Историю этого выступления рассказывает сам маэстро Мстислав Растропович:
— В то время я был главным дирижером Вашингтонского оркестра. Мы очень дружили со скрипачом Айзеком Стерном и флейтистом Жан-Пьером Рампалем. Дружили втроем и всегда играли друг у друга на юбилеях… Оба они играли, кстати, и на моем 60-летии в 1987 году в Кеннеди-центре… И вот однажды — дело было в 1990 году — мне позвонили в Вашингтон и сказали: «Мы будем праздновать 70-летие Айзека Стерна в Сан-Франциско, потому что он там родился. Это будет в парке, на открытой площадке. Мы просим вас приехать». И тут мне сразу пришла в голову одна идея. Я им сказал: «Приеду только при условии, если никто не будет знать, что я там буду. Никто не должен об этом знать! Никому не сообщайте! И чтоб в программе концерта меня тоже не было. Скажите, что я занят. А вам я сообщу, каким самолетом прилечу. Мне нужна будет отдельная машина, чтобы я остановился в ДРУГОМ ОТЕЛЕ. Чтобы никто не знал, где я остановился. И последнее, что я прошу сделать: пришлите мне из оперного театра Сан-Франциско портниху и сапожника, который делает балетные туфли, чтобы снять мерку с моей ноги… Если вы на эти условия пойдете — я приеду, не пойдете — не приеду».
И они прислали! Сапожник, конечно, поражался размером моей ноги по сравнению с ножками балерин. Но вполне справился, сделав мне пуанты 43-го размера… Портниху я попросил сшить балетную пачку моего размера и блузку, а еще заказал трико и диадему на голову.
Организаторам я сказал, что приеду в Сан-Франциско заранее, приду за пять часов до начала концерта и мне будет нужна отдельная комната и театральные гримеры. Я буду там одеваться и гримироваться, но никто об этом не должен знать.
Все так и произошло. Никто не знал о моем приезде. Я пришел за пять часов до концерта, закрылся в отдельной комнате, и меня стали одевать и гримировать. Когда я понял, что они все сделали идеально, я надел пуанты и — уже перед самым концертом — пошел в общественную женскую уборную. Мне нужно было посмотреть на реакцию дам. И вот я вошел, а женщины продолжали заниматься тем, чем они всегда занимаются в уборных, — известно чем… Единственное, что я позволил себе там сделать: подойти к зеркалу и поправить диадему. Долго я там не находился, чтобы не заметили мой 43-й размер балетных туфель, каких у балерин не бывает. Словом, я оттуда ушел, и никто меня не узнал…
Дальше… Мне предстояло играть на виолончели «Умирающего лебедя» Сен-Санса. Почему? Потому что в программе был «Карнавал животных» с этим номером в сюите. А самый знаменитый американский актер Грегори Пек должен был читать некий новый текст, не соответствующий тексту Сен-Санса. Потому что они сочинили «юбилейный» текст из жизни Айзека Стерна. Словом, Грегори должен был читать, а Сан-Францисский оркестр исполнять «Карнавал животных» Сен-Санса, номер за номером. А мне нужно было играть на виолончели «Лебедя» после такого примерно текста: «Вот Айзек Стерн однажды встретил замечательную женщину, которая напоминала ему лебедя… Это была его будущая жена Вера Стерн»… (А жена Вера в это время сидела вместе с юбиляром — там, на лужайке, где огромное количество людей было вокруг)… Далее следовал текст: «И он увидел этого белого лебедя…. И он в него влюбился… И соединился с ним на всю жизнь»… Вот в это время я и должен был вступать с «Умирающим лебедем»…
Но как мне выйти на сцену? Я придумал — как… Во-первых, нужно, чтобы на сцене уже была виолончель и не было ее владельца-концертмейстера. Поэтому я договорился с концертмейстером группы виолончелей, что уже в самом начале концерта он сделает вид, что ему плохо! Он должен схватиться за живот, оставить виолончель на кресле и буквально «уползти» за кулисы. И он это сделал блестяще! Потому что сразу три доктора из публики побежали ему помогать!
А оркестр, между прочим, ничего не знал о моем замысле…
Дальше мне нужно было договориться с пианистом. Ведь он играет на рояле вступление к «Умирающему лебедю», а оркестр будет молчать (как и положено). Я сказал пианисту: «Ты начнешь играть на рояле вступление — эти медленные арпеджио „та-ра-ри-ра“, „та-ра-ри-ра“, „та-ра-ри-ра“, все одно и то же — и так будешь играть бесконечно долго, может быть, даже полчаса»…
Вот тут я и выплываю на пуантах, спиной к публике, плавно взмахивая руками, a la Майя Плисецкая… А надо сказать, я еще попросил поставить в углу сцены ящик с канифолью… И вот я доплываю до этого ящика и вступаю в него ногами, чтобы «поканифолиться»… Причем никто почему-то не смеется. Пока!.. Только оркестранты ошалели, потому что подумали: «Может, это его, Айзека Стерна, подруга, старая балерина какая-нибудь. Ему ведь 70, а ей, может быть, 65… И она пришла его таким образом поздравить»…
Тем временем я дошел-доплыл до виолончели… А пианист на рояле все продолжает занудно играть вступление: «та-ра-ри-ра», «та-ра-ри-ра» — уже полчаса играет…
И вот я, наконец, сел за виолончель на место концертмейстера, расставил ноги, как положено, и начал играть «Лебедя». А пианиста предупредил: когда я сыграю два такта начальной мелодии до того, как изменится гармония, — ты продолжай себе играть на тонике. И вот я сыграл эти первые два такта на виолончели и… остановился. Взял смычок и опять пошел к ящику с канифолью, и поканифолил смычок и подул на него… И вот тут раздался смех!.. Наконец-то дошло…
Разумеется, я все-таки сыграл «Умирающего лебедя» до конца. И должен сказать, я редко имел такую овацию, какую получил в тот вечер. Но Айзек на меня обиделся. Почему? Вера Стерн мне сказала, что он так хохотал, что… обмочился. Это, во-первых. А во-вторых, на следующий день в «Нью-Йорк Таймс» и других газетах не было портретов Айзека, а были только мои фотографии. Словом, получилось так, что я у него нечаянно отнял популярность. Конечно, ему было обидно: 70 лет исполнилось ему, и не его портрет повсюду, а мой — в образе «Умирающего лебедя»…
Мстислав Ростропович после исполнения "Лебедя" Сен-Санса на юбилее Исаака Стерна, справа Грегори Пек. Сан-Франциско, 1990-й год.
— В то время я был главным дирижером Вашингтонского оркестра. Мы очень дружили со скрипачом Айзеком Стерном и флейтистом Жан-Пьером Рампалем. Дружили втроем и всегда играли друг у друга на юбилеях… Оба они играли, кстати, и на моем 60-летии в 1987 году в Кеннеди-центре… И вот однажды — дело было в 1990 году — мне позвонили в Вашингтон и сказали: «Мы будем праздновать 70-летие Айзека Стерна в Сан-Франциско, потому что он там родился. Это будет в парке, на открытой площадке. Мы просим вас приехать». И тут мне сразу пришла в голову одна идея. Я им сказал: «Приеду только при условии, если никто не будет знать, что я там буду. Никто не должен об этом знать! Никому не сообщайте! И чтоб в программе концерта меня тоже не было. Скажите, что я занят. А вам я сообщу, каким самолетом прилечу. Мне нужна будет отдельная машина, чтобы я остановился в ДРУГОМ ОТЕЛЕ. Чтобы никто не знал, где я остановился. И последнее, что я прошу сделать: пришлите мне из оперного театра Сан-Франциско портниху и сапожника, который делает балетные туфли, чтобы снять мерку с моей ноги… Если вы на эти условия пойдете — я приеду, не пойдете — не приеду».
И они прислали! Сапожник, конечно, поражался размером моей ноги по сравнению с ножками балерин. Но вполне справился, сделав мне пуанты 43-го размера… Портниху я попросил сшить балетную пачку моего размера и блузку, а еще заказал трико и диадему на голову.
Организаторам я сказал, что приеду в Сан-Франциско заранее, приду за пять часов до начала концерта и мне будет нужна отдельная комната и театральные гримеры. Я буду там одеваться и гримироваться, но никто об этом не должен знать.
Все так и произошло. Никто не знал о моем приезде. Я пришел за пять часов до концерта, закрылся в отдельной комнате, и меня стали одевать и гримировать. Когда я понял, что они все сделали идеально, я надел пуанты и — уже перед самым концертом — пошел в общественную женскую уборную. Мне нужно было посмотреть на реакцию дам. И вот я вошел, а женщины продолжали заниматься тем, чем они всегда занимаются в уборных, — известно чем… Единственное, что я позволил себе там сделать: подойти к зеркалу и поправить диадему. Долго я там не находился, чтобы не заметили мой 43-й размер балетных туфель, каких у балерин не бывает. Словом, я оттуда ушел, и никто меня не узнал…
Дальше… Мне предстояло играть на виолончели «Умирающего лебедя» Сен-Санса. Почему? Потому что в программе был «Карнавал животных» с этим номером в сюите. А самый знаменитый американский актер Грегори Пек должен был читать некий новый текст, не соответствующий тексту Сен-Санса. Потому что они сочинили «юбилейный» текст из жизни Айзека Стерна. Словом, Грегори должен был читать, а Сан-Францисский оркестр исполнять «Карнавал животных» Сен-Санса, номер за номером. А мне нужно было играть на виолончели «Лебедя» после такого примерно текста: «Вот Айзек Стерн однажды встретил замечательную женщину, которая напоминала ему лебедя… Это была его будущая жена Вера Стерн»… (А жена Вера в это время сидела вместе с юбиляром — там, на лужайке, где огромное количество людей было вокруг)… Далее следовал текст: «И он увидел этого белого лебедя…. И он в него влюбился… И соединился с ним на всю жизнь»… Вот в это время я и должен был вступать с «Умирающим лебедем»…
Но как мне выйти на сцену? Я придумал — как… Во-первых, нужно, чтобы на сцене уже была виолончель и не было ее владельца-концертмейстера. Поэтому я договорился с концертмейстером группы виолончелей, что уже в самом начале концерта он сделает вид, что ему плохо! Он должен схватиться за живот, оставить виолончель на кресле и буквально «уползти» за кулисы. И он это сделал блестяще! Потому что сразу три доктора из публики побежали ему помогать!
А оркестр, между прочим, ничего не знал о моем замысле…
Дальше мне нужно было договориться с пианистом. Ведь он играет на рояле вступление к «Умирающему лебедю», а оркестр будет молчать (как и положено). Я сказал пианисту: «Ты начнешь играть на рояле вступление — эти медленные арпеджио „та-ра-ри-ра“, „та-ра-ри-ра“, „та-ра-ри-ра“, все одно и то же — и так будешь играть бесконечно долго, может быть, даже полчаса»…
Вот тут я и выплываю на пуантах, спиной к публике, плавно взмахивая руками, a la Майя Плисецкая… А надо сказать, я еще попросил поставить в углу сцены ящик с канифолью… И вот я доплываю до этого ящика и вступаю в него ногами, чтобы «поканифолиться»… Причем никто почему-то не смеется. Пока!.. Только оркестранты ошалели, потому что подумали: «Может, это его, Айзека Стерна, подруга, старая балерина какая-нибудь. Ему ведь 70, а ей, может быть, 65… И она пришла его таким образом поздравить»…
Тем временем я дошел-доплыл до виолончели… А пианист на рояле все продолжает занудно играть вступление: «та-ра-ри-ра», «та-ра-ри-ра» — уже полчаса играет…
И вот я, наконец, сел за виолончель на место концертмейстера, расставил ноги, как положено, и начал играть «Лебедя». А пианиста предупредил: когда я сыграю два такта начальной мелодии до того, как изменится гармония, — ты продолжай себе играть на тонике. И вот я сыграл эти первые два такта на виолончели и… остановился. Взял смычок и опять пошел к ящику с канифолью, и поканифолил смычок и подул на него… И вот тут раздался смех!.. Наконец-то дошло…
Разумеется, я все-таки сыграл «Умирающего лебедя» до конца. И должен сказать, я редко имел такую овацию, какую получил в тот вечер. Но Айзек на меня обиделся. Почему? Вера Стерн мне сказала, что он так хохотал, что… обмочился. Это, во-первых. А во-вторых, на следующий день в «Нью-Йорк Таймс» и других газетах не было портретов Айзека, а были только мои фотографии. Словом, получилось так, что я у него нечаянно отнял популярность. Конечно, ему было обидно: 70 лет исполнилось ему, и не его портрет повсюду, а мой — в образе «Умирающего лебедя»…
Мстислав Ростропович после исполнения "Лебедя" Сен-Санса на юбилее Исаака Стерна, справа Грегори Пек. Сан-Франциско, 1990-й год.
The story of this performance is told by the maestro Mstislav Rostropovich himself:
“At that time, I was the chief conductor of the Washington Orchestra. We were very friends with the violinist Isaac Stern and the flutist Jean-Pierre Rampal. The three of us were friends and always played at each other's anniversaries ... Both of them played, by the way, on my 60th birthday in 1987 at the Kennedy Center ... And then one day - it was in 1990 - they called me in Washington and said: “We celebrating Isaac Stern's 70th birthday in San Francisco, because he was born there. It will be in the park, in an open area. We ask you to come. " And then I immediately came up with an idea. I told them: “I will come only on condition that no one knows that I will be there. Nobody should know about it! Don't tell anyone! And so that I was not in the concert program either. Tell me I'm busy. And I will tell you which plane I will fly. I will need a separate car to stay in ANOTHER HOTEL. So that no one knows where I am staying. And the last thing I ask you to do: send me a dressmaker and a shoemaker who makes ballet shoes from the San Francisco opera house to measure my foot ... If you agree to these conditions, I will come, if you don’t go, I will not come ”.
And they sent! The shoemaker, of course, was amazed at the size of my leg compared to the legs of the ballerinas. But I did quite well, making me pointe shoes in size 43 ... I asked the dressmaker to sew a ballet tutu of my size and a blouse, and also ordered a leotard and a tiara for my head.
I told the organizers that I would come to San Francisco in advance, I would come five hours before the start of the concert and I would need a separate room and theater make-up artists. I will dress and make up there, but no one should know about it.
This is exactly what happened. Nobody knew about my arrival. I arrived five hours before the concert, locked myself in a separate room, and they began to dress and make up for me. When I realized that they had done everything perfectly, I put on pointe shoes and - just before the concert - went to the public women's restroom. I needed to see the reaction of the ladies. And so I walked in, and the women continued to do what they always do in the restrooms - we know what ... The only thing I allowed myself to do there was to go to the mirror and straighten the diadem. For a long time I was not there so that they would not notice my 43rd size of ballet shoes, which ballerinas do not have. In a word, I left there, and no one recognized me ...
Further ... I was to play the cello of Saint-Saens's "Dying Swan". Why? Because the program included "Carnival of Animals" with this number in the suite. And the most famous American actor Gregory Peck had to read some new text that did not correspond to the text of Saint-Saens. Because they wrote a "jubilee" text from the life of Isaac Stern. In short, Gregory had to read, and the San Francisco Orchestra would perform Saint-Saëns' Carnival of the Animals, number by number. And I had to play Swan on the cello after something like this: "Here Isaac Stern once met a wonderful woman who reminded him of a swan ... It was his future wife Vera Stern" ... (And his wife Vera at that time was sitting with the hero of the day - there, on the lawn, where a huge number of people were around) ... Then the text followed: “And he saw this white swan .... And he fell in love with him ... And joined with him for life "... It was at this time that I had to join the" Dying Swan "...
But how do I get on stage? I came up with - how ... First, it is necessary that there is already a cello on the stage and there should not be its owner-accompanist. Therefore, I agreed with the accompanist of the cello group that at the very beginning of the concert he would pretend that he was feeling bad! He has to grab his stomach, leave the cello on the chair and literally "crawl" backstage. And he did it brilliantly! Because at once three doctors from the public ran to help him!
And the orchestra, by the way, knew nothing about my plan ...
Then I had to agree with the pianist. After all, he plays the introduction to "The Dying Swan" on the piano, and the orchestra will be silent (as it should). I told the pianist: “You’ll start playing the introduction on the piano - these slow arpeggios“ ta-ra-ri-ra ”,“ ta-ra-ri-ra ”,“ ta-ra-ri-ra ”are all the same - and so you will play indefinitely, maybe even half an hour "...
Here I swim out on pointe, with my back to the audience, smoothly waving my arms, a la Maya Plisetskaya ... And I must say, I also asked to put a box of rosin in the corner of the stage ... And so I swim to this box and step into it with my feet so that "To confess" ... And for some reason no one laughs. Bye! .. Only the orchestra members went crazy, because they thought: “Maybe this is his, Isaac Stern, a friend, some old ballerina. After all, he is 70, and she may be 65 ... And she came to congratulate him in this way "...
In the meantime, I reached and swam to the cello ... And the pianist continues to play the introduction boringly on the piano: "ta-ra-ri-ra", "ta-ra-ri-ra" - has been playing for half an hour ...
And so I finally sat down at the cello in the place of the accompanist, spread my legs, as expected, and began to play "The Swan". And he warned the pianist: when I play two measures
“At that time, I was the chief conductor of the Washington Orchestra. We were very friends with the violinist Isaac Stern and the flutist Jean-Pierre Rampal. The three of us were friends and always played at each other's anniversaries ... Both of them played, by the way, on my 60th birthday in 1987 at the Kennedy Center ... And then one day - it was in 1990 - they called me in Washington and said: “We celebrating Isaac Stern's 70th birthday in San Francisco, because he was born there. It will be in the park, in an open area. We ask you to come. " And then I immediately came up with an idea. I told them: “I will come only on condition that no one knows that I will be there. Nobody should know about it! Don't tell anyone! And so that I was not in the concert program either. Tell me I'm busy. And I will tell you which plane I will fly. I will need a separate car to stay in ANOTHER HOTEL. So that no one knows where I am staying. And the last thing I ask you to do: send me a dressmaker and a shoemaker who makes ballet shoes from the San Francisco opera house to measure my foot ... If you agree to these conditions, I will come, if you don’t go, I will not come ”.
And they sent! The shoemaker, of course, was amazed at the size of my leg compared to the legs of the ballerinas. But I did quite well, making me pointe shoes in size 43 ... I asked the dressmaker to sew a ballet tutu of my size and a blouse, and also ordered a leotard and a tiara for my head.
I told the organizers that I would come to San Francisco in advance, I would come five hours before the start of the concert and I would need a separate room and theater make-up artists. I will dress and make up there, but no one should know about it.
This is exactly what happened. Nobody knew about my arrival. I arrived five hours before the concert, locked myself in a separate room, and they began to dress and make up for me. When I realized that they had done everything perfectly, I put on pointe shoes and - just before the concert - went to the public women's restroom. I needed to see the reaction of the ladies. And so I walked in, and the women continued to do what they always do in the restrooms - we know what ... The only thing I allowed myself to do there was to go to the mirror and straighten the diadem. For a long time I was not there so that they would not notice my 43rd size of ballet shoes, which ballerinas do not have. In a word, I left there, and no one recognized me ...
Further ... I was to play the cello of Saint-Saens's "Dying Swan". Why? Because the program included "Carnival of Animals" with this number in the suite. And the most famous American actor Gregory Peck had to read some new text that did not correspond to the text of Saint-Saens. Because they wrote a "jubilee" text from the life of Isaac Stern. In short, Gregory had to read, and the San Francisco Orchestra would perform Saint-Saëns' Carnival of the Animals, number by number. And I had to play Swan on the cello after something like this: "Here Isaac Stern once met a wonderful woman who reminded him of a swan ... It was his future wife Vera Stern" ... (And his wife Vera at that time was sitting with the hero of the day - there, on the lawn, where a huge number of people were around) ... Then the text followed: “And he saw this white swan .... And he fell in love with him ... And joined with him for life "... It was at this time that I had to join the" Dying Swan "...
But how do I get on stage? I came up with - how ... First, it is necessary that there is already a cello on the stage and there should not be its owner-accompanist. Therefore, I agreed with the accompanist of the cello group that at the very beginning of the concert he would pretend that he was feeling bad! He has to grab his stomach, leave the cello on the chair and literally "crawl" backstage. And he did it brilliantly! Because at once three doctors from the public ran to help him!
And the orchestra, by the way, knew nothing about my plan ...
Then I had to agree with the pianist. After all, he plays the introduction to "The Dying Swan" on the piano, and the orchestra will be silent (as it should). I told the pianist: “You’ll start playing the introduction on the piano - these slow arpeggios“ ta-ra-ri-ra ”,“ ta-ra-ri-ra ”,“ ta-ra-ri-ra ”are all the same - and so you will play indefinitely, maybe even half an hour "...
Here I swim out on pointe, with my back to the audience, smoothly waving my arms, a la Maya Plisetskaya ... And I must say, I also asked to put a box of rosin in the corner of the stage ... And so I swim to this box and step into it with my feet so that "To confess" ... And for some reason no one laughs. Bye! .. Only the orchestra members went crazy, because they thought: “Maybe this is his, Isaac Stern, a friend, some old ballerina. After all, he is 70, and she may be 65 ... And she came to congratulate him in this way "...
In the meantime, I reached and swam to the cello ... And the pianist continues to play the introduction boringly on the piano: "ta-ra-ri-ra", "ta-ra-ri-ra" - has been playing for half an hour ...
And so I finally sat down at the cello in the place of the accompanist, spread my legs, as expected, and began to play "The Swan". And he warned the pianist: when I play two measures
У записи 24 лайков,
3 репостов,
494 просмотров.
3 репостов,
494 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Евгений Марон
