Ты должен выбрать двух своих детей, которые проведут...

Ты должен выбрать двух своих детей, которые проведут вечность на новых Небесах Бога и на новой земле, но только двух.
— Что? — взорвался Мак, поворачиваясь к ней недоверчиво.
— И выбрать троих своих детей, которые проведут вечность в аду.
Мак не верил своим ушам, ему снова стало страшно.
— Макензи. — Ее голос сейчас звучал так же чарующе, как тогда, когда он услышал его в первый раз, — я всего лишь прошу тебя сделать то, что, по твоему разумению, делает Бог. Он знает всех, кто когда-либо существовал, и понимает их гораздо глубже и яснее, чем ты когда-нибудь поймешь своих детей. Он любит каждого в соответствии со своим пониманием того, что это его сын либо дочь. Ты считаешь, что он отправит большинство из них на вечные мучения, прочь от себя, лишив своей любви. Разве не так?
— Наверное, так. Я просто никогда не рассматривал этот вопрос с такой стороны. Я только полагал, что Бог каким-то образом может это сделать. Разговоры об аде всегда были просто отвлеченными разговорами, они не касались никого, кого я в действительности… — Мак колебался, понимая: то, что он сейчас скажет, будет звучать гадко, — …тех, кто меня по-настоящему заботит.
— В таком случае ты считаешь, что Богу это просто, а тебе нет? Давай, Макензи. Которых из пяти ты отправишь на вечные мучения? Вот Кейт постоянно с тобой пререкается. Она плохо к тебе относится, много раз говорила то, что тебя задевает. Наверное, она первый кандидат. Как насчет нее? Ты же судья, Макензи, ты должен выбирать.
— Я не хочу быть судьей, — сказал он, поднимаясь со стула.
Этого не могло быть на самом деле. Как можно требовать, чтобы он, Мак, выбирал из своих детей? Как он сможет приговорить Кейт или кого-то другого к вечности в аду только потому, что они согрешили против него. Даже если бы Кейт, Джош, Джон или Тайлер совершили какое-нибудь жуткое преступление, он и тогда не стал бы этого делать. Он не смог бы! Для него главным было не их поведение, а его любовь к ним.
— Я не могу этого сделать, — произнес он тихо.
— Ты должен, — ответила она.
— Я не могу этого сделать, — повторил он громче и с большим жаром.
— Ты должен, — повторила она еще более мягким голосом.
— Я… не стану… этого… делать! — прокричал Мак, и кровь в нем вскипела.
— Ты должен, — прошептала она.
— Я не могу. Не могу. И не стану! — На этот раз из него выплеснулись слова и чувства. Женщина же просто стояла и ждала. Наконец он поднял на нее умоляющий взгляд, — Можно мне пойти вместо них? Если нужно кого-то обречь на вечные муки, почему не меня? — Он упал к ее ногам, плача. — Прошу, пустите меня вместо детей, пожалуйста, я буду счастлив… Прошу вас, умоляю. Пустите меня… Пожалуйста…
— Макензи, Макензи, — прошептала она, и ее слова были как плеск прохладной воды в знойный день. Ее руки нежно коснулись его щек, и она подняла его с колен. Глядя сквозь пелену слез, он видел на ее лице сияющую улыбку. — Теперь ты говоришь как Иисус. Ты правильно судил, Макензи. Я тобой горжусь!
— Но я вовсе не судил, — в смятении отозвался Мак.
— О, ты судил. Ты рассудил, что они заслуживают любви, даже если тебе это будет стоить всего. Так любит Иисус