Зимой 1941/42 годов в Ленинграде домашних животных практически не осталось, их нечем было кормить и они умирали вместе со своими хозяевами, а порой их даже съедали - делать-то было нечего.
кошка Василиса«3 декабря 1941 года. Сегодня съели жареную кошку. Очень вкусно», - так написал в дневнике 10-летний мальчик.
«Соседского кота мы съели всей коммунальной квартирой еще в начале блокады», - это говорит Зоя Корнильева.
«У нас был кот Васька. Любимец в семье. Зимой 41-го мама его унесла куда то. Сказала, что в приют, мол, там его будут рыбкой кормить, а мы-то не можем...Вечером мама приготовила что- то на подобие котлет. Тогда я удивилась, откуда у нас мясо? Ничего не поняла....Только потом....Получается, что благодаря Ваське мы выжили ту зиму...»
В 1942 году кошек в городе оставались уже единицы. Их появление воспринималось ленинградцами, как чудо. Весной 1942 года полуживая от голода старушка вынесла своего кота на улицу погулять. К ней подходили люди, благодарили, что она его сохранила. Бывшая блокадница вспоминала , что в марте 1942 года вдруг увидела на городской улице тощую кошку. Вокруг нее стояли несколько старушек и крестились, а исхудавший, похожий на скелет милиционер следил, чтобы никто не изловил зверька. 12-летняя девочка в апреле 1942 года, проходя мимо кинотеатра «Баррикада», увидала толпу людей у окна одного из домов. Они дивились на необыкновенное зрелище: на ярко освещенном солнцем подоконнике лежала полосатая кошка с тремя котятами. «Увидев ее, я поняла, что мы выжили», - вспоминала эта женщина много лет спустя.
Но такие случаи были редкостью. И, конечно, в подобных условиях крысы почувствовали себя вольготно и стремительно размножались. Они съедали те немногие припасы, что ещё оставались, грабили огороды и кроме того несли угрозу эпидемии.
Блокадница Кира Логинова вспоминала: "...тьма крыс длинными шеренгами во главе со своими вожаками двигались по Шлиссельбургскому тракту (проспекту Обуховской обороны) прямо к мельнице, где мололи муку для всего города. В крыс стреляли, их пытались давить танками, но ничего не получалось, они забирались на танки и благополучно ехали на танках дальше. Это был враг организованный, умный и жестокий..."
кот ЕлисейДругая блокадница рассказывала, что однажды ночью выглянула в окно и увидела, что вся улица кишит крысами, после этого долго не могла уснуть. Когда они переходили дорогу, даже трамваи вынуждены были останавливаться.
После прорыва кольца блокады 27 января 1943 года, в апреле вышло постановление за подписью председателя Ленсовета о необходимости "выписать из Ярославской области и доставить в Ленинград четыре вагона дымчатых кошек" (дымчатые считались лучшими крысоловами). Очевидцы рассказывали, что кошек расхватывали моментально, за ними выстраивались очереди. Писатель Леонид Пантелеев записал в блокадном дневнике в январе 1944 года: "Котенок в Ленинграде стоит 500 рублей" (килограмм хлеба тогда продавался с рук за 50 рублей. Зарплата сторожа составляла 120 рублей).
- За кошку отдавали самое дорогое, что у нас было, - хлеб. Я сама оставляла понемногу от своей пайки, чтобы потом отдать этот хлеб за котенка женщине, у которой окотилась кошка, - говорит Зоя Корнильева.
Ярославские кошки достаточно быстро сумели отогнать грызунов от продовольственных складов, однако полностью решить проблему не могли. Поэтому в самом конце войны была объявлена еще одна "кошачья мобилизация". На этот раз котов набирали в Сибири. «Кошачий призыв» прошел успешно. В Тюмени, например, собрали 238 котов и кошек в возрасте от полугода до 5 лет. Многие сами приносили своих любимцев на сборный пункт. Первым из добровольцев стал черно-белый кот Амур, которого хозяйка лично сдала с пожеланиями «внести свой вклад в борьбу с ненавистным врагом». Всего в Ленинград было направлено 5 тысяч омских, тюменских, иркутских котов, которые с честью справились со своей задачей — очистили город от грызунов. Так что большинство питерских мурок - не местные, они имеют ярославские или сибирские корни.
Исконных питерских кошек практически не осталось. Достоверно известно только об одном легендарном коте, пережившем блокаду. Его звали Максим. Историю этого кота поведал автор рассказов о животных Василий Песков, а ему она стала известна от хозяйки Максима.
«В нашей семье дошло до того, что дядя требовал кота на съедение чуть ли не каждый день, - приводит Песков слова владелицы животного Веры Николаевны Володиной. - Мы с мамой, когда уходили из дома, запирали Максима на ключ в маленькой комнате. Жил у нас еще попугай Жак. В хорошие времена Жаконя наш пел, разговаривал. А тут с голоду весь облез и притих. Немного подсолнечных семечек, которые мы выменяли на папино ружье, скоро кончились, и Жак наш был обречен. Кот Максим тоже еле бродил - шерсть вылезала клоками, когти не убирались, перестал даже мяукать, выпрашивая еду. Однажды Макс ухитрился залезть в клетку к Жаконе. В иное время случилась бы драма. А вот что увидели мы, вернувшись домой! Птица и кот в холодной комнате спали, прижавшись друг к другу. На дядю это так подействовало, что он перестал на кота покушаться…»
Вскоре попугай погиб, а вот котейка выжил. И оказался практически единственной кошкой, пережившей блокаду. В дом Володиных стали даже водить экскурсии - все хотели глянуть на это чудо. Учителя приводили целые классы. Умер Максим только в 1957 году. От старости.
В числе легенд военного времени есть и история про рыжего кота-«слухача», поселившегося при зенитной батарее под Ленинградом и точно предсказывавшего налёты вражеской авиации. Причём, как гласит история, на приближение советских самолетов животное не реагировало. Командование батареей ценило кота за его уникальный дар, поставило на довольствие и даже выделило одного солдата за ним присматривать.
Это в основном компилляция различных материалов из сети, которые настолько популярны, что найти их первоисточники, несмотря на всё усердие, не удалось. В заключение хочу сказать, что в память о блокадных кошках были воздвигнуты на Малой Садовой улице две скульптуры - кот Елисей (дом и напротив него - кошка Василиса (дом 3). Скульптор Владимир Петровичев. Имена котам подбирали сами жители Петербурга.
кошка Василиса«3 декабря 1941 года. Сегодня съели жареную кошку. Очень вкусно», - так написал в дневнике 10-летний мальчик.
«Соседского кота мы съели всей коммунальной квартирой еще в начале блокады», - это говорит Зоя Корнильева.
«У нас был кот Васька. Любимец в семье. Зимой 41-го мама его унесла куда то. Сказала, что в приют, мол, там его будут рыбкой кормить, а мы-то не можем...Вечером мама приготовила что- то на подобие котлет. Тогда я удивилась, откуда у нас мясо? Ничего не поняла....Только потом....Получается, что благодаря Ваське мы выжили ту зиму...»
В 1942 году кошек в городе оставались уже единицы. Их появление воспринималось ленинградцами, как чудо. Весной 1942 года полуживая от голода старушка вынесла своего кота на улицу погулять. К ней подходили люди, благодарили, что она его сохранила. Бывшая блокадница вспоминала , что в марте 1942 года вдруг увидела на городской улице тощую кошку. Вокруг нее стояли несколько старушек и крестились, а исхудавший, похожий на скелет милиционер следил, чтобы никто не изловил зверька. 12-летняя девочка в апреле 1942 года, проходя мимо кинотеатра «Баррикада», увидала толпу людей у окна одного из домов. Они дивились на необыкновенное зрелище: на ярко освещенном солнцем подоконнике лежала полосатая кошка с тремя котятами. «Увидев ее, я поняла, что мы выжили», - вспоминала эта женщина много лет спустя.
Но такие случаи были редкостью. И, конечно, в подобных условиях крысы почувствовали себя вольготно и стремительно размножались. Они съедали те немногие припасы, что ещё оставались, грабили огороды и кроме того несли угрозу эпидемии.
Блокадница Кира Логинова вспоминала: "...тьма крыс длинными шеренгами во главе со своими вожаками двигались по Шлиссельбургскому тракту (проспекту Обуховской обороны) прямо к мельнице, где мололи муку для всего города. В крыс стреляли, их пытались давить танками, но ничего не получалось, они забирались на танки и благополучно ехали на танках дальше. Это был враг организованный, умный и жестокий..."
кот ЕлисейДругая блокадница рассказывала, что однажды ночью выглянула в окно и увидела, что вся улица кишит крысами, после этого долго не могла уснуть. Когда они переходили дорогу, даже трамваи вынуждены были останавливаться.
После прорыва кольца блокады 27 января 1943 года, в апреле вышло постановление за подписью председателя Ленсовета о необходимости "выписать из Ярославской области и доставить в Ленинград четыре вагона дымчатых кошек" (дымчатые считались лучшими крысоловами). Очевидцы рассказывали, что кошек расхватывали моментально, за ними выстраивались очереди. Писатель Леонид Пантелеев записал в блокадном дневнике в январе 1944 года: "Котенок в Ленинграде стоит 500 рублей" (килограмм хлеба тогда продавался с рук за 50 рублей. Зарплата сторожа составляла 120 рублей).
- За кошку отдавали самое дорогое, что у нас было, - хлеб. Я сама оставляла понемногу от своей пайки, чтобы потом отдать этот хлеб за котенка женщине, у которой окотилась кошка, - говорит Зоя Корнильева.
Ярославские кошки достаточно быстро сумели отогнать грызунов от продовольственных складов, однако полностью решить проблему не могли. Поэтому в самом конце войны была объявлена еще одна "кошачья мобилизация". На этот раз котов набирали в Сибири. «Кошачий призыв» прошел успешно. В Тюмени, например, собрали 238 котов и кошек в возрасте от полугода до 5 лет. Многие сами приносили своих любимцев на сборный пункт. Первым из добровольцев стал черно-белый кот Амур, которого хозяйка лично сдала с пожеланиями «внести свой вклад в борьбу с ненавистным врагом». Всего в Ленинград было направлено 5 тысяч омских, тюменских, иркутских котов, которые с честью справились со своей задачей — очистили город от грызунов. Так что большинство питерских мурок - не местные, они имеют ярославские или сибирские корни.
Исконных питерских кошек практически не осталось. Достоверно известно только об одном легендарном коте, пережившем блокаду. Его звали Максим. Историю этого кота поведал автор рассказов о животных Василий Песков, а ему она стала известна от хозяйки Максима.
«В нашей семье дошло до того, что дядя требовал кота на съедение чуть ли не каждый день, - приводит Песков слова владелицы животного Веры Николаевны Володиной. - Мы с мамой, когда уходили из дома, запирали Максима на ключ в маленькой комнате. Жил у нас еще попугай Жак. В хорошие времена Жаконя наш пел, разговаривал. А тут с голоду весь облез и притих. Немного подсолнечных семечек, которые мы выменяли на папино ружье, скоро кончились, и Жак наш был обречен. Кот Максим тоже еле бродил - шерсть вылезала клоками, когти не убирались, перестал даже мяукать, выпрашивая еду. Однажды Макс ухитрился залезть в клетку к Жаконе. В иное время случилась бы драма. А вот что увидели мы, вернувшись домой! Птица и кот в холодной комнате спали, прижавшись друг к другу. На дядю это так подействовало, что он перестал на кота покушаться…»
Вскоре попугай погиб, а вот котейка выжил. И оказался практически единственной кошкой, пережившей блокаду. В дом Володиных стали даже водить экскурсии - все хотели глянуть на это чудо. Учителя приводили целые классы. Умер Максим только в 1957 году. От старости.
В числе легенд военного времени есть и история про рыжего кота-«слухача», поселившегося при зенитной батарее под Ленинградом и точно предсказывавшего налёты вражеской авиации. Причём, как гласит история, на приближение советских самолетов животное не реагировало. Командование батареей ценило кота за его уникальный дар, поставило на довольствие и даже выделило одного солдата за ним присматривать.
Это в основном компилляция различных материалов из сети, которые настолько популярны, что найти их первоисточники, несмотря на всё усердие, не удалось. В заключение хочу сказать, что в память о блокадных кошках были воздвигнуты на Малой Садовой улице две скульптуры - кот Елисей (дом и напротив него - кошка Василиса (дом 3). Скульптор Владимир Петровичев. Имена котам подбирали сами жители Петербурга.
In the winter of 1941/42, there were practically no domestic animals left in Leningrad, there was nothing to feed them and they died along with their owners, and sometimes they were even eaten - there was nothing to do.
cat Vasilisa "December 3, 1941. Today we ate a fried cat. Very tasty, ”a 10-year-old boy wrote in his diary.
“We ate our neighbor's cat with our entire communal apartment at the beginning of the blockade,” says Zoya Kornilyeva.
“We had a cat Vaska. A favorite in the family. In the winter of 1941, his mother took him somewhere. She said that in the shelter, they say, they will feed him with fish, but we cannot ... In the evening, my mother cooked something like cutlets. Then I wondered, where did we get the meat? I didn't understand anything .... Only then .... It turns out that thanks to Vaska we survived that winter ... "
In 1942, only a few cats remained in the city. Leningraders perceived their appearance as a miracle. In the spring of 1942, half starving to death, an old woman took her cat outside for a walk. People came up to her and thanked her for keeping him. The former siege woman recalled that in March 1942 she suddenly saw a skinny cat on a city street. Several old women stood around her and crossed themselves, and the emaciated, skeletal policeman made sure that no one caught the animal. A 12-year-old girl in April 1942, passing by the Barrikada cinema, saw a crowd of people at the window of one of the houses. They marveled at the extraordinary sight: a tabby cat with three kittens was lying on the brightly sunlit windowsill. “When I saw her, I realized that we survived,” this woman recalled many years later.
But such cases were rare. And, of course, in such conditions, rats felt at ease and multiplied rapidly. They ate the few supplies that were still left, plundered vegetable gardens and, in addition, carried the threat of an epidemic.
The blockade woman Kira Loginova recalled: "... a multitude of rats in long ranks led by their leaders moved along the Shlisselburg tract (Obukhovsky Defense Avenue) straight to the mill, where flour was ground for the whole city. They shot at the rats, tried to crush them with tanks, but nothing it turned out, they climbed onto the tanks and safely rode the tanks further. It was an organized, intelligent and cruel enemy ... "
Elisha the cat Another blockade woman said that one night she looked out the window and saw that the whole street was teeming with rats, after that she could not sleep for a long time. When they crossed the road, even the trams had to stop.
After breaking the blockade ring on January 27, 1943, in April, a decree was issued signed by the chairman of the Leningrad City Council on the need to "discharge from the Yaroslavl region and deliver to Leningrad four carriages of smoky cats" (smoky ones were considered the best rat-catchers). Eyewitnesses said that the cats were snatched up instantly, queues lined up behind them. The writer Leonid Panteleev wrote in the blockade diary in January 1944: "A kitten in Leningrad costs 500 rubles" (a kilogram of bread was then sold from the hands for 50 rubles. The watchman's salary was 120 rubles).
- For a cat they gave the most expensive thing we had - bread. I myself left a little of my ration, so that later I could give this bread for a kitten to a woman whose cat lambed, - says Zoya Kornilieva.
Yaroslavl cats quickly enough managed to drive away rodents from food warehouses, but they could not completely solve the problem. Therefore, at the very end of the war, another "cat mobilization" was declared. This time the cats were recruited in Siberia. The Cat Call was successful. In Tyumen, for example, they collected 238 cats and cats aged from six months to 5 years. Many of them brought their pets to the collection point themselves. The first of the volunteers was the black-and-white cat Cupid, whom the owner personally handed over with the wishes "to contribute to the fight against the hated enemy." In total, 5 thousand Omsk, Tyumen, Irkutsk cats were sent to Leningrad, which coped with their task with honor - they cleared the city of rodents. So most of the St. Petersburg murks are not local, they have Yaroslavl or Siberian roots.
There are practically no original St. Petersburg cats left. Only one legendary cat that survived the blockade is known for certain. His name was Maxim. The story of this cat was told by the author of stories about animals Vasily Peskov, and he became known to him from the mistress of Maxim.
“In our family it got to the point that my uncle demanded a cat to be eaten almost every day,” Peskov quotes the words of the owner of the animal Vera Nikolaevna Volodina. - My mother and I, when we left the house, locked Maxim with a key in a small room. The parrot Jacques also lived with us. In good times, our Jacone sang and talked. And here, with hunger, all peeled off and calmed down. The few sunflower seeds that we exchanged for Dad's gun soon ran out, and our Jacques was doomed. The cat Maxim also barely wandered - the wool got out in clumps, the claws did not remove, he even stopped meowing, begging for food. Once Max managed to get into Jacone's cage. At a different time, the drama would have happened. But what we saw when we returned home! Bird and cat in cold rooms
cat Vasilisa "December 3, 1941. Today we ate a fried cat. Very tasty, ”a 10-year-old boy wrote in his diary.
“We ate our neighbor's cat with our entire communal apartment at the beginning of the blockade,” says Zoya Kornilyeva.
“We had a cat Vaska. A favorite in the family. In the winter of 1941, his mother took him somewhere. She said that in the shelter, they say, they will feed him with fish, but we cannot ... In the evening, my mother cooked something like cutlets. Then I wondered, where did we get the meat? I didn't understand anything .... Only then .... It turns out that thanks to Vaska we survived that winter ... "
In 1942, only a few cats remained in the city. Leningraders perceived their appearance as a miracle. In the spring of 1942, half starving to death, an old woman took her cat outside for a walk. People came up to her and thanked her for keeping him. The former siege woman recalled that in March 1942 she suddenly saw a skinny cat on a city street. Several old women stood around her and crossed themselves, and the emaciated, skeletal policeman made sure that no one caught the animal. A 12-year-old girl in April 1942, passing by the Barrikada cinema, saw a crowd of people at the window of one of the houses. They marveled at the extraordinary sight: a tabby cat with three kittens was lying on the brightly sunlit windowsill. “When I saw her, I realized that we survived,” this woman recalled many years later.
But such cases were rare. And, of course, in such conditions, rats felt at ease and multiplied rapidly. They ate the few supplies that were still left, plundered vegetable gardens and, in addition, carried the threat of an epidemic.
The blockade woman Kira Loginova recalled: "... a multitude of rats in long ranks led by their leaders moved along the Shlisselburg tract (Obukhovsky Defense Avenue) straight to the mill, where flour was ground for the whole city. They shot at the rats, tried to crush them with tanks, but nothing it turned out, they climbed onto the tanks and safely rode the tanks further. It was an organized, intelligent and cruel enemy ... "
Elisha the cat Another blockade woman said that one night she looked out the window and saw that the whole street was teeming with rats, after that she could not sleep for a long time. When they crossed the road, even the trams had to stop.
After breaking the blockade ring on January 27, 1943, in April, a decree was issued signed by the chairman of the Leningrad City Council on the need to "discharge from the Yaroslavl region and deliver to Leningrad four carriages of smoky cats" (smoky ones were considered the best rat-catchers). Eyewitnesses said that the cats were snatched up instantly, queues lined up behind them. The writer Leonid Panteleev wrote in the blockade diary in January 1944: "A kitten in Leningrad costs 500 rubles" (a kilogram of bread was then sold from the hands for 50 rubles. The watchman's salary was 120 rubles).
- For a cat they gave the most expensive thing we had - bread. I myself left a little of my ration, so that later I could give this bread for a kitten to a woman whose cat lambed, - says Zoya Kornilieva.
Yaroslavl cats quickly enough managed to drive away rodents from food warehouses, but they could not completely solve the problem. Therefore, at the very end of the war, another "cat mobilization" was declared. This time the cats were recruited in Siberia. The Cat Call was successful. In Tyumen, for example, they collected 238 cats and cats aged from six months to 5 years. Many of them brought their pets to the collection point themselves. The first of the volunteers was the black-and-white cat Cupid, whom the owner personally handed over with the wishes "to contribute to the fight against the hated enemy." In total, 5 thousand Omsk, Tyumen, Irkutsk cats were sent to Leningrad, which coped with their task with honor - they cleared the city of rodents. So most of the St. Petersburg murks are not local, they have Yaroslavl or Siberian roots.
There are practically no original St. Petersburg cats left. Only one legendary cat that survived the blockade is known for certain. His name was Maxim. The story of this cat was told by the author of stories about animals Vasily Peskov, and he became known to him from the mistress of Maxim.
“In our family it got to the point that my uncle demanded a cat to be eaten almost every day,” Peskov quotes the words of the owner of the animal Vera Nikolaevna Volodina. - My mother and I, when we left the house, locked Maxim with a key in a small room. The parrot Jacques also lived with us. In good times, our Jacone sang and talked. And here, with hunger, all peeled off and calmed down. The few sunflower seeds that we exchanged for Dad's gun soon ran out, and our Jacques was doomed. The cat Maxim also barely wandered - the wool got out in clumps, the claws did not remove, he even stopped meowing, begging for food. Once Max managed to get into Jacone's cage. At a different time, the drama would have happened. But what we saw when we returned home! Bird and cat in cold rooms
У записи 11 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Катерина Головишина
