Семён Векслер
МАШКА, ОШКА И БОМБЕЖКА
Мой друг Беня с женой Машей поселились в Ашдоде.
В России жили в коммуналке, здесь – на съеме.
Мечтали купить квартиру.
И вот купили.
Маша отличилась, по копеечке собирала. Десять лет никому дышать не давала. Десять лет они не были в отпуске, машину не меняли, детей не баловали. Экономили. И купили все-таки. Четырехкомнатную на восьмом этаже, – красота!
…И вдруг пришла война. И оказалось, что ракеты легко долетают и до Ашдода, а раньше все больше на границе падали.
Моя Нина тут же позвонила Машке и сказала: «Машка, дура, срочно приезжайте!»
Маша выла в трубку, сказала, что не оставит квартиру. А Беня с детьми пускай уезжают.
Тогда мы и решили к ним поехать.
Поддержать, побыть с ними денек, а там, глядишь, и забрать к себе.
Приехали. Ребята счастливы.
Не видели мы их, страшно сказать, лет восемь.
Беня остался таким же носатым, но поседел, Машка выглядела такой же курносой, но со смешными морщинками.
Старший их, Яша, давно упорхнул из дома, а двое поздних двойняшек стреляли на компьютере у себя в комнате, даже не вышли встретить.
– Потерянное поколение, – сказала о них Машка и провела экскурсию по дому.
– Тут будет стеллаж до потолка, – говорит, – вот тут – стол я присмотрела, из темного дерева, здесь мы паркет настелем, здесь я люстру повешу с фонариками. Эти стулья мы выкинем, а на балконе качалку поставим, будем пиво пить и качаться…
Потом вдруг рассказала, что Беня сделал ей подарок – очки за сумасшедшие деньги. Она их даже надевать боится. Вот он, подарок! Сбегала, принесла. В футляре лежали очки от Диора.
(Моя вздохнула, я отвел глаза).
Купил их ей Беня за самоотверженный труд по покупке дома. Действительно, выложилась мать!
Сели. Селедка под шубой была – полный атас, холодец – без равных (теперь я на Нинку покосился). И славно катился разговор...
И представьте себе, не бомбили все это время, дали посидеть-вспомнить.
Уже вечерело, внизу галдели дети.
Тут Машка и говорит: «Вот только одно горе – соседи, – пальцем показывает вниз. – Вы знаете, что такое эфиопские соседи?!»
Говорю: «Я знаю, они у меня лучшие студенты, очень талантливые ребята!»
– Ах, оставь! – машет рукой. – Ты еще не знаешь, что такое рядом жить! Когда галдят на своем птичьем языке, – через стену слышно. Когда что-то свое варят, – дышать невозможно! Что они там варят, хотела бы я посмотреть?! Не нашей они ментальности, – говорит, – они нас не понимают. И мы их не понимаем. И не поймем! Соседка, например, старуха, таскает на себе пятилетнюю дылду… Она не слезает с ее рук, такая, килограмм под двадцать… А говорят, они старых почитают… Ах, бросьте вы! Короче, залетели мы с соседями. Еще есть «тайманцы» , – тоже семейка не ахти. И молодожены израильские. Откуда у них деньги?! В общем, залетели мы с соседями, залетели…
Я внутренне завелся, уж больно мне не нравился этот разговор.
Но сдерживался. Я знал: Машка – она внутри добрая, просто есть у нее ощущение, что покушаются на ее квартиру, вот она и бубнит.
В общем, мы не спорили, не возражали, мы выпивали.
И, конечно же, Беня, он знал, как это дело прекратить, взял гитару, провел по струнам…
И тут начали бомбить.
Сирена оказалась поблизости. Прямо здесь, за окном.
Машка схватила двойняшек за шкирки, по ходу – свои очки от Диора.
Беня вышел последний – герой!
Так мы оказались на лестничной площадке (указание было – до отбоя оставаться на лестничных площадках).
Там уже ютились дети разных народов – «разноцветные» соседи Маши.
Эфиопская семья – бабушка с двадцатикилограммовой внучкой на руках, мама, папа и еще трое глазастых от 3 до 7 лет.
Тайманская семья вывезла дедушку на кресле-каталке, папа, мама и еще четверо к ним жались.
И девушка, израильтянка, без мужа вышла. Оказалось, он в армии вот уже неделю.
Первое мгновение старались не смешиваться.
Каждый о своих беспокоился, ну, это понятно.
Пока не услышали – бум-м-м!..
Что-то упало, где-то уж очень близко.
– О-ой! – сказал тайманский дедушка. Прозвучало совсем по-русски.
Завыло снова. И мы, как по команде, сблизились.
Мы, мужчины, громко дышали. Героически замыкали круг.
Тайманские и эфиопские дети тихо выли.
Бум-м-м! – упало теперь уже где-то совсем рядом.
И все начали смешиваться.
Я подхватил тайманскую чернушку. Она схватилась за мою бороду.
Тайманский папа поднял на руки одного эфиопского малыша и свою дочку.
Они стукнулись лбами у него на руках.
Нина моя подхватила второго эфиопского малыша и за руку взяла одну из Машкиных двойняшек.
Машка оказалась лицом к лицу, ну просто нос к носу, с эфиопской «двадцатикилограммовой» малышкой. Та визжала на руках у бабушки.
Я, грешным делом, подумал, что в чем-то Машка права.
Машка ей сначала поцокала. Ерунда все это! Потом руками перед ней поводила. Эффекта никакого не дало.
При этом видно было, что у эфиопской бабушки уже руки отваливаются держать ее.
К папе она не шла, к маме на шла… Ухватилась за бабушку и все тут.
– Бабушка, да опустите вы ее на пол! – сказала Машка.
Бабушка только перебросила ее с руки на руку.
– Ну, почему, я не понимаю?! – Машка раздражалась, и это, видно, почувствовал не только я.
Эфиопская мама придвинулась к Маше и сказала: «Извините, она не пойдет ни к кому. И на пол не пойдет».
Машка сказала: «Но она большая девочка, посмотрите, уже руки отваливаются у вашей бабушки! Пускай походит немного, попрыгает...»
– Не походит она, не попрыгает, – сказала мама.
– Я не понимаю, – сказала Машка. – Все ходят, посмотрите, а она не походит, видите ли?!
– Она ходить не может, – сказала мама. – Вы что, не знаете?
– Как это так?!
– Она не ходит у меня, – сказала мама.
Мы с Ниной смотрели на ноги малышки.
– Она пятимесячной родилась, Ошрит, и у нее ноги отнялись еще при рождении, – сказала мама. – Она у меня никогда не ходила… Так получилось…
– Мы знаем, – сказала тайманская мама. – Это все на этаже знают.
– И я знаю, – сказала молодая израильтянка.
– И мы, – сказали двойняшки Машкины.
– А я почему нет? – спросила Машка. – Беня, ты знал?
– Знал, мама. Мы почему-то с тобой об этом не говорили, – ответил Беня.
– Она только у бабушки на руках сидит, – добавила еще эфиопская мама. – Иногда в коляске, но очень редко. К другим она не идет, потому что бабушка ее больше всех любит. Как-то так получилось. Потому что она ее больше всех жалеет. Она ее и кормит, они с ней и спят в одной комнате.
И тут Машка замолчала.
Она покраснела, Машка.
Она испугалась.
Я такой Машки никогда не видел.
Вдруг вся ее уверенность куда-то улетучилась…
Мы старались на нее не смотреть, чтобы дать ей очухаться.
– Все, можно расходиться, – сказал тайманский папа.
И сразу же завыла сирена.
Все вздрогнули.
А Машка вдруг протянула руки к малышке Ошрит и сказала ей: «Ну, иди ко мне, маленькая, иди!»
Клянусь вам, только сейчас я заметил, как они похожи.
Обе оказались курносые, обе глазастые, только цвет кожи разный.
Малышка обхватила бабушку и уже под сирену начала было плакать…
Как вдруг Машка вытащила диоровские очки свои…
– Смотри, какая у меня игрушка есть!
Выла сирена.
Разноцветная оправа была такая же, как косички у малышки.
Ошрит потянулась к очкам, перебралась к Машке на руки.
Начала вертеть их в руках. Надела их Машке на нос.
Потом себе на нос.
Ну, просто одно лицо с Машкой! – снова подумал я.
И тут тряхнуло так, как будто в здание попало.
Или Машка вздрогнула.
Или малышка.
Но очки полетели на пол.
И эфиопская бабушка успешно встала на них…
Хрясь! – это «хряснула» оправа.
Хрясь! – теперь уже стекла.
А Машка, словно и не слышала этого, стояла, прижав малышку к себе.
Выла сирена.
Там, в ногах, валялась дорогущая оправа, разбитая, раздавленная.
А Машке было неважно.
Ошрит прижималась к ней.
Вот, что было важно.
Я – не показатель, я человек сентиментальный, но и вся эфиопская семья смотрела на Машку, и соседи смотрели на Машку… И Нина моя, и Беня…
Мы все вокруг Машки склеились.
Прижались, как пингвины друг к другу.
Только слышу я, как Машка ей по-русски шепчет: «А мы не боимся!.. Мы с подругой моей, Ошрит!.. Можно я тебя буду Ошкой называть?..»
Та отвечает: «Да».
– Мы с моей подругой, Ошкой, ничего не боимся. Да?
И та кивает: «Да!».
«Что? Она понимает по-русски?! – думаю. – Как это она отвечает “да”?».
И тут же другая мысль: «Вот так бы и жить. Почему мы так не живем?!»
Ответ был мне известен. Но я все-таки подумал с тоской и надеждой: «Вот так бы и жить! Вот так, без различий, языков…
Всем вместе».
Представьте себе, вокруг война, а мы стоим на лестничной площадке, словно склеенные, все обнявшись, и нам хорошо.
Парадокс!.. Постоянно воет сирена, где-то что-то грохает, а нам хорошо.
И больше того, каждый чувствует себя в безопасности.
Когда дали отбой, расходиться не хотели.
Еще топтались какое-то время, переглядывались.
А когда все-таки двинулись по квартирам, кивали друг другу, улыбались...
Бабушка стосковалась, потянула руки к внучке.
Я увидел, Машка не хочет ее отдавать. И Ошка не торопится к бабушке.
Но отдала. Поправила ей платьице, напоследок, и зашагала, ни на кого не глядя, к себе.
Вошла в квартиру и закрылась у себя в комнате.
Беня шепнул нам: «Лучше всем молчать».
Двойняшки вдруг не сели за компьютер, а начали что-то вырезать.
Прошло, ну, может, минут тридцать, мы уже собирались ехать.
Стук в дверь.
Беня открывает.
Стоит вся эфиопская семья в дверях. И Ошка на руках у бабушки.
Машка выглядывает из комнаты и вдруг всхлипывает…
И тут только мы замечаем, что в руках у Ошки очки.
И она протягивает их Машке.
И мы видим – разноцветная оправа и стекла склеены прозрачным скотчем.
Машка подходит. Ошка надевает на нее очки.
– Это ее идея, – вдруг слышится голос эфиопской мамы. – Извините! Мы вам купим такие же очки…
Машка явно ничего не видит. За туманным скотчем не видно глаз Машки, но мы знаем, она плачет, а это такая же редкость, как эта бомбежка.
Плачет Машка, плачет.
И тогда подходят двойняшки – «потерянное поколение» – и «добивают» ее, свою маму.
Они передают Ошке то, что они там сооружали.
Оказывается, это город, красивый, вырезанный и склеенный из разноцветной бумаги. Как это они усп
МАШКА, ОШКА И БОМБЕЖКА
Мой друг Беня с женой Машей поселились в Ашдоде.
В России жили в коммуналке, здесь – на съеме.
Мечтали купить квартиру.
И вот купили.
Маша отличилась, по копеечке собирала. Десять лет никому дышать не давала. Десять лет они не были в отпуске, машину не меняли, детей не баловали. Экономили. И купили все-таки. Четырехкомнатную на восьмом этаже, – красота!
…И вдруг пришла война. И оказалось, что ракеты легко долетают и до Ашдода, а раньше все больше на границе падали.
Моя Нина тут же позвонила Машке и сказала: «Машка, дура, срочно приезжайте!»
Маша выла в трубку, сказала, что не оставит квартиру. А Беня с детьми пускай уезжают.
Тогда мы и решили к ним поехать.
Поддержать, побыть с ними денек, а там, глядишь, и забрать к себе.
Приехали. Ребята счастливы.
Не видели мы их, страшно сказать, лет восемь.
Беня остался таким же носатым, но поседел, Машка выглядела такой же курносой, но со смешными морщинками.
Старший их, Яша, давно упорхнул из дома, а двое поздних двойняшек стреляли на компьютере у себя в комнате, даже не вышли встретить.
– Потерянное поколение, – сказала о них Машка и провела экскурсию по дому.
– Тут будет стеллаж до потолка, – говорит, – вот тут – стол я присмотрела, из темного дерева, здесь мы паркет настелем, здесь я люстру повешу с фонариками. Эти стулья мы выкинем, а на балконе качалку поставим, будем пиво пить и качаться…
Потом вдруг рассказала, что Беня сделал ей подарок – очки за сумасшедшие деньги. Она их даже надевать боится. Вот он, подарок! Сбегала, принесла. В футляре лежали очки от Диора.
(Моя вздохнула, я отвел глаза).
Купил их ей Беня за самоотверженный труд по покупке дома. Действительно, выложилась мать!
Сели. Селедка под шубой была – полный атас, холодец – без равных (теперь я на Нинку покосился). И славно катился разговор...
И представьте себе, не бомбили все это время, дали посидеть-вспомнить.
Уже вечерело, внизу галдели дети.
Тут Машка и говорит: «Вот только одно горе – соседи, – пальцем показывает вниз. – Вы знаете, что такое эфиопские соседи?!»
Говорю: «Я знаю, они у меня лучшие студенты, очень талантливые ребята!»
– Ах, оставь! – машет рукой. – Ты еще не знаешь, что такое рядом жить! Когда галдят на своем птичьем языке, – через стену слышно. Когда что-то свое варят, – дышать невозможно! Что они там варят, хотела бы я посмотреть?! Не нашей они ментальности, – говорит, – они нас не понимают. И мы их не понимаем. И не поймем! Соседка, например, старуха, таскает на себе пятилетнюю дылду… Она не слезает с ее рук, такая, килограмм под двадцать… А говорят, они старых почитают… Ах, бросьте вы! Короче, залетели мы с соседями. Еще есть «тайманцы» , – тоже семейка не ахти. И молодожены израильские. Откуда у них деньги?! В общем, залетели мы с соседями, залетели…
Я внутренне завелся, уж больно мне не нравился этот разговор.
Но сдерживался. Я знал: Машка – она внутри добрая, просто есть у нее ощущение, что покушаются на ее квартиру, вот она и бубнит.
В общем, мы не спорили, не возражали, мы выпивали.
И, конечно же, Беня, он знал, как это дело прекратить, взял гитару, провел по струнам…
И тут начали бомбить.
Сирена оказалась поблизости. Прямо здесь, за окном.
Машка схватила двойняшек за шкирки, по ходу – свои очки от Диора.
Беня вышел последний – герой!
Так мы оказались на лестничной площадке (указание было – до отбоя оставаться на лестничных площадках).
Там уже ютились дети разных народов – «разноцветные» соседи Маши.
Эфиопская семья – бабушка с двадцатикилограммовой внучкой на руках, мама, папа и еще трое глазастых от 3 до 7 лет.
Тайманская семья вывезла дедушку на кресле-каталке, папа, мама и еще четверо к ним жались.
И девушка, израильтянка, без мужа вышла. Оказалось, он в армии вот уже неделю.
Первое мгновение старались не смешиваться.
Каждый о своих беспокоился, ну, это понятно.
Пока не услышали – бум-м-м!..
Что-то упало, где-то уж очень близко.
– О-ой! – сказал тайманский дедушка. Прозвучало совсем по-русски.
Завыло снова. И мы, как по команде, сблизились.
Мы, мужчины, громко дышали. Героически замыкали круг.
Тайманские и эфиопские дети тихо выли.
Бум-м-м! – упало теперь уже где-то совсем рядом.
И все начали смешиваться.
Я подхватил тайманскую чернушку. Она схватилась за мою бороду.
Тайманский папа поднял на руки одного эфиопского малыша и свою дочку.
Они стукнулись лбами у него на руках.
Нина моя подхватила второго эфиопского малыша и за руку взяла одну из Машкиных двойняшек.
Машка оказалась лицом к лицу, ну просто нос к носу, с эфиопской «двадцатикилограммовой» малышкой. Та визжала на руках у бабушки.
Я, грешным делом, подумал, что в чем-то Машка права.
Машка ей сначала поцокала. Ерунда все это! Потом руками перед ней поводила. Эффекта никакого не дало.
При этом видно было, что у эфиопской бабушки уже руки отваливаются держать ее.
К папе она не шла, к маме на шла… Ухватилась за бабушку и все тут.
– Бабушка, да опустите вы ее на пол! – сказала Машка.
Бабушка только перебросила ее с руки на руку.
– Ну, почему, я не понимаю?! – Машка раздражалась, и это, видно, почувствовал не только я.
Эфиопская мама придвинулась к Маше и сказала: «Извините, она не пойдет ни к кому. И на пол не пойдет».
Машка сказала: «Но она большая девочка, посмотрите, уже руки отваливаются у вашей бабушки! Пускай походит немного, попрыгает...»
– Не походит она, не попрыгает, – сказала мама.
– Я не понимаю, – сказала Машка. – Все ходят, посмотрите, а она не походит, видите ли?!
– Она ходить не может, – сказала мама. – Вы что, не знаете?
– Как это так?!
– Она не ходит у меня, – сказала мама.
Мы с Ниной смотрели на ноги малышки.
– Она пятимесячной родилась, Ошрит, и у нее ноги отнялись еще при рождении, – сказала мама. – Она у меня никогда не ходила… Так получилось…
– Мы знаем, – сказала тайманская мама. – Это все на этаже знают.
– И я знаю, – сказала молодая израильтянка.
– И мы, – сказали двойняшки Машкины.
– А я почему нет? – спросила Машка. – Беня, ты знал?
– Знал, мама. Мы почему-то с тобой об этом не говорили, – ответил Беня.
– Она только у бабушки на руках сидит, – добавила еще эфиопская мама. – Иногда в коляске, но очень редко. К другим она не идет, потому что бабушка ее больше всех любит. Как-то так получилось. Потому что она ее больше всех жалеет. Она ее и кормит, они с ней и спят в одной комнате.
И тут Машка замолчала.
Она покраснела, Машка.
Она испугалась.
Я такой Машки никогда не видел.
Вдруг вся ее уверенность куда-то улетучилась…
Мы старались на нее не смотреть, чтобы дать ей очухаться.
– Все, можно расходиться, – сказал тайманский папа.
И сразу же завыла сирена.
Все вздрогнули.
А Машка вдруг протянула руки к малышке Ошрит и сказала ей: «Ну, иди ко мне, маленькая, иди!»
Клянусь вам, только сейчас я заметил, как они похожи.
Обе оказались курносые, обе глазастые, только цвет кожи разный.
Малышка обхватила бабушку и уже под сирену начала было плакать…
Как вдруг Машка вытащила диоровские очки свои…
– Смотри, какая у меня игрушка есть!
Выла сирена.
Разноцветная оправа была такая же, как косички у малышки.
Ошрит потянулась к очкам, перебралась к Машке на руки.
Начала вертеть их в руках. Надела их Машке на нос.
Потом себе на нос.
Ну, просто одно лицо с Машкой! – снова подумал я.
И тут тряхнуло так, как будто в здание попало.
Или Машка вздрогнула.
Или малышка.
Но очки полетели на пол.
И эфиопская бабушка успешно встала на них…
Хрясь! – это «хряснула» оправа.
Хрясь! – теперь уже стекла.
А Машка, словно и не слышала этого, стояла, прижав малышку к себе.
Выла сирена.
Там, в ногах, валялась дорогущая оправа, разбитая, раздавленная.
А Машке было неважно.
Ошрит прижималась к ней.
Вот, что было важно.
Я – не показатель, я человек сентиментальный, но и вся эфиопская семья смотрела на Машку, и соседи смотрели на Машку… И Нина моя, и Беня…
Мы все вокруг Машки склеились.
Прижались, как пингвины друг к другу.
Только слышу я, как Машка ей по-русски шепчет: «А мы не боимся!.. Мы с подругой моей, Ошрит!.. Можно я тебя буду Ошкой называть?..»
Та отвечает: «Да».
– Мы с моей подругой, Ошкой, ничего не боимся. Да?
И та кивает: «Да!».
«Что? Она понимает по-русски?! – думаю. – Как это она отвечает “да”?».
И тут же другая мысль: «Вот так бы и жить. Почему мы так не живем?!»
Ответ был мне известен. Но я все-таки подумал с тоской и надеждой: «Вот так бы и жить! Вот так, без различий, языков…
Всем вместе».
Представьте себе, вокруг война, а мы стоим на лестничной площадке, словно склеенные, все обнявшись, и нам хорошо.
Парадокс!.. Постоянно воет сирена, где-то что-то грохает, а нам хорошо.
И больше того, каждый чувствует себя в безопасности.
Когда дали отбой, расходиться не хотели.
Еще топтались какое-то время, переглядывались.
А когда все-таки двинулись по квартирам, кивали друг другу, улыбались...
Бабушка стосковалась, потянула руки к внучке.
Я увидел, Машка не хочет ее отдавать. И Ошка не торопится к бабушке.
Но отдала. Поправила ей платьице, напоследок, и зашагала, ни на кого не глядя, к себе.
Вошла в квартиру и закрылась у себя в комнате.
Беня шепнул нам: «Лучше всем молчать».
Двойняшки вдруг не сели за компьютер, а начали что-то вырезать.
Прошло, ну, может, минут тридцать, мы уже собирались ехать.
Стук в дверь.
Беня открывает.
Стоит вся эфиопская семья в дверях. И Ошка на руках у бабушки.
Машка выглядывает из комнаты и вдруг всхлипывает…
И тут только мы замечаем, что в руках у Ошки очки.
И она протягивает их Машке.
И мы видим – разноцветная оправа и стекла склеены прозрачным скотчем.
Машка подходит. Ошка надевает на нее очки.
– Это ее идея, – вдруг слышится голос эфиопской мамы. – Извините! Мы вам купим такие же очки…
Машка явно ничего не видит. За туманным скотчем не видно глаз Машки, но мы знаем, она плачет, а это такая же редкость, как эта бомбежка.
Плачет Машка, плачет.
И тогда подходят двойняшки – «потерянное поколение» – и «добивают» ее, свою маму.
Они передают Ошке то, что они там сооружали.
Оказывается, это город, красивый, вырезанный и склеенный из разноцветной бумаги. Как это они усп
Semyon Veksler
MASK, SHOCK AND BOMB
My friend Benya and his wife Masha settled in Ashdod.
In Russia they lived in a communal apartment, here they were rented.
We dreamed of buying an apartment.
And so they bought it.
Masha distinguished herself, collected a pretty penny. She didn't let anyone breathe for ten years. For ten years they were not on vacation, they did not change the car, they did not spoil the children. They saved. And they bought it all the same. A four-room apartment on the eighth floor - beauty!
... And suddenly the war came. And it turned out that the missiles can easily reach Ashdod, and earlier they fell more and more on the border.
My Nina immediately called Masha and said: "Masha, you fool, come urgently!"
Masha howled into the phone and said that she would not leave the apartment. And let Benya and the children leave.
Then we decided to go to them.
To support, to be with them for a day, and there, you see, and take them to you.
Have arrived. The guys are happy.
It's scary to say that we haven't seen them for eight years.
Benya remained the same nosed, but turned gray, Masha looked the same snub-nosed, but with funny wrinkles.
The eldest of them, Yasha, flew away from the house long ago, and two late twins were shooting at the computer in their room, did not even come out to meet them.
“Lost generation,” Masha said about them and took a tour of the house.
- There will be a rack up to the ceiling, - he says, - here - I looked after the table, made of dark wood, here we are laying parquet flooring, here I will hang a chandelier with lanterns. We will throw these chairs away, and put a rocking chair on the balcony, we will drink beer and swing ...
Then she suddenly said that Benya had given her a gift - glasses for crazy money. She is even afraid to wear them. Here it is, a gift! I ran away and brought it. The case contained Dior glasses.
(Mine sighed, I looked away).
Benya bought them for her for the selfless labor of buying a house. Indeed, the mother did her best!
They sat down. The herring under the fur coat was - full atas, jellied meat - without equal (now I looked at Ninka). And the conversation rolled gloriously ...
And just imagine, they didn't bomb all this time, they let me sit and remember.
It was already evening, children were chattering below.
Here Masha says: “There is only one grief - neighbors,” points down with a finger. "Do you know what the Ethiopian neighbors are ?!"
I say: "I know, they are my best students, very talented guys!"
- Oh, leave it! - waves his hand. - You still don't know what it is to live next to! When they shout in their bird tongue, you can hear through the wall. When they cook something of their own, it is impossible to breathe! What are they cooking there, I would like to see ?! They are not our mentality, - he says, - they do not understand us. And we don't understand them. And we will not understand! A neighbor, for example, an old woman, carries a five-year-old dilda on her ... She does not get off her hands, such, a kilogram under twenty ... And they say they honor the old ... Oh, come on! In short, we flew with our neighbors. There are also "Taimans" - also a family not so hot. And the newlyweds are Israeli. Where did they get their money ?! In general, my neighbors and I flew in, flew in ...
I was inwardly turned on, I really did not like this conversation.
But he held back. I knew: Masha - she is kind inside, she just has a feeling that they are encroaching on her apartment, so she mutters.
In general, we did not argue, did not mind, we drank.
And, of course, Benya, he knew how to stop this business, took the guitar, ran along the strings ...
And then they started bombing.
The siren was nearby. Right here outside the window.
Masha grabbed the twins by the scruffs, along the way - her glasses from Dior.
Benya came out last - a hero!
So we ended up on the landing (the instruction was to stay on the stairwells until lights out).
Children of different nations were already huddled there - Masha's "colorful" neighbors.
Ethiopian family - a grandmother with a twenty-kilogram granddaughter in her arms, mom, dad and three more big-eyed from 3 to 7 years old.
The Taiman family took grandfather out in a wheelchair, dad, mom and four others huddled against them.
And the girl, an Israeli, left without a husband. It turned out he had been in the army for a week.
For the first moment we tried not to mix.
Everyone was worried about their own, well, that's understandable.
Until they heard - boom-mm! ..
Something fell, somewhere very close.
- Oh-oh! - said the Thai grandfather. It sounded completely in Russian.
Howled again. And we, as if on command, became close.
We men breathed loudly. They closed the circle heroically.
The Taiman and Ethiopian children howled softly.
Boom-mm! - fell now somewhere very close.
And everyone started to mix.
I picked up the Taiman nigella. She grabbed my beard.
A Taiman dad picked up one Ethiopian baby and his daughter.
They knocked their foreheads in his arms.
My Nina picked up the second Ethiopian baby and took one of Mashka's twins by the hand.
Masha found herself face to face, well, just nose to nose, with the Ethiopian "twenty kilogram" baby. She screamed in her grandmother's arms.
I, by a sinful thing, thought that Masha was right about something.
Masha kissed her first. It's all nonsense! Then she moved her hands in front of her. It gave no effect.
At the same time, it was evident that the Ethiopian grandmother's hands were already falling off to hold her.
She didn’t go to dad, she didn’t go to mom… She grabbed grandmother and that's it.
- Grandma, put her down on the floor! - said Masha.
Grandma just threw her from hand to hand.
-
MASK, SHOCK AND BOMB
My friend Benya and his wife Masha settled in Ashdod.
In Russia they lived in a communal apartment, here they were rented.
We dreamed of buying an apartment.
And so they bought it.
Masha distinguished herself, collected a pretty penny. She didn't let anyone breathe for ten years. For ten years they were not on vacation, they did not change the car, they did not spoil the children. They saved. And they bought it all the same. A four-room apartment on the eighth floor - beauty!
... And suddenly the war came. And it turned out that the missiles can easily reach Ashdod, and earlier they fell more and more on the border.
My Nina immediately called Masha and said: "Masha, you fool, come urgently!"
Masha howled into the phone and said that she would not leave the apartment. And let Benya and the children leave.
Then we decided to go to them.
To support, to be with them for a day, and there, you see, and take them to you.
Have arrived. The guys are happy.
It's scary to say that we haven't seen them for eight years.
Benya remained the same nosed, but turned gray, Masha looked the same snub-nosed, but with funny wrinkles.
The eldest of them, Yasha, flew away from the house long ago, and two late twins were shooting at the computer in their room, did not even come out to meet them.
“Lost generation,” Masha said about them and took a tour of the house.
- There will be a rack up to the ceiling, - he says, - here - I looked after the table, made of dark wood, here we are laying parquet flooring, here I will hang a chandelier with lanterns. We will throw these chairs away, and put a rocking chair on the balcony, we will drink beer and swing ...
Then she suddenly said that Benya had given her a gift - glasses for crazy money. She is even afraid to wear them. Here it is, a gift! I ran away and brought it. The case contained Dior glasses.
(Mine sighed, I looked away).
Benya bought them for her for the selfless labor of buying a house. Indeed, the mother did her best!
They sat down. The herring under the fur coat was - full atas, jellied meat - without equal (now I looked at Ninka). And the conversation rolled gloriously ...
And just imagine, they didn't bomb all this time, they let me sit and remember.
It was already evening, children were chattering below.
Here Masha says: “There is only one grief - neighbors,” points down with a finger. "Do you know what the Ethiopian neighbors are ?!"
I say: "I know, they are my best students, very talented guys!"
- Oh, leave it! - waves his hand. - You still don't know what it is to live next to! When they shout in their bird tongue, you can hear through the wall. When they cook something of their own, it is impossible to breathe! What are they cooking there, I would like to see ?! They are not our mentality, - he says, - they do not understand us. And we don't understand them. And we will not understand! A neighbor, for example, an old woman, carries a five-year-old dilda on her ... She does not get off her hands, such, a kilogram under twenty ... And they say they honor the old ... Oh, come on! In short, we flew with our neighbors. There are also "Taimans" - also a family not so hot. And the newlyweds are Israeli. Where did they get their money ?! In general, my neighbors and I flew in, flew in ...
I was inwardly turned on, I really did not like this conversation.
But he held back. I knew: Masha - she is kind inside, she just has a feeling that they are encroaching on her apartment, so she mutters.
In general, we did not argue, did not mind, we drank.
And, of course, Benya, he knew how to stop this business, took the guitar, ran along the strings ...
And then they started bombing.
The siren was nearby. Right here outside the window.
Masha grabbed the twins by the scruffs, along the way - her glasses from Dior.
Benya came out last - a hero!
So we ended up on the landing (the instruction was to stay on the stairwells until lights out).
Children of different nations were already huddled there - Masha's "colorful" neighbors.
Ethiopian family - a grandmother with a twenty-kilogram granddaughter in her arms, mom, dad and three more big-eyed from 3 to 7 years old.
The Taiman family took grandfather out in a wheelchair, dad, mom and four others huddled against them.
And the girl, an Israeli, left without a husband. It turned out he had been in the army for a week.
For the first moment we tried not to mix.
Everyone was worried about their own, well, that's understandable.
Until they heard - boom-mm! ..
Something fell, somewhere very close.
- Oh-oh! - said the Thai grandfather. It sounded completely in Russian.
Howled again. And we, as if on command, became close.
We men breathed loudly. They closed the circle heroically.
The Taiman and Ethiopian children howled softly.
Boom-mm! - fell now somewhere very close.
And everyone started to mix.
I picked up the Taiman nigella. She grabbed my beard.
A Taiman dad picked up one Ethiopian baby and his daughter.
They knocked their foreheads in his arms.
My Nina picked up the second Ethiopian baby and took one of Mashka's twins by the hand.
Masha found herself face to face, well, just nose to nose, with the Ethiopian "twenty kilogram" baby. She screamed in her grandmother's arms.
I, by a sinful thing, thought that Masha was right about something.
Masha kissed her first. It's all nonsense! Then she moved her hands in front of her. It gave no effect.
At the same time, it was evident that the Ethiopian grandmother's hands were already falling off to hold her.
She didn’t go to dad, she didn’t go to mom… She grabbed grandmother and that's it.
- Grandma, put her down on the floor! - said Masha.
Grandma just threw her from hand to hand.
-
У записи 6 лайков,
0 репостов,
256 просмотров.
0 репостов,
256 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Евгений Марон
