Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы—как истории планет.
У каждой всё особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.
А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтерестностью своей.
У каждого—свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это всё неведомо для нас.
И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой...
Всё это забирает он с собой.
Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит всё равно.
Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?
Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная всё, не знаем ничего.
Уходят люди... Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.
Их судьбы—как истории планет.
У каждой всё особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.
А если кто-то незаметно жил
и с этой незаметностью дружил,
он интересен был среди людей
самой неинтерестностью своей.
У каждого—свой тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час,
но это всё неведомо для нас.
И если умирает человек,
с ним умирает первый его снег,
и первый поцелуй, и первый бой...
Всё это забирает он с собой.
Да, остаются книги и мосты,
машины и художников холсты,
да, многому остаться суждено,
но что-то ведь уходит всё равно.
Таков закон безжалостной игры.
Не люди умирают, а миры.
Людей мы помним, грешных и земных.
А что мы знали, в сущности, о них?
Что знаем мы про братьев, про друзей,
что знаем о единственной своей?
И про отца родного своего
мы, зная всё, не знаем ничего.
Уходят люди... Их не возвратить.
Их тайные миры не возродить.
И каждый раз мне хочется опять
от этой невозвратности кричать.
There are no uninteresting people in the world.
Their fates are like planetary histories.
Each has everything special, its own,
and there are no planets like her.
And if someone lived unnoticed
and was friends with this imperceptibility,
he was interesting among people
by its very disinterest.
Everyone has their own secret personal world.
There is the best moment in this world.
There is the worst hour in this world,
but all this is unknown to us.
And if a person dies,
his first snow dies with him,
and the first kiss, and the first fight ...
He takes all this with him.
Yes, there are books and bridges
machines and artists' canvases,
yes, much is destined to remain,
but something goes away anyway.
This is the law of ruthless play.
Not people die, but worlds.
We remember people, sinners and earthly.
And what did we know, in essence, about them?
What do we know about brothers, about friends,
what do we know about our only one?
And about his own father
we, knowing everything, know nothing.
People are leaving ... They cannot be returned.
Their secret worlds cannot be revived.
And every time I want it again
from this irreversibility to scream.
Their fates are like planetary histories.
Each has everything special, its own,
and there are no planets like her.
And if someone lived unnoticed
and was friends with this imperceptibility,
he was interesting among people
by its very disinterest.
Everyone has their own secret personal world.
There is the best moment in this world.
There is the worst hour in this world,
but all this is unknown to us.
And if a person dies,
his first snow dies with him,
and the first kiss, and the first fight ...
He takes all this with him.
Yes, there are books and bridges
machines and artists' canvases,
yes, much is destined to remain,
but something goes away anyway.
This is the law of ruthless play.
Not people die, but worlds.
We remember people, sinners and earthly.
And what did we know, in essence, about them?
What do we know about brothers, about friends,
what do we know about our only one?
And about his own father
we, knowing everything, know nothing.
People are leaving ... They cannot be returned.
Their secret worlds cannot be revived.
And every time I want it again
from this irreversibility to scream.
У записи 7 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Григорий Кукуй
