ВДОХНОВЕНИЕ РАБОТАЕТ НЕ ВЕЗДЕ...
В тот день, вместо того, чтобы сразу поехать на дачу – я решил повидаться с сыном.
Гуляли. Он на велосипеде, я пешком и с пакетиком в руке. Мысли о том, что я слишком легко одет – не покидали меня всю дорогу. Ни холодно, ни жарко, но я всё время вспоминал о куртке, которую не надел утром.
И вот мы на Долгом Озере. В пакете – блокноты, ручка, карандаш. Сын захотел заняться сочинением стихов…
Гуляние подходило к концу – я чувствовал это, как всякое приближение неизбежного. Какое-то время мы бродили по тропинке в зарослях осоки, Лёша тащил велосипед, иногда садился на него и кое-как ехал по буграм, но потом понял, что вести велосипед рядом гораздо легче.
У нас была цель – выйти к пруду с другой стороны.
На этой мы уже были: стояли на берегу и изучали то, что виднелось под водой – в основном, покрышки от машин, иногда попадались камни. Мутная поверхность пруда не шевелилась. На противоположном берегу – густые заросли, не протолкнуться, но сын махнул туда, и мы отправились обходить пруд.
Я оставался равнодушным и ничего не хотел. Иногда останавливался, дожидаясь сына – хоть и на велосипеде, но ребёнок отставал. Оказавшись на той стороне, я сразу понял, что спуститься к воде мы не сможем: деревья и кусты лучше любой стражи защищали берег от вторжения. Лёша этого не понимал. Точнее, не хотел понимать. Я плыл по течению, без отношения переставлял ноги и думал только о том, когда всё это закончится.
Прогулка с сыном удалась, всё сложилось, как я хотел – хотя и через нервы, через обиду.То, каким Лёша был в начале дня, уже давно догорело – дотлевает, и, если не ворошить – не вспыхнет.
Утром, сидя рядом с ним на диванчике, вновь поймал себя на мысли, что когда сын спокоен, на него приятно смотреть: всё гармонично в нём. Отцовский трепет не будет понятен до конца – если его не попытаться передать на бумаге. Что я и делаю. Встречаясь с сыном, становлюсь литературным секретарём, всё время пребываю в готовности – чтобы не пропустить то, что неожиданным образом может сорваться с его языка. Как сегодня, например. Фиксирую всё понравившееся – иногда это откровенная чушь, но лучше поймать слово на лету. Ведь оно воробей. Целая клетка птиц. Плохих отпущу потом, хороших – оставлю.
… Мы почти обошли пруд кругом. Я – без энтузиазма. Лёша – с нетерпением. Меня больше занимало лицо кавказкой национальности, собиравшее мусор в кустах. Человека интересовали выброшенные вещи; он что-то ломал, когда стоял на фоне белеющего неба - скрытый редкими сучьями плакучей ивы и кустарников. Лёша вряд ли обращал на него внимание. Человек занимался делом. Он чётко знал, что ему тут нужно.
Когда мы подходили к тому месту, откуда открывался вид на оба берега пруда, я увидел, что мужчина курит. Плотный нагруженный полиэтиленовый пакет стоял у его ног. Человек не смотрел на нас, у меня сложилось впечатление, что он намеренно не оборачивается, прячет взор.
- Папа! Запомни белый куст! Там виден спуск к берегу.
Мы отправились туда. Долго бродили, тщетно пытаясь отыскать это место. Лёша начал нервничать, потому что не мог найти куст. Я понял: ещё чуть-чуть и заплачет. Куст нашёлся в конце концов. Да он и не терялся. Рядом с ним - крутой спуск вниз, даже взрослому тяжело. Что говорить о ребёнке.
Справа и слева - заросли, над - тоже. Судя по всему это спрятанное от глаз место использовали не для романтических нужд, а для более низменных: когда мы уже были внизу (каких трудов это стоило), я обратил внимание на скомканные комочки белых салфеток, валявшиеся тут и там. Я стал судорожно искать кучки какашек - но тщетно. Возможно, они где-то были.
И вот мы почти у самой воды. Я сел на корточки. На коленях - блокнот. Виден противоположный берег. Точнее, часть. Чувство, будто смотрю в окно: дико растущие деревья вокруг словно стены городской квартиры.
Я ощущал себя не поэтом, а подглядывающим. Мальчик проехал на велосипеде, старше Лёши. Ещё люди. Идут, а меня не видят.
- Папа, пиши!
Что ж, уединение найдено, ручка на месте, колени вместо письменного стола, Муза не пришла, но её появление всегда неожиданно, как первый снег, обычно она приходит в процессе. Как говорится, начни есть, а там и голод подтянется.
Что писать? Кому? Сын собирает ветки, ломает их, в общем, занят. Он хотел совместного творчества, но в результате сочинять пришлось мне одному; иногда я просил его придумать рифму, но Лёша ещё маленький, ему тяжело. Главное - ощущения. Главное, что он запомнит этот день: спуск к воде, приготовления, атмосферу, сопутствующую творчеству.
Лёша двигался сзади меня. Я помнил о нём и рождал строки.
Видимо, я привык работать в таком состоянии, когда не ясно - есть вдохновение или его нет; просто начинаешь записывать, ткать будущее произведение. Странное чувство, но последнее время стихи, если появляются у меня, то именно так: без стука в дверь, без знака, почти по принуждению.
... Был период у меня в жизни, когда я начал сочинять дико много. Поступал сигнал - и я бежал к бумаге. И вот я решил сказать "стоп" - попробовал не реагировать на волнение, охватывающее меня, не обращать внимание на приход вдохновения. Однажды не побежал. Не записал. Раз. Другой. Видимо, стихи умирали во мне, не родившись. Было ли это осознанно или на уровне игры - трудно сказать. Но что-то сломалось. Какое-то гармоническое равновесие нарушилось.
Поэтому теперь я уже не понимаю, когда приходит вдохновение. К прозе это, наверное, не имеет никакого отношения (прозу надо писать и в вёдро, и в ненастье).
Но сегодня что-то сочинилось.
Только к концу начал осознавать, что получается чувствительная вещь. Ноги почти занемели, я устал сидеть в неудобной позе, да и прохладнее в зарослях, чем на солнце, поэтому мы вскарабкались наверх...
И вот тут я в очередной раз за сегодня пошёл у сына на поводу: cказал что-то насчёт того, что стих не завершён, и Лёшка заканючил:
- Пошли вниз! Тут вдохновение не работает!
Видимо, последняя фраза и сыграла роль. Так не говорят. Хотя - можно. Но взрослому в голову не придёт так выразиться.
Даже какое-то счастье и прилив сил ощутил от этой фразы.
И мы опять спустились. Или не спустились. Не помню. Неважно это.
Я думал только о том, что фраза о неработающем вдохновении это круто, это надо записать, пока не забылось.
... Когда "мы" приступали к сочинительству, Лёша начал с того, что в первую очередь надо придумать название. Тут он не совсем прав. Тем не менее, я начал думать над названием. А чего далеко ходить? Жизнь шумела рядом - тем самым белым кустом.
СТОЯНКА У БЕЛОГО КУСТА
Мы спускались, шурша песком,
листья мелко дрожали под нами.
Было пасмурно, и над прудом
туча пухла, жирнела. Ты камень
бросил в воду, истошно кричал,
а потом мы смотрели на уток,
и на сердце сгущалась печаль.
Мы запомним с тобой это утро,
этот берег - неровный, упрямый.
"Велик" замер на кромке, и дождь
вдруг прорвал это небо, из раны
потекло. Мы увидели нож -
он торчал из невидимой дали.
- Мы с тобою промокнем, сынок, -
я сказал.
Ты ответил:
- Едва ли!
и обнял меня нежно, и Бог,
посмотрев, удивился, и ливень
перестал - снова солнце взошло.
Тина замерла как на могиле
горсть земли.
И на миг - отлегло..
Cудя по всему, эмоционально стихотворение завершилось на строке, где сын обнимает отца. Именно на этих словах я почувствовал вдохновение и смысл в том, что я делаю. Получился ли стих - не знаю.
Вернувшись с прогулки, я сфотографировал листочки из блокнота - не вырывать же.
Сын удивился:
- Папа, зачем?
- Чтобы не потерялось стихотворение.
- Зачем? - повторил сын. - Ты, что же, все стихи записываешь? Зачем - всё записывать?
... Маленький ещё. Но скоро поймёт. А пока - жажда попробовать себя в разном: вот как сегодня - в роли стихотворца.
Лёшка, как же я рад, что у тебя всё впереди!
01.06.18
Ещё больше Лёши в [club168875587|Лёшином паблике]!!!
В тот день, вместо того, чтобы сразу поехать на дачу – я решил повидаться с сыном.
Гуляли. Он на велосипеде, я пешком и с пакетиком в руке. Мысли о том, что я слишком легко одет – не покидали меня всю дорогу. Ни холодно, ни жарко, но я всё время вспоминал о куртке, которую не надел утром.
И вот мы на Долгом Озере. В пакете – блокноты, ручка, карандаш. Сын захотел заняться сочинением стихов…
Гуляние подходило к концу – я чувствовал это, как всякое приближение неизбежного. Какое-то время мы бродили по тропинке в зарослях осоки, Лёша тащил велосипед, иногда садился на него и кое-как ехал по буграм, но потом понял, что вести велосипед рядом гораздо легче.
У нас была цель – выйти к пруду с другой стороны.
На этой мы уже были: стояли на берегу и изучали то, что виднелось под водой – в основном, покрышки от машин, иногда попадались камни. Мутная поверхность пруда не шевелилась. На противоположном берегу – густые заросли, не протолкнуться, но сын махнул туда, и мы отправились обходить пруд.
Я оставался равнодушным и ничего не хотел. Иногда останавливался, дожидаясь сына – хоть и на велосипеде, но ребёнок отставал. Оказавшись на той стороне, я сразу понял, что спуститься к воде мы не сможем: деревья и кусты лучше любой стражи защищали берег от вторжения. Лёша этого не понимал. Точнее, не хотел понимать. Я плыл по течению, без отношения переставлял ноги и думал только о том, когда всё это закончится.
Прогулка с сыном удалась, всё сложилось, как я хотел – хотя и через нервы, через обиду.То, каким Лёша был в начале дня, уже давно догорело – дотлевает, и, если не ворошить – не вспыхнет.
Утром, сидя рядом с ним на диванчике, вновь поймал себя на мысли, что когда сын спокоен, на него приятно смотреть: всё гармонично в нём. Отцовский трепет не будет понятен до конца – если его не попытаться передать на бумаге. Что я и делаю. Встречаясь с сыном, становлюсь литературным секретарём, всё время пребываю в готовности – чтобы не пропустить то, что неожиданным образом может сорваться с его языка. Как сегодня, например. Фиксирую всё понравившееся – иногда это откровенная чушь, но лучше поймать слово на лету. Ведь оно воробей. Целая клетка птиц. Плохих отпущу потом, хороших – оставлю.
… Мы почти обошли пруд кругом. Я – без энтузиазма. Лёша – с нетерпением. Меня больше занимало лицо кавказкой национальности, собиравшее мусор в кустах. Человека интересовали выброшенные вещи; он что-то ломал, когда стоял на фоне белеющего неба - скрытый редкими сучьями плакучей ивы и кустарников. Лёша вряд ли обращал на него внимание. Человек занимался делом. Он чётко знал, что ему тут нужно.
Когда мы подходили к тому месту, откуда открывался вид на оба берега пруда, я увидел, что мужчина курит. Плотный нагруженный полиэтиленовый пакет стоял у его ног. Человек не смотрел на нас, у меня сложилось впечатление, что он намеренно не оборачивается, прячет взор.
- Папа! Запомни белый куст! Там виден спуск к берегу.
Мы отправились туда. Долго бродили, тщетно пытаясь отыскать это место. Лёша начал нервничать, потому что не мог найти куст. Я понял: ещё чуть-чуть и заплачет. Куст нашёлся в конце концов. Да он и не терялся. Рядом с ним - крутой спуск вниз, даже взрослому тяжело. Что говорить о ребёнке.
Справа и слева - заросли, над - тоже. Судя по всему это спрятанное от глаз место использовали не для романтических нужд, а для более низменных: когда мы уже были внизу (каких трудов это стоило), я обратил внимание на скомканные комочки белых салфеток, валявшиеся тут и там. Я стал судорожно искать кучки какашек - но тщетно. Возможно, они где-то были.
И вот мы почти у самой воды. Я сел на корточки. На коленях - блокнот. Виден противоположный берег. Точнее, часть. Чувство, будто смотрю в окно: дико растущие деревья вокруг словно стены городской квартиры.
Я ощущал себя не поэтом, а подглядывающим. Мальчик проехал на велосипеде, старше Лёши. Ещё люди. Идут, а меня не видят.
- Папа, пиши!
Что ж, уединение найдено, ручка на месте, колени вместо письменного стола, Муза не пришла, но её появление всегда неожиданно, как первый снег, обычно она приходит в процессе. Как говорится, начни есть, а там и голод подтянется.
Что писать? Кому? Сын собирает ветки, ломает их, в общем, занят. Он хотел совместного творчества, но в результате сочинять пришлось мне одному; иногда я просил его придумать рифму, но Лёша ещё маленький, ему тяжело. Главное - ощущения. Главное, что он запомнит этот день: спуск к воде, приготовления, атмосферу, сопутствующую творчеству.
Лёша двигался сзади меня. Я помнил о нём и рождал строки.
Видимо, я привык работать в таком состоянии, когда не ясно - есть вдохновение или его нет; просто начинаешь записывать, ткать будущее произведение. Странное чувство, но последнее время стихи, если появляются у меня, то именно так: без стука в дверь, без знака, почти по принуждению.
... Был период у меня в жизни, когда я начал сочинять дико много. Поступал сигнал - и я бежал к бумаге. И вот я решил сказать "стоп" - попробовал не реагировать на волнение, охватывающее меня, не обращать внимание на приход вдохновения. Однажды не побежал. Не записал. Раз. Другой. Видимо, стихи умирали во мне, не родившись. Было ли это осознанно или на уровне игры - трудно сказать. Но что-то сломалось. Какое-то гармоническое равновесие нарушилось.
Поэтому теперь я уже не понимаю, когда приходит вдохновение. К прозе это, наверное, не имеет никакого отношения (прозу надо писать и в вёдро, и в ненастье).
Но сегодня что-то сочинилось.
Только к концу начал осознавать, что получается чувствительная вещь. Ноги почти занемели, я устал сидеть в неудобной позе, да и прохладнее в зарослях, чем на солнце, поэтому мы вскарабкались наверх...
И вот тут я в очередной раз за сегодня пошёл у сына на поводу: cказал что-то насчёт того, что стих не завершён, и Лёшка заканючил:
- Пошли вниз! Тут вдохновение не работает!
Видимо, последняя фраза и сыграла роль. Так не говорят. Хотя - можно. Но взрослому в голову не придёт так выразиться.
Даже какое-то счастье и прилив сил ощутил от этой фразы.
И мы опять спустились. Или не спустились. Не помню. Неважно это.
Я думал только о том, что фраза о неработающем вдохновении это круто, это надо записать, пока не забылось.
... Когда "мы" приступали к сочинительству, Лёша начал с того, что в первую очередь надо придумать название. Тут он не совсем прав. Тем не менее, я начал думать над названием. А чего далеко ходить? Жизнь шумела рядом - тем самым белым кустом.
СТОЯНКА У БЕЛОГО КУСТА
Мы спускались, шурша песком,
листья мелко дрожали под нами.
Было пасмурно, и над прудом
туча пухла, жирнела. Ты камень
бросил в воду, истошно кричал,
а потом мы смотрели на уток,
и на сердце сгущалась печаль.
Мы запомним с тобой это утро,
этот берег - неровный, упрямый.
"Велик" замер на кромке, и дождь
вдруг прорвал это небо, из раны
потекло. Мы увидели нож -
он торчал из невидимой дали.
- Мы с тобою промокнем, сынок, -
я сказал.
Ты ответил:
- Едва ли!
и обнял меня нежно, и Бог,
посмотрев, удивился, и ливень
перестал - снова солнце взошло.
Тина замерла как на могиле
горсть земли.
И на миг - отлегло..
Cудя по всему, эмоционально стихотворение завершилось на строке, где сын обнимает отца. Именно на этих словах я почувствовал вдохновение и смысл в том, что я делаю. Получился ли стих - не знаю.
Вернувшись с прогулки, я сфотографировал листочки из блокнота - не вырывать же.
Сын удивился:
- Папа, зачем?
- Чтобы не потерялось стихотворение.
- Зачем? - повторил сын. - Ты, что же, все стихи записываешь? Зачем - всё записывать?
... Маленький ещё. Но скоро поймёт. А пока - жажда попробовать себя в разном: вот как сегодня - в роли стихотворца.
Лёшка, как же я рад, что у тебя всё впереди!
01.06.18
Ещё больше Лёши в [club168875587|Лёшином паблике]!!!
INSPIRATION DOES NOT WORK EVERYWHERE ...
That day, instead of going straight to the dacha, I decided to see my son.
We took a walk. He is on a bicycle, I am walking and with a bag in hand The thought that I was too lightly dressed did not leave me all the way. Neither cold nor hot, but I kept thinking about the jacket that I had not put on in the morning.
And here we are at the Long Lake. The package contains notebooks, a pen, a pencil. The son wanted to start writing poetry ...
The party was coming to an end - I felt it like any approach of the inevitable. For some time we wandered along the path in the thickets of sedges, Lyosha dragged his bike, sometimes sat on it and somehow rode along the hills, but then he realized that it was much easier to keep a bike nearby.
We had a goal - to go to the pond from the other side.
We have already been on this one: we stood on the shore and studied what could be seen under the water - mainly tires from cars, sometimes we came across stones. The muddy surface of the pond did not move. On the opposite bank - dense thickets, not pushing through, but the son waved there, and we went around the pond.
I remained indifferent and did not want anything. Sometimes he stopped, waiting for his son - even on a bicycle, but the child lagged behind. Once on the other side, I immediately realized that we could not go down to the water: trees and bushes better than any guard defended the shore from invasion. Lyosha did not understand this. More precisely, I did not want to understand. I went with the flow, shifted my legs without attitude and thought only about when it would all end.
The walk with my son was a success, everything turned out as I wanted - albeit through nerves, through resentment. What Lyosha was at the beginning of the day has long since burned out - it is dying, and if not stirred up, it will not flare up.
In the morning, sitting next to him on the sofa, I again caught myself thinking that when the son is calm, it is pleasant to look at him: everything is harmonious in him. Father's trepidation will not be fully understood - if you do not try to convey it on paper. What I am doing. When I meet my son, I become a literary secretary, I am always in readiness - so as not to miss something that may unexpectedly come off his tongue. Like today, for example. I record everything I like - sometimes this is outright nonsense, but it's better to catch the word on the fly. After all, it is a sparrow. A whole cage of birds. I'll let the bad ones go later, and I'll leave the good ones.
... We almost walked around the pond. I am not enthusiastic. Lyosha - with impatience. I was more interested in the face of Caucasian nationality, collecting garbage in the bushes. The person was interested in discarded things; he was breaking something when he stood against the background of the whitening sky - hidden by the sparse branches of weeping willow and bushes. Lyosha hardly paid attention to him. The man was busy with business. He clearly knew what he needed here.
When we approached the place from where there was a view of both sides of the pond, I saw that the man was smoking. A thick, weighted plastic bag stood at his feet. The man did not look at us, I got the impression that he deliberately does not turn around, hides his gaze.
- Dad! Remember the white bush! There you can see the descent to the shore.
We went there. We wandered for a long time, trying in vain to find this place. Lyosha began to get nervous because he could not find a bush. I realized: a little more and cry. The bush was found in the end. And he was not lost. Next to him - a steep descent down, even an adult is hard. What to say about the child.
To the right and to the left - thickets, above - too. Apparently, this place, hidden from the eyes, was used not for romantic needs, but for lower ones: when we were already downstairs (how much work it cost), I noticed the crumpled lumps of white napkins lying here and there. I began frantically looking for heaps of poop - but in vain. Perhaps they were somewhere.
And now we are almost at the water's edge. I squatted down. On my knees - a notebook. The opposite bank is visible. More precisely, part. I feel like looking out the window: wildly growing trees around like the walls of a city apartment.
I felt myself not a poet, but a spy. The boy rode a bike older than Lyosha. More people. They walk, but they don't see me.
- Dad, write!
Well, solitude is found, the pen is in place, the knees are instead of the writing table, the Muse did not come, but her appearance is always unexpected, like the first snow, she usually comes in the process. As they say, start eating, and then hunger will tighten.
What to write? Who? The son collects branches, breaks them, in general, is busy. He wanted to work together, but as a result, I had to write alone; sometimes I asked him to come up with a rhyme, but Lyosha is still small, it's hard for him. The main thing is sensation. The main thing is that he will remember this day: the descent to the water, the preparations, the atmosphere accompanying creativity.
Lyosha moved behind me. I remembered him and gave birth to lines.
Apparently, I am used to working in such a state when it is not clear whether there is inspiration or not; you just start writing down, weaving the future work. It's a strange feeling, but lately poems, if they appear in me, then exactly like this: without knocking on the door, without a sign, almost under duress.
... There was a period in my life when I started to compose a lot. There was a signal - and I ran to the paper. And so I decided to say "stop" - I tried not to react to
That day, instead of going straight to the dacha, I decided to see my son.
We took a walk. He is on a bicycle, I am walking and with a bag in hand The thought that I was too lightly dressed did not leave me all the way. Neither cold nor hot, but I kept thinking about the jacket that I had not put on in the morning.
And here we are at the Long Lake. The package contains notebooks, a pen, a pencil. The son wanted to start writing poetry ...
The party was coming to an end - I felt it like any approach of the inevitable. For some time we wandered along the path in the thickets of sedges, Lyosha dragged his bike, sometimes sat on it and somehow rode along the hills, but then he realized that it was much easier to keep a bike nearby.
We had a goal - to go to the pond from the other side.
We have already been on this one: we stood on the shore and studied what could be seen under the water - mainly tires from cars, sometimes we came across stones. The muddy surface of the pond did not move. On the opposite bank - dense thickets, not pushing through, but the son waved there, and we went around the pond.
I remained indifferent and did not want anything. Sometimes he stopped, waiting for his son - even on a bicycle, but the child lagged behind. Once on the other side, I immediately realized that we could not go down to the water: trees and bushes better than any guard defended the shore from invasion. Lyosha did not understand this. More precisely, I did not want to understand. I went with the flow, shifted my legs without attitude and thought only about when it would all end.
The walk with my son was a success, everything turned out as I wanted - albeit through nerves, through resentment. What Lyosha was at the beginning of the day has long since burned out - it is dying, and if not stirred up, it will not flare up.
In the morning, sitting next to him on the sofa, I again caught myself thinking that when the son is calm, it is pleasant to look at him: everything is harmonious in him. Father's trepidation will not be fully understood - if you do not try to convey it on paper. What I am doing. When I meet my son, I become a literary secretary, I am always in readiness - so as not to miss something that may unexpectedly come off his tongue. Like today, for example. I record everything I like - sometimes this is outright nonsense, but it's better to catch the word on the fly. After all, it is a sparrow. A whole cage of birds. I'll let the bad ones go later, and I'll leave the good ones.
... We almost walked around the pond. I am not enthusiastic. Lyosha - with impatience. I was more interested in the face of Caucasian nationality, collecting garbage in the bushes. The person was interested in discarded things; he was breaking something when he stood against the background of the whitening sky - hidden by the sparse branches of weeping willow and bushes. Lyosha hardly paid attention to him. The man was busy with business. He clearly knew what he needed here.
When we approached the place from where there was a view of both sides of the pond, I saw that the man was smoking. A thick, weighted plastic bag stood at his feet. The man did not look at us, I got the impression that he deliberately does not turn around, hides his gaze.
- Dad! Remember the white bush! There you can see the descent to the shore.
We went there. We wandered for a long time, trying in vain to find this place. Lyosha began to get nervous because he could not find a bush. I realized: a little more and cry. The bush was found in the end. And he was not lost. Next to him - a steep descent down, even an adult is hard. What to say about the child.
To the right and to the left - thickets, above - too. Apparently, this place, hidden from the eyes, was used not for romantic needs, but for lower ones: when we were already downstairs (how much work it cost), I noticed the crumpled lumps of white napkins lying here and there. I began frantically looking for heaps of poop - but in vain. Perhaps they were somewhere.
And now we are almost at the water's edge. I squatted down. On my knees - a notebook. The opposite bank is visible. More precisely, part. I feel like looking out the window: wildly growing trees around like the walls of a city apartment.
I felt myself not a poet, but a spy. The boy rode a bike older than Lyosha. More people. They walk, but they don't see me.
- Dad, write!
Well, solitude is found, the pen is in place, the knees are instead of the writing table, the Muse did not come, but her appearance is always unexpected, like the first snow, she usually comes in the process. As they say, start eating, and then hunger will tighten.
What to write? Who? The son collects branches, breaks them, in general, is busy. He wanted to work together, but as a result, I had to write alone; sometimes I asked him to come up with a rhyme, but Lyosha is still small, it's hard for him. The main thing is sensation. The main thing is that he will remember this day: the descent to the water, the preparations, the atmosphere accompanying creativity.
Lyosha moved behind me. I remembered him and gave birth to lines.
Apparently, I am used to working in such a state when it is not clear whether there is inspiration or not; you just start writing down, weaving the future work. It's a strange feeling, but lately poems, if they appear in me, then exactly like this: without knocking on the door, without a sign, almost under duress.
... There was a period in my life when I started to compose a lot. There was a signal - and I ran to the paper. And so I decided to say "stop" - I tried not to react to
У записи 5 лайков,
0 репостов,
224 просмотров.
0 репостов,
224 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Андрей Ноябрь