
Ретивые скопцы. Немая тетива.
Калечные дворцы простерли к небу плечи.
Из раны бьет Нева в пустые рукава.
Подставь дождю щеку в следах былых пощечин.
Хранила б нас беда, как мы ее храним.
Но память рвется в бой, и крутится, как счетчик,
Снижаясь над тобой и превращаясь в нимб.
Вот так скрутило нас и крепко завязало
Красивый алый бант окровленным бинтом.
А свадьба в воронках летела на вокзалы.
И дрогнули пути. И разошлись крестом.
Усатое "ура" чужой, недоброй воли
Вертело бот Петра, как белку в колесе.
Искали ветер Невского да в Елисейском поле
И привыкали звать Фонтанкой - Енисей.
Ты сводишь мост зубов под рыхлой штукатуркой,
Но купол лба трещит от гробовой тоски.
Гроза, салют и мы! - и мы летим над Петербургом,
В решетку страшных снов врезая шпиль строки.
Летим сквозь времена, которые согнули
Страну в бараний рог и пили из него.
Все пили за него - и мы с тобой хлебнули
За совесть и за страх. За всех за тех, кого
Слизнула языком шершавая блокада.
За тех, кто не успел проститься, уходя.
Мой друг, спусти штаны и голым Летним садом
Прими свою вину под розгами дождя.
Поправ сухой закон, дождь в мраморную чашу
Льет черный и густой осенний самогон.
Мой друг "Отечество" твердит как "Отче наш",
Но что-то от себя послав ему вдогон.
За окнами - салют. Царь-Пушкин в новой раме.
Покойные не пьют, да нам бы не пролить.
Двуглавые орлы с побитыми крылами
Не могут меж собой корону поделить.
Подобие звезды по образу окурка.
Прикуривай, мой друг, спокойней, не спеши.
Мой бедный друг, из глубины твоей души
Стучит копытом сердце Петербурга.
Well, isn't it brilliant? How can this be written?
Bells rang. And horses in hot soap
The cart was carried towards the virgin soil.
You, my poor friend, were blinded that evening
Two black lanterns under a broken pince-nez.
There was a struggle for death. They fought for a place
And the right to vomit at the wedding table.
In a hurry to become everything at once, raping the bride,
They shot at random and climbed right through.
Today your city has become a festive postcard.
The classic union of carnation and bayonet.
Stitched with a tight, harsh, red thread
All the holes in your rotten coat.
Under the radio beat of the Moscow alarm bell
On wedding sheets that dry in the corners
Unfolded blood as a symbol of a passionate date
Mixed in wine with sins in half.
My friend, others are here. We are not far from them.
Zealous eunuchs. Dumb bowstring.
Crippled palaces stretched out their shoulders to the sky.
From the wound, the Neva beats into empty sleeves.
Put the rain on your cheek in the traces of past slaps.
Trouble would keep us, as we keep it.
But the memory rushes into battle, and spins like a counter,
Falling over you and turning into a halo.
That's how it twisted us up and tied us tight
A beautiful scarlet bow with a bloody bandage.
And the wedding in the funnels flew to the train stations.
And the paths wavered. And they parted with a cross.
Mustached "hurray" someone else's, ill-will
Peter's bot twirled like a squirrel in a wheel.
We were looking for the wind of the Nevsky and in the Champs Elysees
And they got used to calling them Fontanka - Yenisei.
You bridge the bridge of teeth under loose plaster
But the dome of the forehead is bursting with deathly anguish.
Thunderstorm, fireworks and we! - and we fly over Petersburg,
In the lattice of nightmares, cutting the spire of the line.
We fly through the times that are bent
Country in a ram's horn and drank from it.
Everyone drank for him - and you and I drank
For conscience and for fear. For all for those whom
The rough blockade licked my tongue.
For those who did not have time to say goodbye, leaving.
My friend, put your pants down and naked in the Summer Garden
Take your guilt in the rain
Correcting dry law, rain in a marble bowl
Pours black and thick autumn moonshine.
My friend "Fatherland" repeats as "Our Father",
But I sent something from myself after him.
Fireworks are outside the windows. Tsar-Pushkin in a new frame.
The dead do not drink, and we would not spill it.
Double-headed eagles with broken wings
They cannot share the crown among themselves.
Similar to a star in the shape of a cigarette butt
Light a cigarette, my friend, calm down, do not rush.
My poor friend, from the depths of your soul
The heart of Petersburg is beating like a hoof.
Bells rang. And horses in hot soap
The cart was carried towards the virgin soil.
You, my poor friend, were blinded that evening
Two black lanterns under a broken pince-nez.
There was a struggle for death. They fought for a place
And the right to vomit at the wedding table.
In a hurry to become everything at once, raping the bride,
They shot at random and climbed right through.
Today your city has become a festive postcard.
The classic union of carnation and bayonet.
Stitched with a tight, harsh, red thread
All the holes in your rotten coat.
Under the radio beat of the Moscow alarm bell
On wedding sheets that dry in the corners
Unfolded blood as a symbol of a passionate date
Mixed in wine with sins in half.
My friend, others are here. We are not far from them.
Zealous eunuchs. Dumb bowstring.
Crippled palaces stretched out their shoulders to the sky.
From the wound, the Neva beats into empty sleeves.
Put the rain on your cheek in the traces of past slaps.
Trouble would keep us, as we keep it.
But the memory rushes into battle, and spins like a counter,
Falling over you and turning into a halo.
That's how it twisted us up and tied us tight
A beautiful scarlet bow with a bloody bandage.
And the wedding in the funnels flew to the train stations.
And the paths wavered. And they parted with a cross.
Mustached "hurray" someone else's, ill-will
Peter's bot twirled like a squirrel in a wheel.
We were looking for the wind of the Nevsky and in the Champs Elysees
And they got used to calling them Fontanka - Yenisei.
You bridge the bridge of teeth under loose plaster
But the dome of the forehead is bursting with deathly anguish.
Thunderstorm, fireworks and we! - and we fly over Petersburg,
In the lattice of nightmares, cutting the spire of the line.
We fly through the times that are bent
Country in a ram's horn and drank from it.
Everyone drank for him - and you and I drank
For conscience and for fear. For all for those whom
The rough blockade licked my tongue.
For those who did not have time to say goodbye, leaving.
My friend, put your pants down and naked in the Summer Garden
Take your guilt in the rain
Correcting dry law, rain in a marble bowl
Pours black and thick autumn moonshine.
My friend "Fatherland" repeats as "Our Father",
But I sent something from myself after him.
Fireworks are outside the windows. Tsar-Pushkin in a new frame.
The dead do not drink, and we would not spill it.
Double-headed eagles with broken wings
They cannot share the crown among themselves.
Similar to a star in the shape of a cigarette butt
Light a cigarette, my friend, calm down, do not rush.
My poor friend, from the depths of your soul
The heart of Petersburg is beating like a hoof.
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Иван Гуторов
