Хотела написать эту историю неделю назад. Потом замолчала. - Запись на стене пользователя Ольга Цветкова в Вконтакте. Комментарии и лайки к записи.

Ольга Цветкова

Хотела написать эту историю неделю назад. Потом замолчала. Теперь, в свете произошедшего, понимаю, почему она поднялась во мне.

В 1996 году мы отправились в Болгарию - 30 детей, учащихся в Лицее Искусств Санкт-Петерубурга. Мне было 12 лет. Могло так и остаться - 12 лет.

Основная часть поездки проходила в горах, на базе в Банско. А последние несколько дней - на море. У нас был свой автобус Лицея, подаренный губернатором, и на нём мы ехали трое суток в Болгарию и трое - обратно. Главной была директор Лицея - Диана Тихоновна. Ей также помогали с детьми пару воспитательниц.

Это началось уже на море, когда до возвращения домой оставалось несколько дней. Сначала я, вдруг, увидела своего отца с братом! Они тоже прилетели в Болгарию, и решили заехать ко мне и сделать сюрприз. Папа купил видеокамеру, и он подходил ко мне и снимал реакцию. В то время все эти факторы вместе были просто невероятными. Я была вне себя от восторга. Возможно, в моей летописи это вообще последний момент, когда я была ещё ребёнком. И так символично, что он есть где-то на плёнке...

А дальше всё понеслось, будто по сценарию.

Вечером накануне отъезда я возвращалась в свой домик. Кажется, там жили ещё пару девочек. Мне внезапно захотелось в туалет. Удобства были на улице, но хотелось сильно прямо здесь. Зайдя в дом, я начала мёрзнуть. Очень быстро. Пока напяливала одежду, выбегала писать. Каждые пять минут. Никогда после я с такой симптоматикой не встречалась. Я даже не успевала дойти до кровати и снова на улицу. В итоге на мне оказалась вся одежда, в том числе шерстяные свитера, так как мы были до этого в горах. Так прошла вся ночь, я не заснула.

Утром пришла на завтрак вся одетая. Я помню, как обсуждала с девчонками за столом, рассказать ли воспитателям (!!!). У взрослых была "своя компания", они постоянно пили. И здесь, на море, они вообще не просыхали. Сейчас я с ужасом осознаю, что в то время это было нормально бояться их настолько, чтобы не рассказать.

Но я всё-таки решилась. И вот этот момент у меня звенит до сих пор. Я подошла к одной из женщин и сказала: "Меня знобило всю ночь. Я, кажется, заболела". На что в ответ: "Пить надо меньше" - с этим вот обесцениванием, унижением и презрением, которые вшиты в советских баб (женщин там не было). Очевидно, она пошутила. Мне было 12, в их алко-компанию я не входила. Но сейчас, со стороны уже взрослого человека, я понимаю, что такая вот реакция - это подсудное дело.

Мы загрузились в автобус. Впереди было трое суток пути.

К концу первых суток стало понятно, что мы все больны. Уже потом нам расскажут, что в Банско, в том бараке, где мы жили, был вирус, который поражал каждого в его слабое место, оставшийся от прошлой группы детей, но сейчас об этом ещё никто не знает. Мы едем в замкнутом пространстве с пьющими женщинами, которым доверили 30 жизней.

В тяжёлом состоянии оказались семеро из нас. Я, наконец, получила заветное место в хвосте автобуса, где был огромный лежак. Мы там лежали солдатиками. Я - у окна, в самом тяжёлом состоянии. В тот момент время остановилось для меня, и я до сих пор могу туда возвращаться, чтобы открывать новое. Состояние было очень лёгкое. Я была легче пёрышка. Тела я не чувствовала вообще, мне было так хорошо. Так хорошо, как никогда! Я и сейчас могу это чувствовать. И вот только одно было непонятно - почему, глядя на асфальт, я вижу вместо него поднимающиеся и раскрывающиеся челюсти чудовищ? Они двигались волнами. И между ними была бездна, такая тьма, которой не было конца, и я всматривалась в неё. Она была жуткая, но страха не было. Я всё осознавала одновременно: я здесь, в автобусе, это асфальт, и в теле хорошо. Но одновременно я вижу эту бездну и всех этих чудовищ в ней. Это не были смутные галлюцинации, это была альтернативная устойчивая реальность, в которой я оказалась.

На градуснике было 41,9. Жить мне оставалось всего два часа. Я уже горела...И уйдёт много лет, чтобы узнать, что это было состояние и "стражи" перехода...

Я не знаю, в какой момент они включились. Очевидно, раньше. Сначала, видимо, связались с губернатором. Через него решился вопрос с больницей в Украине, где ждали врачи. Но после того, как увидели градусник, перед больницей, эти женщины достали своё самое дорогое - трусы, которые они купили себе в Болгарии, и спирт, который они жрали. И они обливали этим спиртом трусы и обкладывали моё тело.

Я помню врачей, которые зашли в автобус и спросили, кто самый тяжёлый. Все посмотрели на меня. Но температуру сбили, у меня уже было 37, 2. Помню, что у меня во рту и глотке лопнули все капилляры, и изо рта шла кровь и слизь в огромных количествах. Все платки и бельё были в них. Помню, как снова прилетел папа, потому что мы не вернулись 25 августа, и никто даже не сказал родителям, которые нас ждали, что мы не приедем. Он вылетел первым же рейсом. Помню, что за все дни там я ни разу не поела, лежала всё время под капельницей и резко худела.

А ещё я помню вот что.

В один из дней ко мне в палату зашла Диана Тихоновна. Больше никого не было, кроме нас. Она села на мою кровать и начала плакать. Она плакала, рассказывая мне о том, что врачи сообщили, что жить мне оставалось 2 часа. И что если бы я умерла, её бы посадили. А она не хотела в тюрьму. И она очень долго об этом плакала. Не в контексте моей жизни, а в контексте своей. А я слушала её и контейнировала, как это сейчас принято называть. Потому что в моём детстве не существовало такого понятия как дети. Там все были взрослые, и если со мной говорили, я должна была слушать. И если рядом кому-то было плохо, то мне нужно было помогать...

История закончилась хорошо. Мы вернулись домой через несколько дней, все живые. Наши вещи, не отдавая, сожгли. Я была очень худая, и меня отправили к бабушке на блины и молоко. Через неделю я уже была в школе и потом глубоко это не вспоминала. Может быть, так - посмеяться, разве что.

А теперь я всё чаще перепроживаю это. По мере выздоровления целостности стало очевидно, что там было сконцентрировано такое количество ужаса, что с одного набега это не разберёшь. И что мы все глубоко больны. Не дети в автобусе, а взрослые, которые за детей как бы отвечают.

Я тогда увидела их всех. Этих женщин. Увидела как носительниц программ, которые инфицировали их мозги и превратили во что-то стальное - холодное и отталкивающее. И что в них осталось очень мало их собственных внутренних детей, а потому и нам - живым детям - давалось так мало места. Я видела это и раньше - в воспитателях в саду, в учителях. И родители с моих ранних лет ходили везде на разбирательства, так как я видела и была для всех неудобной.

Но одновременно с этим я вижу и многомерность происходящего. Нет тут никакой однозначности. В голове звучит следующее: может, они, наоборот, меня спасли этими своими трусами и спиртом? Не пили бы - не спасли бы. И такое тоже может быть...

Философия тут может быть бесконечная, но есть простые вещи, которые её пресекают. Вот они. В 12 лет ребёнок не должен вмещать чувства взрослой женщины, которая боится за свою жизнь и ищет в нём опоры тогда, когда он сам в ней нуждается. А также нельзя пить алкоголь, когда на тебе - жизнь других людей. Нельзя игнорировать симптомы болезни, когда ты в дороге, далеко от врачей и больниц, когда у тебя группа, особенно детей. А также нельзя унижать тех, кто слабее тебя.

Кому-то эти правила могут показаться очевидными, простыми. Но мне потребовалось очень много лет и работы с собой, чтобы эти права себе возвращать. В той истории никто не разбирался, время было другое. Но каждый раз, когда я слышу, что у кого-то не было тех двух часов, которые были у меня, я снова и снова попадаю туда и восстанавливаю здоровые понятия о человечности, сострадании, и, главное, ответственности одних за других.

I wanted to write this story a week ago. Then she fell silent. Now, in the light of what happened, I understand why she rose in me.

In 1996, we went to Bulgaria - 30 children studying at the Lyceum of Arts in St. Petersburg. I was 12 years old. It could have stayed that way - 12 years.

The main part of the trip took place in the mountains, at the base in Bansko. And the last few days - at sea. We had our own Lyceum bus, donated by the governor, and on it we traveled for three days to Bulgaria and three days back. The main director of the Lyceum was Diana Tikhonovna. She was also helped with the children by a couple of teachers.

It started already at sea, when there were several days left before returning home. First, I suddenly saw my father and brother! They also flew to Bulgaria, and decided to call me and make a surprise. Dad bought a video camera, and he came up to me and filmed the reaction. At the time, all these factors together were incredible. I was overjoyed. Perhaps, in my chronicle, this is generally the last moment, when I was still a child. And it is so symbolic that it is somewhere on the tape ...

And then everything started, as if according to a script.

In the evening on the eve of departure, I returned to my house. It seems there were a couple of girls living there. I suddenly felt like going to the toilet. The facilities were outside, but I really wanted it right here. Going into the house, I began to freeze. Very fast. While I was putting on my clothes, I ran out to write. Every five minutes. I have never met with such symptoms after. I didn’t even have time to get to bed and back out onto the street. As a result, I was wearing all my clothes, including woolen sweaters, since we were in the mountains before. So the whole night passed, I did not fall asleep.

In the morning I came to breakfast all dressed. I remember how I discussed with the girls at the table whether to tell the teachers (!!!). The adults had "their own company", they drank constantly. And here, at sea, they did not dry out at all. I now realize with horror that at the time it was okay to be afraid of them enough not to tell them.

But I made up my mind. And this moment still rings for me. I went up to one of the women and said: "I was shivering all night. I seem to be ill." To which he replied: "We need to drink less" - with this depreciation, humiliation and contempt that were sewn into Soviet women (there were no women there). She was obviously joking. I was 12, I was not part of their alcohol company. But now, from the side of an adult, I understand that such a reaction is a matter of jurisdiction.

We loaded onto the bus. There were three days of travel ahead.

By the end of the first day, it became clear that we were all sick. Later we will be told that in Bansko, in the barrack where we lived, there was a virus that infect everyone in his weak spot, left over from the last group of children, but now no one knows about this. We are driving in a confined space with drinking women who have been entrusted with 30 lives.

Seven of us were in serious condition. I finally got the coveted seat at the back of the bus, where there was a huge sunbed. We were lying there as soldiers. I am at the window, in the most serious condition. At that moment, time stopped for me, and I can still go back there to discover something new. The condition was very light. I was lighter than a feather. I didn't feel the body at all, I felt so good. As good as ever! I can still feel it now. And only one thing was not clear - why, looking at the asphalt, I see instead the rising and opening jaws of monsters? They moved in waves. And between them there was an abyss, such a darkness that had no end, and I peered into it. She was creepy, but there was no fear. I was aware of everything at the same time: I am here on the bus, this is asphalt, and my body is good. But at the same time I see this abyss and all these monsters in it. These were not vague hallucinations, it was an alternate stable reality that I found myself in.

The thermometer read 41.9. I had only two hours to live. I was already on fire ... And it will take many years to find out that it was a state and "guardians" of the transition ...

I do not know at what point they turned on. Obviously earlier. First, apparently, they contacted the governor. Through him, the issue with the hospital in Ukraine, where the doctors were waiting, was resolved. But after they saw the thermometer in front of the hospital, these women got out their most precious things - the underpants they bought for themselves in Bulgaria and the alcohol they ate. And they poured this alcohol on my panties and covered my body.

I remember the doctors who got on the bus and asked who was the hardest. Everyone looked at me. But the temperature was knocked down, I was already 37, 2. I remember that all the capillaries in my mouth and throat burst, and huge quantities of blood and mucus came out of my mouth. All scarves and linen were in them. I remember how my dad flew in again, because we did not return on August 25, and no one even told the parents who were waiting for us that we would not come. He took off on the first flight. I remember that for all the days there I never ate, I lay all the time under a dropper and dramatically lost weight.

I also remember this.

One day Diana Tikhonovna came to my room. There was no one else, to