Однажды у меня случился глобальный переезд, когда пришлось перебрать все содержимое квартиры, самое нужное взять с собой, остальное оставить на хранение или выбросить. Я не отношусь к шопоголикам и отчаянным модницам, поэтому дюжина мешков с одеждой, которую пришлось вынести на помойку, стала для меня полной неожиданностью. На шкафах нашлись чемоданы, плотно забитые синтетическими свитерами, поношенными пальто и юбками как минимум трех размеров — от сорокового до… не будем об этом. Зачем-то я берегла тряпки, которые теоретически могли пригодиться, если меня вдруг разнесет или, наоборот, отощаю; если настанет сорокоградусный мороз, а мне понадобится спать на земле; если придется разгружать машину картошки; если моя актуальная одежда внезапно исчезнет, а другой купить не смогу. При этом носила-то я десятка два вещей, а хранила горы.
Пытаясь понять, почему это произошло со мной, я нашла только один ответ: меня мучил страх. В первые годы брака нам вечно не хватало денег, я не смела ничего выбрасывать — вдруг через год понадобится, а купить будет не на что. Как же избавиться от почти хорошей, теплой одежды, а если надо будет стоять в очереди на морозе? А обувь — как выкинуть потертые туфли тридцать четвертого размера, где взять другие?!
Неважно, что бесконечные очереди за едой закончились в начале девяностых. Неважно, что только в ранней юности мне приходилось ходить в одних и тех же лодочках фабрики «Парижская коммуна» с апреля по октябрь. Бедность была прописана у меня в подсознании. Это не мшелоимство — это страх.
Недавно моя подруга, живущая в городе, где нет зимы, осознала, что годами не выбрасывала старый кашемировый свитер по единственной причине — его можно продать в голодное время. У нее тоже нашлось несколько мешков отличной одежды на черный день, потому что в семейной памяти хранились строчки из блокадных писем дедушки: «Обменяй мой костюм на жмых». Это не скупость — это страх.
Есть люди, готовые добывать крошечные деньги любыми недостойными способами. Нет, они не грабят и не убивают, но крысятничают по мелочи. Кто-то приторговывает заведомо бракованным товаром, другие за триста рублей изображают сознательных граждан на митингах, третьи подставляют коллег ради копеечной премии. Далеко не все они без совести и стыда — многие просто напуганы призраком нищеты. Это не подлость — это страх.
Кто-то чувствует себя в безопасности, когда в доме много еды. Полки забиты крупами, в морозильнике запас мяса, фрукты то и дело портятся. В ресторанах они часто заказывают слишком много блюд, потому что вид обильного стола их успокаивает; остатки огромных порций забирают домой, а через пару дней отправляют в мусорку. Постоянно переедают, ведь сытость равна достатку. Это не обжорство — это страх.
Мы храним смешные платья со школьных дискотек, крошечные юбки, которые теперь натянешь разве что до колен, кукольные шорты, вмещавшие попу двадцать килограммов назад. Никто не надеется настолько похудеть, но мы не готовы поверить, что юность ушла навсегда, а впереди маячит старость с ее чинным гардеробом. Если нежную хрупкость наших тел помнят только эти нелепые тряпочки, как же их уничтожить? И это не глупость — это страх.
И мы длим отношения, из которых страсть и радость навсегда ушли в песок, а на их месте растут только боль или глухая тоска. Но отпустить — значит остаться одному, без того проклятого стакана воды, без надежды; лицом к лицу со своей тревогой. Поэтому невозможно перестать цепляться так, будто этот человек последний на земле. Но это не любовь — это страх.
Когда я замечаю страх в других людях, даже не смею сказать «не бойся», потому что все мы храбры с чужими демонами и беспомощны со своими. Можно только спросить: чего ты боишься? Загляни в себя и пойми, может быть, привычный ужас на самом деле давно над тобой не властен.
Пытаясь понять, почему это произошло со мной, я нашла только один ответ: меня мучил страх. В первые годы брака нам вечно не хватало денег, я не смела ничего выбрасывать — вдруг через год понадобится, а купить будет не на что. Как же избавиться от почти хорошей, теплой одежды, а если надо будет стоять в очереди на морозе? А обувь — как выкинуть потертые туфли тридцать четвертого размера, где взять другие?!
Неважно, что бесконечные очереди за едой закончились в начале девяностых. Неважно, что только в ранней юности мне приходилось ходить в одних и тех же лодочках фабрики «Парижская коммуна» с апреля по октябрь. Бедность была прописана у меня в подсознании. Это не мшелоимство — это страх.
Недавно моя подруга, живущая в городе, где нет зимы, осознала, что годами не выбрасывала старый кашемировый свитер по единственной причине — его можно продать в голодное время. У нее тоже нашлось несколько мешков отличной одежды на черный день, потому что в семейной памяти хранились строчки из блокадных писем дедушки: «Обменяй мой костюм на жмых». Это не скупость — это страх.
Есть люди, готовые добывать крошечные деньги любыми недостойными способами. Нет, они не грабят и не убивают, но крысятничают по мелочи. Кто-то приторговывает заведомо бракованным товаром, другие за триста рублей изображают сознательных граждан на митингах, третьи подставляют коллег ради копеечной премии. Далеко не все они без совести и стыда — многие просто напуганы призраком нищеты. Это не подлость — это страх.
Кто-то чувствует себя в безопасности, когда в доме много еды. Полки забиты крупами, в морозильнике запас мяса, фрукты то и дело портятся. В ресторанах они часто заказывают слишком много блюд, потому что вид обильного стола их успокаивает; остатки огромных порций забирают домой, а через пару дней отправляют в мусорку. Постоянно переедают, ведь сытость равна достатку. Это не обжорство — это страх.
Мы храним смешные платья со школьных дискотек, крошечные юбки, которые теперь натянешь разве что до колен, кукольные шорты, вмещавшие попу двадцать килограммов назад. Никто не надеется настолько похудеть, но мы не готовы поверить, что юность ушла навсегда, а впереди маячит старость с ее чинным гардеробом. Если нежную хрупкость наших тел помнят только эти нелепые тряпочки, как же их уничтожить? И это не глупость — это страх.
И мы длим отношения, из которых страсть и радость навсегда ушли в песок, а на их месте растут только боль или глухая тоска. Но отпустить — значит остаться одному, без того проклятого стакана воды, без надежды; лицом к лицу со своей тревогой. Поэтому невозможно перестать цепляться так, будто этот человек последний на земле. Но это не любовь — это страх.
Когда я замечаю страх в других людях, даже не смею сказать «не бойся», потому что все мы храбры с чужими демонами и беспомощны со своими. Можно только спросить: чего ты боишься? Загляни в себя и пойми, может быть, привычный ужас на самом деле давно над тобой не властен.
Once I had a global move, when I had to go through all the contents of the apartment, take the most necessary things with me, leave the rest for storage or throw away. I do not belong to shopaholics and desperate fashionistas, so the dozen bags of clothes that I had to take out in the trash was a complete surprise to me. There were suitcases on the closets, tightly packed with synthetic sweaters, worn coats and skirts of at least three sizes - from forties to ... let's not talk about that. For some reason, I took care of the rags, which could theoretically come in handy if I was suddenly smashed or, on the contrary, emaciated; if a forty-degree frost comes, and I need to sleep on the ground; if you have to unload the potato machine; if my current clothes suddenly disappear and I can't buy another one. At the same time, I wore about two dozen things, and kept the mountains.
Trying to understand why this happened to me, I found only one answer: I was tormented by fear. In the first years of marriage, we always did not have enough money, I did not dare to throw anything away - suddenly in a year I will need it, and there will be nothing to buy. How to get rid of almost good, warm clothes, and if you have to stand in line in the cold? And shoes - how to throw out the worn out shoes of size thirty-four, where to get others ?!
Never mind that endless food queues ended in the early nineties. It doesn't matter that only in my early youth I had to walk in the same boats of the Paris Commune factory from April to October. Poverty was written in my subconscious. This is not fraud - this is fear.
Recently, a friend of mine, who lives in a city where there is no winter, realized that she hadn't thrown away an old cashmere sweater in years for the only reason - you can sell it in times of famine. She also had several bags of excellent clothes for a rainy day, because the family memory kept lines from grandfather's blockade letters: "Exchange my suit for cake." This is not stinginess - this is fear.
There are people who are ready to get tiny money in any unworthy way. No, they do not rob or kill, but rat on little things. Someone sells deliberately defective goods, others for three hundred rubles portray conscientious citizens at rallies, others substitute colleagues for a penny bonus. Not all of them are without conscience and shame - many are simply frightened by the specter of poverty. This is not meanness - this is fear.
Someone feels safe when there is a lot of food in the house. The shelves are crammed with cereals, there is a supply of meat in the freezer, fruits are spoiled every now and then. In restaurants, they often order too many dishes because the sight of the plentiful table calms them down; the remains of huge portions are taken home, and after a couple of days they are sent to the trash. They constantly overeat, because satiety is equal to wealth. It's not gluttony - it's fear.
We keep funny dresses from school discos, tiny skirts, which now you can only pull up to your knees, doll shorts that fit the ass twenty kilograms back. No one hopes to lose so much weight, but we are not ready to believe that youth is gone forever, and old age looms ahead with its decorous wardrobe. If the delicate fragility of our bodies is remembered only by these ridiculous rags, how can we destroy them? And this is not stupidity - this is fear.
And we last a relationship, from which passion and joy have forever gone into the sand, and in their place only pain or dull longing grows. But to let go means to be left alone, without that damned glass of water, without hope; face to face with your anxiety. Therefore, it is impossible to stop clinging as if this person is the last on earth. But this is not love - this is fear.
When I notice fear in other people, I don't even dare say “don't be afraid”, because we are all brave with other people's demons and helpless with our own. One can only ask: what are you afraid of? Look inside yourself and understand, maybe the usual horror has actually not been in control of you for a long time.
Trying to understand why this happened to me, I found only one answer: I was tormented by fear. In the first years of marriage, we always did not have enough money, I did not dare to throw anything away - suddenly in a year I will need it, and there will be nothing to buy. How to get rid of almost good, warm clothes, and if you have to stand in line in the cold? And shoes - how to throw out the worn out shoes of size thirty-four, where to get others ?!
Never mind that endless food queues ended in the early nineties. It doesn't matter that only in my early youth I had to walk in the same boats of the Paris Commune factory from April to October. Poverty was written in my subconscious. This is not fraud - this is fear.
Recently, a friend of mine, who lives in a city where there is no winter, realized that she hadn't thrown away an old cashmere sweater in years for the only reason - you can sell it in times of famine. She also had several bags of excellent clothes for a rainy day, because the family memory kept lines from grandfather's blockade letters: "Exchange my suit for cake." This is not stinginess - this is fear.
There are people who are ready to get tiny money in any unworthy way. No, they do not rob or kill, but rat on little things. Someone sells deliberately defective goods, others for three hundred rubles portray conscientious citizens at rallies, others substitute colleagues for a penny bonus. Not all of them are without conscience and shame - many are simply frightened by the specter of poverty. This is not meanness - this is fear.
Someone feels safe when there is a lot of food in the house. The shelves are crammed with cereals, there is a supply of meat in the freezer, fruits are spoiled every now and then. In restaurants, they often order too many dishes because the sight of the plentiful table calms them down; the remains of huge portions are taken home, and after a couple of days they are sent to the trash. They constantly overeat, because satiety is equal to wealth. It's not gluttony - it's fear.
We keep funny dresses from school discos, tiny skirts, which now you can only pull up to your knees, doll shorts that fit the ass twenty kilograms back. No one hopes to lose so much weight, but we are not ready to believe that youth is gone forever, and old age looms ahead with its decorous wardrobe. If the delicate fragility of our bodies is remembered only by these ridiculous rags, how can we destroy them? And this is not stupidity - this is fear.
And we last a relationship, from which passion and joy have forever gone into the sand, and in their place only pain or dull longing grows. But to let go means to be left alone, without that damned glass of water, without hope; face to face with your anxiety. Therefore, it is impossible to stop clinging as if this person is the last on earth. But this is not love - this is fear.
When I notice fear in other people, I don't even dare say “don't be afraid”, because we are all brave with other people's demons and helpless with our own. One can only ask: what are you afraid of? Look inside yourself and understand, maybe the usual horror has actually not been in control of you for a long time.
У записи 5 лайков,
0 репостов,
297 просмотров.
0 репостов,
297 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Владимир Шалимов
