Из дневника:
"Сегодня утром услышал шаги на лестнице: кроме ребёнка никто не поднимается ко мне. Шаги подступали, как ком к горлу – стало печально от того, что сейчас Лёшка ворвётся в мой творческий процесс, и я потеряю состояние, так необходимое для работы. К счастью, я уже сам ощущал, что наступило время ставить точку. Хорошо, что успел разогнаться до появления сына.
Тем не менее – я ещё не закончил.
…И вот он стоит. Я только краем глаза чиркнул по его фигурке, бережно переступающей порог моей чердачной комнаты. Чиркнул - и тут же опустил взгляд в раскрытую тетрадку, словно в тазик с водой.
Лёшка сел на мою неубранную постель и начал звать меня на улицу. Но я заранее знал, что прямо сейчас не пойду. Лёшка в курсе, что я пишу по утрам. "Мне нужно ещё время”, - спокойно сказал я и больше не обращал на сына внимание, попытался продолжить брошенное. "Мне надо не потерять мысль " - добавил я.
Некоторое время Лёшка сидел и молчал. О чём он думал в это мгновение, став свидетелем папиного уединения в святая святых - можно только догадываться, но времени размышлять над этим у меня не было. Наверное, сыночек скучал. Мне казалось, что он теребит края мятой простыни, которой я накрываюсь ночью и сплю.
Я забыл (тогда об этом даже не вспомнил), что простынь в данный момент лежит на моих ногах - вытянутых и брошенных на стул. Я закутал ею ноги, потому что утром, проснувшись, мне, почему-то, было слегка прохладно, но очень неуловимо прохладно, хотя за окнами светило солнце и ощущение теплоты присутствовало за окном. Просто вчера утром и позавчера, и во все предыдущие утра было не так, как сегодня. Вот и захотелось укрыть ноги чем-нибудь – я взял простыню, расстелил её по всей поверхности ног, но так небрежно, что простыня свесилась до пола.
Но теперь я и это ставлю под сомнение, потому что вполне могло случится так, что к появлению Лёшки я эту простыню кинул обратно на постель.
Всё могло быть не так, а как - мне уже не вспомнить.
... Меня немного злило, что сын продолжает сидеть - не уходит и ждёт, словно надеясь, что я допишу в его присутствии. Но я знал, что не могу так, а он - нет, не ведает, думает, что это так просто - сочинять.
Наконец я поймал “что-то”, и ручка зашуршала по бумаге. Не уверен, что именно это привлекло сына – дело не в шуршании бумаги, а во всей картине, открывшейся взору Лёшки, когда он застал меня, пишущего.
Кажется, я уже тогда подумал о том, что, наверное, для сына такое неестественное в обычной суетной жизни состояние отца станет откровением, опытом.
Верное наблюдение, но не совсем полезное для писательского процесса - пытаясь ухватить брошенные нити, недописанные мысли на страницах, я ещё умудрился уловить краем сознания постороннее, то, чего не должно быть в повести, ухватил то, что происходило напротив меня, то, что может твориться в детской головке.
А потом Лёшка не выдержал и спросил:
- Ну, ты закончил? Пошли!
И направился ко мне, не прекращающему шуршать кончиком ручки по бумаге. Я не обращал внимания. Только повторил уже сказанное: "Мне надо не потерять мысль!"
А сын уже восхищённо смотрел на мои каракули, непонятную вязь. Лёшка, наверное, понимал, что это слова. Уродливые значки на бумаге – слова: они, действительно, выглядели так - потому что порой мне надо писать быстро, крайне стремительно...
- Ух ты, ничего себе!
Лёшкино восхищение было адресовано мысли, которую я боялся потерять.
Может быть, он даже представил и поверил, что мысль моя застыла в этом, покрывавшем листы тетради, синем кошмаре - а белое пространство под ним как раз и говорило о том, что мысль не закончена.
И вот я ловил её прямо на Лёшкиных глазах.
- Лёша! - попросил я, не повышая голоса, но достаточно убедительно, чтобы сын почувствовал всю важность того, что происходит или точнее может разрушится на глазах у ребёнка: - Если ты меня любишь, оставь меня на время!
Сын ничего не ответил. Секунду постоял, потом медленно развернулся, словно прокрутился на своей оси - до того момента, пока взгляд не оказался напротив двери – и чуть слышно сказал: "Ну и подумаешь…"
Когда дверь за Лёшкой качнулась и, хлопнув, вернулась на место, я подумал, что, наверное, года через три, а то и меньше, я буду ждать, сидя у себя на чердаке, чтобы сын поднялся ко мне и позвал за собой, потянул за ручку, и мы бы друг за другом начали спускаться вниз: он - первый, я - за ним, боясь наступить сыночку на руку...
А этого уже не будет".
Ещё больше Лёши в паблике [club168875587|Лёшин паблик]!
"Сегодня утром услышал шаги на лестнице: кроме ребёнка никто не поднимается ко мне. Шаги подступали, как ком к горлу – стало печально от того, что сейчас Лёшка ворвётся в мой творческий процесс, и я потеряю состояние, так необходимое для работы. К счастью, я уже сам ощущал, что наступило время ставить точку. Хорошо, что успел разогнаться до появления сына.
Тем не менее – я ещё не закончил.
…И вот он стоит. Я только краем глаза чиркнул по его фигурке, бережно переступающей порог моей чердачной комнаты. Чиркнул - и тут же опустил взгляд в раскрытую тетрадку, словно в тазик с водой.
Лёшка сел на мою неубранную постель и начал звать меня на улицу. Но я заранее знал, что прямо сейчас не пойду. Лёшка в курсе, что я пишу по утрам. "Мне нужно ещё время”, - спокойно сказал я и больше не обращал на сына внимание, попытался продолжить брошенное. "Мне надо не потерять мысль " - добавил я.
Некоторое время Лёшка сидел и молчал. О чём он думал в это мгновение, став свидетелем папиного уединения в святая святых - можно только догадываться, но времени размышлять над этим у меня не было. Наверное, сыночек скучал. Мне казалось, что он теребит края мятой простыни, которой я накрываюсь ночью и сплю.
Я забыл (тогда об этом даже не вспомнил), что простынь в данный момент лежит на моих ногах - вытянутых и брошенных на стул. Я закутал ею ноги, потому что утром, проснувшись, мне, почему-то, было слегка прохладно, но очень неуловимо прохладно, хотя за окнами светило солнце и ощущение теплоты присутствовало за окном. Просто вчера утром и позавчера, и во все предыдущие утра было не так, как сегодня. Вот и захотелось укрыть ноги чем-нибудь – я взял простыню, расстелил её по всей поверхности ног, но так небрежно, что простыня свесилась до пола.
Но теперь я и это ставлю под сомнение, потому что вполне могло случится так, что к появлению Лёшки я эту простыню кинул обратно на постель.
Всё могло быть не так, а как - мне уже не вспомнить.
... Меня немного злило, что сын продолжает сидеть - не уходит и ждёт, словно надеясь, что я допишу в его присутствии. Но я знал, что не могу так, а он - нет, не ведает, думает, что это так просто - сочинять.
Наконец я поймал “что-то”, и ручка зашуршала по бумаге. Не уверен, что именно это привлекло сына – дело не в шуршании бумаги, а во всей картине, открывшейся взору Лёшки, когда он застал меня, пишущего.
Кажется, я уже тогда подумал о том, что, наверное, для сына такое неестественное в обычной суетной жизни состояние отца станет откровением, опытом.
Верное наблюдение, но не совсем полезное для писательского процесса - пытаясь ухватить брошенные нити, недописанные мысли на страницах, я ещё умудрился уловить краем сознания постороннее, то, чего не должно быть в повести, ухватил то, что происходило напротив меня, то, что может твориться в детской головке.
А потом Лёшка не выдержал и спросил:
- Ну, ты закончил? Пошли!
И направился ко мне, не прекращающему шуршать кончиком ручки по бумаге. Я не обращал внимания. Только повторил уже сказанное: "Мне надо не потерять мысль!"
А сын уже восхищённо смотрел на мои каракули, непонятную вязь. Лёшка, наверное, понимал, что это слова. Уродливые значки на бумаге – слова: они, действительно, выглядели так - потому что порой мне надо писать быстро, крайне стремительно...
- Ух ты, ничего себе!
Лёшкино восхищение было адресовано мысли, которую я боялся потерять.
Может быть, он даже представил и поверил, что мысль моя застыла в этом, покрывавшем листы тетради, синем кошмаре - а белое пространство под ним как раз и говорило о том, что мысль не закончена.
И вот я ловил её прямо на Лёшкиных глазах.
- Лёша! - попросил я, не повышая голоса, но достаточно убедительно, чтобы сын почувствовал всю важность того, что происходит или точнее может разрушится на глазах у ребёнка: - Если ты меня любишь, оставь меня на время!
Сын ничего не ответил. Секунду постоял, потом медленно развернулся, словно прокрутился на своей оси - до того момента, пока взгляд не оказался напротив двери – и чуть слышно сказал: "Ну и подумаешь…"
Когда дверь за Лёшкой качнулась и, хлопнув, вернулась на место, я подумал, что, наверное, года через три, а то и меньше, я буду ждать, сидя у себя на чердаке, чтобы сын поднялся ко мне и позвал за собой, потянул за ручку, и мы бы друг за другом начали спускаться вниз: он - первый, я - за ним, боясь наступить сыночку на руку...
А этого уже не будет".
Ещё больше Лёши в паблике [club168875587|Лёшин паблик]!
From the diary:
"This morning I heard steps on the stairs: no one except the child climbs up to me. The steps came up like a lump to my throat - I felt sad that now Lyosha would burst into my creative process, and I would lose the state so necessary for work. Fortunately , I myself felt that the time had come to put an end to it, and it was good that I managed to accelerate before my son appeared.
However - I'm not done yet.
... And here he stands. I just scratched the corner of my eye at his figure, carefully crossing the threshold of my attic room. He scratched it - and immediately dropped his gaze into the open notebook, as if into a basin of water.
Lyoshka sat down on my unmade bed and began calling me outside. But I knew in advance that I would not go right now. Lyosha is aware that I write in the morning. “I need more time,” I said calmly and no longer paid attention to my son, tried to continue what was thrown. “I need not to lose my thought,” I added.
For some time Lyoshka sat and was silent. What he was thinking at that moment, witnessing Dad's solitude in the holy of holies - one can only guess, but I did not have time to reflect on it. Probably, my son was bored. It seemed to me that he was fingering the edges of the crumpled sheet, which I cover myself at night and sleep.
I forgot (I didn't even remember it then) that the sheet is currently lying on my legs - stretched out and thrown on a chair. I wrapped it around my legs, because in the morning, when I woke up, for some reason, it was slightly cool to me, but very imperceptibly cool, although the sun was shining outside the windows and a feeling of warmth was present outside the window. It was just that yesterday morning and the day before yesterday, and all the previous mornings, it was not the same as today. So I wanted to cover my legs with something - I took the sheet, spread it over the entire surface of the legs, but so casually that the sheet hung down to the floor.
But now I question this too, because it could well have happened that by the time Lyosha appeared, I threw this sheet back on the bed.
Everything could be wrong, but how - I can no longer remember.
... I was a little angry that my son continues to sit - does not leave and waits, as if hoping that I will add in his presence. But I knew that I could not do this, and he - no, he does not know, he thinks that it is so easy to compose.
Finally I caught “something” and the pen rustled across the paper. I'm not sure that this was what attracted my son - it's not about the rustling of paper, but about the whole picture that opened to Lyoshka's eyes when he found me writing.
It seems that even then I thought that, probably, for my son, such an unnatural state of the father in his ordinary vain life would become a revelation, an experience.
A correct observation, but not entirely useful for the writing process - trying to grasp the thrown threads, unfinished thoughts on the pages, I still managed to catch the extraneous edge of my consciousness, something that should not be in the story, grasped what was happening in front of me, what could going on in a child's head.
And then Lyoshka could not resist and asked:
- Well, are you finished? Let's go!
And he went to me, who did not stop rustling the tip of the pen on the paper. I was not paying attention. He just repeated what had already been said: "I must not lose my thought!"
And the son was already looking with admiration at my scribbles, incomprehensible script. Lyoshka probably understood that these were words. Ugly icons on paper - words: they really looked like this - because sometimes I have to write quickly, extremely rapidly ...
- Wow, wow!
Lyoshkino's admiration was addressed to the thought that I was afraid to lose.
Maybe he even imagined and believed that my thought was frozen in this blue nightmare that covered the sheets of the notebook - and the white space under him just said that the thought was not finished.
And so I caught her right in front of Lyoshka's eyes.
- Lyosha! - I asked, without raising my voice, but convincingly enough that the son felt the importance of what is happening or, more precisely, it can collapse in front of the child: - If you love me, leave me for a while!
The son said nothing. He stood for a second, then slowly turned around, as if scrolling on its own axis - until the moment when his gaze was opposite the door - and barely audibly said: "Well, think about it ..."
When the door swung behind Lyosha and slammed back into place, I thought that, probably, in three years, or even less, I would wait, sitting in my attic, for my son to come up to me and call for him, pull by the handle, and we would one after another begin to go down: he is the first, I follow him, afraid to step on my son's hand ...
And this will be gone. "
Even more Lesha in the public [club168875587 | Leshin public]!
"This morning I heard steps on the stairs: no one except the child climbs up to me. The steps came up like a lump to my throat - I felt sad that now Lyosha would burst into my creative process, and I would lose the state so necessary for work. Fortunately , I myself felt that the time had come to put an end to it, and it was good that I managed to accelerate before my son appeared.
However - I'm not done yet.
... And here he stands. I just scratched the corner of my eye at his figure, carefully crossing the threshold of my attic room. He scratched it - and immediately dropped his gaze into the open notebook, as if into a basin of water.
Lyoshka sat down on my unmade bed and began calling me outside. But I knew in advance that I would not go right now. Lyosha is aware that I write in the morning. “I need more time,” I said calmly and no longer paid attention to my son, tried to continue what was thrown. “I need not to lose my thought,” I added.
For some time Lyoshka sat and was silent. What he was thinking at that moment, witnessing Dad's solitude in the holy of holies - one can only guess, but I did not have time to reflect on it. Probably, my son was bored. It seemed to me that he was fingering the edges of the crumpled sheet, which I cover myself at night and sleep.
I forgot (I didn't even remember it then) that the sheet is currently lying on my legs - stretched out and thrown on a chair. I wrapped it around my legs, because in the morning, when I woke up, for some reason, it was slightly cool to me, but very imperceptibly cool, although the sun was shining outside the windows and a feeling of warmth was present outside the window. It was just that yesterday morning and the day before yesterday, and all the previous mornings, it was not the same as today. So I wanted to cover my legs with something - I took the sheet, spread it over the entire surface of the legs, but so casually that the sheet hung down to the floor.
But now I question this too, because it could well have happened that by the time Lyosha appeared, I threw this sheet back on the bed.
Everything could be wrong, but how - I can no longer remember.
... I was a little angry that my son continues to sit - does not leave and waits, as if hoping that I will add in his presence. But I knew that I could not do this, and he - no, he does not know, he thinks that it is so easy to compose.
Finally I caught “something” and the pen rustled across the paper. I'm not sure that this was what attracted my son - it's not about the rustling of paper, but about the whole picture that opened to Lyoshka's eyes when he found me writing.
It seems that even then I thought that, probably, for my son, such an unnatural state of the father in his ordinary vain life would become a revelation, an experience.
A correct observation, but not entirely useful for the writing process - trying to grasp the thrown threads, unfinished thoughts on the pages, I still managed to catch the extraneous edge of my consciousness, something that should not be in the story, grasped what was happening in front of me, what could going on in a child's head.
And then Lyoshka could not resist and asked:
- Well, are you finished? Let's go!
And he went to me, who did not stop rustling the tip of the pen on the paper. I was not paying attention. He just repeated what had already been said: "I must not lose my thought!"
And the son was already looking with admiration at my scribbles, incomprehensible script. Lyoshka probably understood that these were words. Ugly icons on paper - words: they really looked like this - because sometimes I have to write quickly, extremely rapidly ...
- Wow, wow!
Lyoshkino's admiration was addressed to the thought that I was afraid to lose.
Maybe he even imagined and believed that my thought was frozen in this blue nightmare that covered the sheets of the notebook - and the white space under him just said that the thought was not finished.
And so I caught her right in front of Lyoshka's eyes.
- Lyosha! - I asked, without raising my voice, but convincingly enough that the son felt the importance of what is happening or, more precisely, it can collapse in front of the child: - If you love me, leave me for a while!
The son said nothing. He stood for a second, then slowly turned around, as if scrolling on its own axis - until the moment when his gaze was opposite the door - and barely audibly said: "Well, think about it ..."
When the door swung behind Lyosha and slammed back into place, I thought that, probably, in three years, or even less, I would wait, sitting in my attic, for my son to come up to me and call for him, pull by the handle, and we would one after another begin to go down: he is the first, I follow him, afraid to step on my son's hand ...
And this will be gone. "
Even more Lesha in the public [club168875587 | Leshin public]!
У записи 4 лайков,
0 репостов,
126 просмотров.
0 репостов,
126 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Андрей Ноябрь
