Актриса Кира Крейлис-Петрова о Блокаде
"Нам сразу предложили эвакуироваться, еще ходили суда по Ладожскому озеру. Но мама категорически отказалась. Помню, на самом последнем корабле поплыли мои одноклассники, но его разбомбили. Все погибли. Таким странным образом судьба нас хранила всю блокаду. Мы с мамой и сестрой пережили ее с первого до последнего дня. В нашем доме умерли буквально все. Каждый день – трагедия. На первом этаже жила одна семья: Люся, Коля-дурачок и их родители. Мама меня выгоняла на улицу дышать свежим воздухом, и я приходила к их окну. Умирали они мучительно. Сначала не выдержал отец, он отобрал у всей семьи карточки, принес домой продукты и съел. Один, на глазах у родных. Но это его не спасло. Последний раз я видела его, когда он сидел на стуле около печки, сгребал с себя вшей и ел. Когда он умер, жена так и спала рядом с ним на кровати, пока не умерла сама. Потом у Коли началась цинга, появились язвы на ногах. Он кричал мне из-за окна: «Кира! Кира!», а я смотрела и плакала. Потом и Коля умер. Люська осталась одна с тремя трупами в комнате, она питалась дохлыми мухами… Наша дворничиха помогла отправить ее в приют, но там Люсю сразу накормили, и она тут же умерла. Желудок не выдержал. Страшное время! Кругом валялись трупы, десятки тел плыли по Неве – и немцы, и русские, а мы тут же купались… Это был ужас!
Мы выжили только благодаря маме. Умирали те, кто сразу делил хлеб на порции и съедал, каждый за себя. А мама на все пайки покупала один целый кусок и только потом равномерно делила его на маленькие кусочки, выдавая по необходимости, постепенно. За хлебом обычно ходила я, и каждый раз что-то случалось. Однажды вышла из дома, а рядом упала женщина. Иду обратно – у нее уже вырезано все мясо.
Я помню блокадный дух – запах смерти. От него нельзя избавиться, зажав нос, он просачивался под кожу... У нас за стенкой жила старенькая учительница Серафима Антоновна с сыном Борисом. Он работал железнодорожником, их на фронт не брали. Мать с сыном истощали и слегли уже зимой 41-го. Жена Бориса сказала нам, что они переезжают, дверь забили. Но через несколько дней, наша мама услышала глухой стук в стену. Оторвали доски, вошли... Господи! И Борис, и Серафима Антоновна оказались в квартире. Они лежали в оледеневших испражнениях, но оба были еще живы! Старуха рассказала, что невестка украла у них карточки и сбежала. Мама принесла им супу: так мы называли дуранду – коричневые засохшие куски жмыха, которые замачивали в соленой воде. Но они скоро умерли. Серафима Антоновна успела завещание на нас переписать, но мама искренне удивилась: «Зачем? Мы и сами скоро умрем».
До сих пор не могу забыть жуткие плотоядные взгляды, которые ловила на себе. Всегда была крепенькой, румяной, в детстве меня даже звали Помидорчик.
Во многом нас спасло еще и то, что жили мы недалеко от Невского пятачка, который занимали наши войска. Военные, уходя в увольнительные, делились пайками, угощали. Бывало, что и угол у нас снимали.
Годы спустя я играла в спектакле «Жила-была девочка» о блокадном Ленинграде. Все персонажи там такие добренькие, румяные – не блокадники, а обитатели райских кущ. Как же я ругалась с режиссером! О войне надо говорить правду, лишь в этом случае она больше не повторится..."
"Нам сразу предложили эвакуироваться, еще ходили суда по Ладожскому озеру. Но мама категорически отказалась. Помню, на самом последнем корабле поплыли мои одноклассники, но его разбомбили. Все погибли. Таким странным образом судьба нас хранила всю блокаду. Мы с мамой и сестрой пережили ее с первого до последнего дня. В нашем доме умерли буквально все. Каждый день – трагедия. На первом этаже жила одна семья: Люся, Коля-дурачок и их родители. Мама меня выгоняла на улицу дышать свежим воздухом, и я приходила к их окну. Умирали они мучительно. Сначала не выдержал отец, он отобрал у всей семьи карточки, принес домой продукты и съел. Один, на глазах у родных. Но это его не спасло. Последний раз я видела его, когда он сидел на стуле около печки, сгребал с себя вшей и ел. Когда он умер, жена так и спала рядом с ним на кровати, пока не умерла сама. Потом у Коли началась цинга, появились язвы на ногах. Он кричал мне из-за окна: «Кира! Кира!», а я смотрела и плакала. Потом и Коля умер. Люська осталась одна с тремя трупами в комнате, она питалась дохлыми мухами… Наша дворничиха помогла отправить ее в приют, но там Люсю сразу накормили, и она тут же умерла. Желудок не выдержал. Страшное время! Кругом валялись трупы, десятки тел плыли по Неве – и немцы, и русские, а мы тут же купались… Это был ужас!
Мы выжили только благодаря маме. Умирали те, кто сразу делил хлеб на порции и съедал, каждый за себя. А мама на все пайки покупала один целый кусок и только потом равномерно делила его на маленькие кусочки, выдавая по необходимости, постепенно. За хлебом обычно ходила я, и каждый раз что-то случалось. Однажды вышла из дома, а рядом упала женщина. Иду обратно – у нее уже вырезано все мясо.
Я помню блокадный дух – запах смерти. От него нельзя избавиться, зажав нос, он просачивался под кожу... У нас за стенкой жила старенькая учительница Серафима Антоновна с сыном Борисом. Он работал железнодорожником, их на фронт не брали. Мать с сыном истощали и слегли уже зимой 41-го. Жена Бориса сказала нам, что они переезжают, дверь забили. Но через несколько дней, наша мама услышала глухой стук в стену. Оторвали доски, вошли... Господи! И Борис, и Серафима Антоновна оказались в квартире. Они лежали в оледеневших испражнениях, но оба были еще живы! Старуха рассказала, что невестка украла у них карточки и сбежала. Мама принесла им супу: так мы называли дуранду – коричневые засохшие куски жмыха, которые замачивали в соленой воде. Но они скоро умерли. Серафима Антоновна успела завещание на нас переписать, но мама искренне удивилась: «Зачем? Мы и сами скоро умрем».
До сих пор не могу забыть жуткие плотоядные взгляды, которые ловила на себе. Всегда была крепенькой, румяной, в детстве меня даже звали Помидорчик.
Во многом нас спасло еще и то, что жили мы недалеко от Невского пятачка, который занимали наши войска. Военные, уходя в увольнительные, делились пайками, угощали. Бывало, что и угол у нас снимали.
Годы спустя я играла в спектакле «Жила-была девочка» о блокадном Ленинграде. Все персонажи там такие добренькие, румяные – не блокадники, а обитатели райских кущ. Как же я ругалась с режиссером! О войне надо говорить правду, лишь в этом случае она больше не повторится..."
Actress Kira Kreilis-Petrova about the Blockade
“We were immediately offered to evacuate, there were still ships on Lake Ladoga. But my mother categorically refused. I remember that my classmates sailed on the very last ship, but it was bombed. Everyone died. her from the first to the last day. Literally everyone died in our house. Every day is a tragedy. On the first floor lived one family: Lyusya, Kolya the Fool and their parents. Mom drove me out into the street to breathe fresh air, and I came to their window They died painfully. At first, my father could not resist, he took the cards from the whole family, brought food home and ate them. Alone, in front of his family. But this did not save him. The last time I saw him was when he was sitting on a chair near the stove, he raked lice off himself and ate. When he died, his wife slept next to him on the bed until she died herself. Then Kolya started scurvy, had ulcers on his legs. He shouted to me from outside the window: "Kira! Kira! ", And I looked and cried. Then Kolya died. Lyuska Ost She lived alone with three corpses in a room, she ate dead flies ... Our janitor helped send her to the orphanage, but there they immediately fed Lyusya, and she died immediately. The stomach could not stand it. Terrible time! Corpses were scattered around, dozens of bodies floated along the Neva - both Germans and Russians, and we swam right there ... It was horror!
We survived only thanks to my mother. Those who immediately divided the bread into portions and ate died, every man for himself. And my mother bought one whole piece for all the rations and only then evenly divided it into small pieces, giving it out as needed, gradually. I used to go for bread, and every time something happened. Once she left the house, and a woman fell nearby. I go back - all the meat has already been cut out.
I remember the siege spirit - the smell of death. You can't get rid of it by pinching your nose, it seeped under the skin ... An old teacher Serafima Antonovna lived behind our wall with her son Boris. He worked as a railway worker, they were not taken to the front. Mother and son were exhausted and took to bed in the winter of 1941. Boris's wife told us that they were moving, the door was barred. But after a few days, our mother heard a thud on the wall. They tore off the boards, entered ... Lord! Both Boris and Serafima Antonovna ended up in the apartment. They were lying in the frozen stool, but both were still alive! The old woman said that her daughter-in-law stole their cards and ran away. Mom brought them some soup: that's what we called duranda - brown dried pieces of cake that were soaked in salt water. But they soon died. Serafima Antonovna managed to rewrite her will on us, but my mother was sincerely surprised: “Why? We ourselves will soon die. "
I still can't forget the terrible carnivorous looks that I caught on myself. I was always strong, ruddy, as a child I was even called Tomato.
In many ways, we were also saved by the fact that we lived not far from the Nevsky patch, which was occupied by our troops. The military, leaving on leave, shared rations, treated. It happened that the corner was filmed from us.
Years later, I played in the play "Once upon a time there was a girl" about besieged Leningrad. All the characters there are so kind, ruddy - not blockades, but the inhabitants of paradise. How I fought with the director! The truth must be told about the war, only in this case it will not happen again ... "
“We were immediately offered to evacuate, there were still ships on Lake Ladoga. But my mother categorically refused. I remember that my classmates sailed on the very last ship, but it was bombed. Everyone died. her from the first to the last day. Literally everyone died in our house. Every day is a tragedy. On the first floor lived one family: Lyusya, Kolya the Fool and their parents. Mom drove me out into the street to breathe fresh air, and I came to their window They died painfully. At first, my father could not resist, he took the cards from the whole family, brought food home and ate them. Alone, in front of his family. But this did not save him. The last time I saw him was when he was sitting on a chair near the stove, he raked lice off himself and ate. When he died, his wife slept next to him on the bed until she died herself. Then Kolya started scurvy, had ulcers on his legs. He shouted to me from outside the window: "Kira! Kira! ", And I looked and cried. Then Kolya died. Lyuska Ost She lived alone with three corpses in a room, she ate dead flies ... Our janitor helped send her to the orphanage, but there they immediately fed Lyusya, and she died immediately. The stomach could not stand it. Terrible time! Corpses were scattered around, dozens of bodies floated along the Neva - both Germans and Russians, and we swam right there ... It was horror!
We survived only thanks to my mother. Those who immediately divided the bread into portions and ate died, every man for himself. And my mother bought one whole piece for all the rations and only then evenly divided it into small pieces, giving it out as needed, gradually. I used to go for bread, and every time something happened. Once she left the house, and a woman fell nearby. I go back - all the meat has already been cut out.
I remember the siege spirit - the smell of death. You can't get rid of it by pinching your nose, it seeped under the skin ... An old teacher Serafima Antonovna lived behind our wall with her son Boris. He worked as a railway worker, they were not taken to the front. Mother and son were exhausted and took to bed in the winter of 1941. Boris's wife told us that they were moving, the door was barred. But after a few days, our mother heard a thud on the wall. They tore off the boards, entered ... Lord! Both Boris and Serafima Antonovna ended up in the apartment. They were lying in the frozen stool, but both were still alive! The old woman said that her daughter-in-law stole their cards and ran away. Mom brought them some soup: that's what we called duranda - brown dried pieces of cake that were soaked in salt water. But they soon died. Serafima Antonovna managed to rewrite her will on us, but my mother was sincerely surprised: “Why? We ourselves will soon die. "
I still can't forget the terrible carnivorous looks that I caught on myself. I was always strong, ruddy, as a child I was even called Tomato.
In many ways, we were also saved by the fact that we lived not far from the Nevsky patch, which was occupied by our troops. The military, leaving on leave, shared rations, treated. It happened that the corner was filmed from us.
Years later, I played in the play "Once upon a time there was a girl" about besieged Leningrad. All the characters there are so kind, ruddy - not blockades, but the inhabitants of paradise. How I fought with the director! The truth must be told about the war, only in this case it will not happen again ... "
У записи 10 лайков,
0 репостов,
234 просмотров.
0 репостов,
234 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Евгений Марон
