Новый год в Блокаду
На первом фото В хирургическом отделении Городской детской больницы имени доктора Раухфуса, Новый год 194142 г.
На втором блокадный новый год в одном из детских садов Ленинграда
"Теперь, спустя столько лет, я с удивлением вспоминаю этот странный праздник.
Все, чем одарили тогда меня, десятилетнего, и тысячи моих сверстников, везли по ладожскому льду. «Новогодние подарки ленинградским детям!» – такие транспаранты привешивали к бортам полуторок. И называли эти подарки грузом особого назначения. И берегли, как снаряды и другие боеприпасы. Но об этом вычитал в книгах позже. А тогда…
Как-то вечером раздался настойчивый стук в дверь и послышался такой знакомый голос, от которого я отвык за блокадные месяцы: после нескольких уроков в родной школе в самом начале сентября занятия там прекратились, переместившись на месяц-полтора в бомбоубежище. Но с наступлением морозов и голода никто уже на занятия в бомбоубежище не ходил. Это была моя учительница Любовь Яковлевна с первого по третий класс. Она шумно поздравила нас с прибавкой хлебной нормы. Именно с этого дня иждивенцам и служащим, к кому относились мама, я и младшие брат с сестрой, норму увеличили со 125 до 200 граммов. Было 25 декабря сорок первого. И о прибавке мама узнала еще утром в булочной.
Конечно, Любовь Яковлевна обходила своих учеников не только для того, чтобы поздравить с прибавкой. Она принесла пригласительный билет на праздник новогодней елки. Это праздник устраивался в тридцатой школе – на углу проспекта Маклина и нашей улицы Печатников. Там будут давать подарки. И еще ребят ждет новогодний сюрприз.
И вот наступил этот день. Поверх свитера и рейтуз я надел свое выходное – матроску. Эта синяя блузочка с отложным воротником в белых кантиках была связана в моей памяти с довоенными праздниками: днями рождений и воскресными прогулками с родителями – в зоопарк или в соседний садик. Мама молча завязала на мне, уже одетого в пальто и шапку, толстый платок, чтобы не замерз. И наказала помнить о младших – сестре и братике: не раскрывать подарок и принести его домой нетронутым.
Навсегда запомнил этот новогодний утренник. Елка стояла в углу спортзала, увешанная стеклянными и бумажными игрушками. Только ни свечек, ни лампочек на ней не было: электричество давно отключили, а вместо свечек везде освещалось коптилками. Но помнится, что платки, пальтишки и шубки все дети оставили в раздевалке: значит в зале было тепло. То ли протопили, то ли каким-то образом нагрели обширный спортзал – не знаю.
Незнакомая учительница по музыке играла на рояле, а Любовь Яковлевна и другие преподаватели пытались сбить нас в хоровод. Но это им никак не удавалось. Не было ни сил, ни охоты двигаться. И елка не вызывала у нас, детей, никакого интереса. К тому же наше внимание было приковано к столам, составленным в ряд вдоль одной из стен зала. А на столах – глубокие тарелки и возле каждой – ложка и вилка. Я сразу догадался, что будут кормить. И понял, о каком сюрпризе говорила Любовь Яковлевна. И уже ждал этого.
Плохо помню, чем нас еще занимали учителя. Кажется, читались стихи, пелись в разнобой песенки и загадывались загадки. Время тянулось и тянулось, а за столы не приглашали. И вот, наконец, долгожданная команда – садиться. Распахнулись двери – и две тетеньки в белых халатах и колпаках на голове вкатили тележку. А на тележке – алюминиевые чаны, над которыми поднималось облако с таким дурманящим запахом живой кухни.
Тот блокадный обед из трех блюд на празднике новогодней елки врезался в память навсегда. На первое – суп с вермишелью с удивительно вкусной клейкой гущей. На второе – котлета и пюре из сушеной картошки, в котором попадались полутвердые, не разваренные кусочки. На третье – компот из сухофруктов с кругляшками яблок на донышке стакана. И еще ломтик черного хлеба. О, это был замечательный праздник!
Любовь Яковлевна со слезами на глазах обходила своих бывших третьеклассников и уговаривала не глотать непрожеванное. Спешить, мол, некуда. Обстрела нет. А после обеда можно еще поиграть и повеселиться.
Не поручусь, что мы и вправду веселились после обеда. Помню только, как вручили каждому красочный кулек с подарком. А в кульке – пачечка печенья, длинненькая шоколадка и несколько конфет.
По дороге домой не удержался и все-таки съел одну или две конфеты, а маме соврал, что ничего из подарка не трогал. Этот подарок мама разделила потом на всех и растянула на несколько дней. И все сокрушалась, что младшеньким ничего не полагалось: одаривали только школьников…
После нового года мы прожили в Ленинграде еще восемь месяцев: нас вывезли по Ладоге в сентябре сорок второго".
Родина З.А. член ОО «Блокадник» СВАО г. Москвы
На первом фото В хирургическом отделении Городской детской больницы имени доктора Раухфуса, Новый год 194142 г.
На втором блокадный новый год в одном из детских садов Ленинграда
"Теперь, спустя столько лет, я с удивлением вспоминаю этот странный праздник.
Все, чем одарили тогда меня, десятилетнего, и тысячи моих сверстников, везли по ладожскому льду. «Новогодние подарки ленинградским детям!» – такие транспаранты привешивали к бортам полуторок. И называли эти подарки грузом особого назначения. И берегли, как снаряды и другие боеприпасы. Но об этом вычитал в книгах позже. А тогда…
Как-то вечером раздался настойчивый стук в дверь и послышался такой знакомый голос, от которого я отвык за блокадные месяцы: после нескольких уроков в родной школе в самом начале сентября занятия там прекратились, переместившись на месяц-полтора в бомбоубежище. Но с наступлением морозов и голода никто уже на занятия в бомбоубежище не ходил. Это была моя учительница Любовь Яковлевна с первого по третий класс. Она шумно поздравила нас с прибавкой хлебной нормы. Именно с этого дня иждивенцам и служащим, к кому относились мама, я и младшие брат с сестрой, норму увеличили со 125 до 200 граммов. Было 25 декабря сорок первого. И о прибавке мама узнала еще утром в булочной.
Конечно, Любовь Яковлевна обходила своих учеников не только для того, чтобы поздравить с прибавкой. Она принесла пригласительный билет на праздник новогодней елки. Это праздник устраивался в тридцатой школе – на углу проспекта Маклина и нашей улицы Печатников. Там будут давать подарки. И еще ребят ждет новогодний сюрприз.
И вот наступил этот день. Поверх свитера и рейтуз я надел свое выходное – матроску. Эта синяя блузочка с отложным воротником в белых кантиках была связана в моей памяти с довоенными праздниками: днями рождений и воскресными прогулками с родителями – в зоопарк или в соседний садик. Мама молча завязала на мне, уже одетого в пальто и шапку, толстый платок, чтобы не замерз. И наказала помнить о младших – сестре и братике: не раскрывать подарок и принести его домой нетронутым.
Навсегда запомнил этот новогодний утренник. Елка стояла в углу спортзала, увешанная стеклянными и бумажными игрушками. Только ни свечек, ни лампочек на ней не было: электричество давно отключили, а вместо свечек везде освещалось коптилками. Но помнится, что платки, пальтишки и шубки все дети оставили в раздевалке: значит в зале было тепло. То ли протопили, то ли каким-то образом нагрели обширный спортзал – не знаю.
Незнакомая учительница по музыке играла на рояле, а Любовь Яковлевна и другие преподаватели пытались сбить нас в хоровод. Но это им никак не удавалось. Не было ни сил, ни охоты двигаться. И елка не вызывала у нас, детей, никакого интереса. К тому же наше внимание было приковано к столам, составленным в ряд вдоль одной из стен зала. А на столах – глубокие тарелки и возле каждой – ложка и вилка. Я сразу догадался, что будут кормить. И понял, о каком сюрпризе говорила Любовь Яковлевна. И уже ждал этого.
Плохо помню, чем нас еще занимали учителя. Кажется, читались стихи, пелись в разнобой песенки и загадывались загадки. Время тянулось и тянулось, а за столы не приглашали. И вот, наконец, долгожданная команда – садиться. Распахнулись двери – и две тетеньки в белых халатах и колпаках на голове вкатили тележку. А на тележке – алюминиевые чаны, над которыми поднималось облако с таким дурманящим запахом живой кухни.
Тот блокадный обед из трех блюд на празднике новогодней елки врезался в память навсегда. На первое – суп с вермишелью с удивительно вкусной клейкой гущей. На второе – котлета и пюре из сушеной картошки, в котором попадались полутвердые, не разваренные кусочки. На третье – компот из сухофруктов с кругляшками яблок на донышке стакана. И еще ломтик черного хлеба. О, это был замечательный праздник!
Любовь Яковлевна со слезами на глазах обходила своих бывших третьеклассников и уговаривала не глотать непрожеванное. Спешить, мол, некуда. Обстрела нет. А после обеда можно еще поиграть и повеселиться.
Не поручусь, что мы и вправду веселились после обеда. Помню только, как вручили каждому красочный кулек с подарком. А в кульке – пачечка печенья, длинненькая шоколадка и несколько конфет.
По дороге домой не удержался и все-таки съел одну или две конфеты, а маме соврал, что ничего из подарка не трогал. Этот подарок мама разделила потом на всех и растянула на несколько дней. И все сокрушалась, что младшеньким ничего не полагалось: одаривали только школьников…
После нового года мы прожили в Ленинграде еще восемь месяцев: нас вывезли по Ладоге в сентябре сорок второго".
Родина З.А. член ОО «Блокадник» СВАО г. Москвы
New Year in the Blockade
In the first photo In the surgical department of the City Children's Hospital named after Dr.Rauchfus, New Year 194142.
On the second blockade new year in one of the kindergartens in Leningrad
"Now, after so many years, I am surprised to recall this strange holiday.
Everything that they gave me then, a ten-year-old, and thousands of my peers, were carried along the Ladoga ice. "New Year's gifts for Leningrad children!" - such banners were hung on the sides of a lorry. And they called these gifts special cargo. And they took care of them like shells and other ammunition. But I read about this in books later. And then ...
One evening there was an insistent knock on the door and a familiar voice was heard, which I lost the habit of over the months of the siege: after a few lessons in my native school at the very beginning of September, classes there stopped, moving for a month and a half to a bomb shelter. But with the onset of frost and hunger, no one went to classes in the bomb shelter. It was my teacher Lyubov Yakovlevna from the first to the third grade. She loudly congratulated us on the increase in the bread ration. From that day on, the dependents and employees, to whom my mother, I and my younger brother and sister belonged, were increased from 125 to 200 grams. It was December 25, forty-one. And my mother found out about the increase in the morning in the bakery.
Of course, Lyubov Yakovlevna went around her students not only to congratulate them on the increase. She brought an invitation card to the holiday of the New Year tree. This holiday was held at School 30 - at the corner of McLean Avenue and our Pechatnikov Street. Gifts will be given there. And the guys are in for a New Year's surprise.
And then the day came. Over the sweater and leggings, I put on my day off - a sailor suit. This blue blouse with a turn-down collar in white edging was associated in my memory with the pre-war holidays: birthdays and Sunday walks with my parents - to the zoo or to the neighboring kindergarten. Mom silently tied a thick kerchief on me, already dressed in a coat and a hat, so as not to freeze. And she ordered to remember the younger ones - the sister and brother: not to open the gift and bring it home intact.
I will forever remember this New Year's party. There was a tree in the corner of the gym, hung with glass and paper toys. Only there were no candles or light bulbs on it: the electricity had been cut off a long time ago, and instead of candles, it was lit up everywhere with smoking lamps. But I remember that all the children left the scarves, coats and fur coats in the locker room: it means it was warm in the hall. Either they heated the vast gymnasium or somehow heated it up - I don't know.
An unknown music teacher played the piano, and Lyubov Yakovlevna and other teachers tried to knock us into a round dance. But they never succeeded. There was no strength, no desire to move. And the tree did not arouse any interest in us children. In addition, our attention was riveted to tables arranged in a row along one of the walls of the hall. And on the tables - deep plates and near each - a spoon and a fork. I immediately guessed that they would feed. And I realized what surprise Lyubov Yakovlevna was talking about. And I was already waiting for this.
I hardly remember what the teachers still occupied us with. It seems that poems were read, songs were sung in a discordance and riddles were made. Time dragged on and on, and people were not invited to the tables. And finally, the long-awaited command - to sit down. The doors flew open - and two aunts in white coats and caps on their heads rolled the cart. And on the cart were aluminum vats, over which a cloud rose with such an intoxicating smell of a living kitchen.
That siege three-course dinner at the New Year's tree holiday is etched into the memory forever. For the first - noodles soup with amazingly delicious sticky grounds. On the second - cutlet and mashed potatoes, in which there were semi-hard, not boiled pieces. On the third - dried fruit compote with apple rounds on the bottom of the glass. And another slice of black bread. Oh, it was a wonderful holiday!
Lyubov Yakovlevna, with tears in her eyes, bypassed her former third graders and persuaded not to swallow unchewed. They say there is nowhere to rush. There is no shelling. And after lunch, you can still play and have fun.
I can’t guarantee that we did have fun after dinner. I only remember how they handed each a colorful bag with a gift. And in the bag - a pack of cookies, a long chocolate bar and some sweets.
On the way home, I could not resist and nevertheless ate one or two candies, and lied to my mother that he did not touch anything from the gift. Mom then shared this gift for everyone and stretched it out for several days. And she lamented that the youngest were not supposed to do anything: only schoolchildren were gifted ...
After the new year, we lived in Leningrad for eight more months: we were taken out across Ladoga in September 1942. "
Homeland Z.A. member of the NGO "Blokadnik" of the North-Eastern Administrative District of Moscow
In the first photo In the surgical department of the City Children's Hospital named after Dr.Rauchfus, New Year 194142.
On the second blockade new year in one of the kindergartens in Leningrad
"Now, after so many years, I am surprised to recall this strange holiday.
Everything that they gave me then, a ten-year-old, and thousands of my peers, were carried along the Ladoga ice. "New Year's gifts for Leningrad children!" - such banners were hung on the sides of a lorry. And they called these gifts special cargo. And they took care of them like shells and other ammunition. But I read about this in books later. And then ...
One evening there was an insistent knock on the door and a familiar voice was heard, which I lost the habit of over the months of the siege: after a few lessons in my native school at the very beginning of September, classes there stopped, moving for a month and a half to a bomb shelter. But with the onset of frost and hunger, no one went to classes in the bomb shelter. It was my teacher Lyubov Yakovlevna from the first to the third grade. She loudly congratulated us on the increase in the bread ration. From that day on, the dependents and employees, to whom my mother, I and my younger brother and sister belonged, were increased from 125 to 200 grams. It was December 25, forty-one. And my mother found out about the increase in the morning in the bakery.
Of course, Lyubov Yakovlevna went around her students not only to congratulate them on the increase. She brought an invitation card to the holiday of the New Year tree. This holiday was held at School 30 - at the corner of McLean Avenue and our Pechatnikov Street. Gifts will be given there. And the guys are in for a New Year's surprise.
And then the day came. Over the sweater and leggings, I put on my day off - a sailor suit. This blue blouse with a turn-down collar in white edging was associated in my memory with the pre-war holidays: birthdays and Sunday walks with my parents - to the zoo or to the neighboring kindergarten. Mom silently tied a thick kerchief on me, already dressed in a coat and a hat, so as not to freeze. And she ordered to remember the younger ones - the sister and brother: not to open the gift and bring it home intact.
I will forever remember this New Year's party. There was a tree in the corner of the gym, hung with glass and paper toys. Only there were no candles or light bulbs on it: the electricity had been cut off a long time ago, and instead of candles, it was lit up everywhere with smoking lamps. But I remember that all the children left the scarves, coats and fur coats in the locker room: it means it was warm in the hall. Either they heated the vast gymnasium or somehow heated it up - I don't know.
An unknown music teacher played the piano, and Lyubov Yakovlevna and other teachers tried to knock us into a round dance. But they never succeeded. There was no strength, no desire to move. And the tree did not arouse any interest in us children. In addition, our attention was riveted to tables arranged in a row along one of the walls of the hall. And on the tables - deep plates and near each - a spoon and a fork. I immediately guessed that they would feed. And I realized what surprise Lyubov Yakovlevna was talking about. And I was already waiting for this.
I hardly remember what the teachers still occupied us with. It seems that poems were read, songs were sung in a discordance and riddles were made. Time dragged on and on, and people were not invited to the tables. And finally, the long-awaited command - to sit down. The doors flew open - and two aunts in white coats and caps on their heads rolled the cart. And on the cart were aluminum vats, over which a cloud rose with such an intoxicating smell of a living kitchen.
That siege three-course dinner at the New Year's tree holiday is etched into the memory forever. For the first - noodles soup with amazingly delicious sticky grounds. On the second - cutlet and mashed potatoes, in which there were semi-hard, not boiled pieces. On the third - dried fruit compote with apple rounds on the bottom of the glass. And another slice of black bread. Oh, it was a wonderful holiday!
Lyubov Yakovlevna, with tears in her eyes, bypassed her former third graders and persuaded not to swallow unchewed. They say there is nowhere to rush. There is no shelling. And after lunch, you can still play and have fun.
I can’t guarantee that we did have fun after dinner. I only remember how they handed each a colorful bag with a gift. And in the bag - a pack of cookies, a long chocolate bar and some sweets.
On the way home, I could not resist and nevertheless ate one or two candies, and lied to my mother that he did not touch anything from the gift. Mom then shared this gift for everyone and stretched it out for several days. And she lamented that the youngest were not supposed to do anything: only schoolchildren were gifted ...
After the new year, we lived in Leningrad for eight more months: we were taken out across Ladoga in September 1942. "
Homeland Z.A. member of the NGO "Blokadnik" of the North-Eastern Administrative District of Moscow
У записи 4 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Сева Пежемский
