Метастазия радости
Первый раз я узнал про онкологию в двенадцать, когда у нашего соседа была неоперабельная опухоль желудка. Впрочем, нельзя говорить "узнал", скорее услышал и почувствовал. Я слышал его крики за стеной, иногда было невозможно уснуть, вначале было очень страшно, а потом вообще перестаешь обращать внимание. Это была семья "свидетей Иеговы", и они предпочитали крики обезболивающим.
Мой дядя говорит, что после операции его начали преследовать панические атаки. Ему снятся обшарпанные коридоры, добросовестные врачи и медсестры, за спинами врачей требующие взятки. Самое страшное - снится комната, доверху набитая вырезанными опухолями, не дашь взятку - вошьют обратно.
Мать моей знакомой слышала, как опухоль говорила с ней.
В моей семье никогда не обсуждали рак, и мне всегда казалось, что это некая нефть, какая-то страшная первоматерия, разговор о которой = бурение скважины. Мои друзья [в том числе канцерофобы], если и говорили, то шепотом, эсхатологически. До момента, когда мне на почту прислали книжку Кирилла Волкова, я все это представлял исключительно в багровых тонах, через знаки и смыслы пыточной камеры, максимально далеко, максимально инфернально; бессмысленная, все уничтожающая нефть, прокладывающая свои метастазы сквозь реальность.
Есть ощущение, что большая часть людей в России через те или иные опыты [не]думает о раке примерно так же, как я. И поэтому вот эта другая - внутренняя, но максимально антипатологичная, незаупокойная, вне надрыва - оптика Кирилла кажется мне предельно необходимой.
Кирилл не дожил до выхода книги. Вы сможете прочитать ее в феврале, а вот первая глава:
"Мдааа… Прочитал я названия книг о раке и онкологии (не буду называть авторов, а то меня обвинят, что я порочу их репутацию). Такое впечатление, что все они сумели выжить, находясь в центре Чернобыля, — они пережили онкологию. Уж лучше просто назвать: «Рак. Я выжил, но вы, скорее всего, умрете». Вообще установка на «выжить», а не «жить» очень характерна для таких книг. Даже у моей любимой Луизы Хей она есть, хотя и в меньшей степени. Нет ее только, по-моему, у Мирзакарима Норбекова в замечательной «Опыт дурака, или Ключ к прозрению» — воздушной, остроумной, ироничной книге. Правда, она вообще не об онкологии, но очень мне помогла. Я и сам думал называть книгу как-нибудь так: «Выжить с опухолью — Жить с опухолью — Жить без опухоли» (если все будет хорошо), но потом подумал: «Какое, к черту, «выжить»? Это звучит громко. Просто я живу — и все. И никаких гвоздей». Помню, моя подруга Аля прибежала как-то в бар, где мы пили пиво, и сказала: «У нас на экзаменах спрашивали: «Какая самая смертоносная болезнь?». Мы, отставив пиво, сказали в один голос: «Рак!». А Аля: «Ни фига, сердечный приступ!». Действительно, рак — самая мифологизированная болезнь. Про нее никто (или почти никто) ничего не знает, поэтому все боятся — на всякий случай. Как вы думаете, сколько процентов онкобольных излечимы? 30%? 40%? Кто больше? А 50% не хотите? Страх делает свое разрушительное дело, превращая тревогу в мысленную установку на обреченность, на то, что ты ничего не в силах изменить…Именно она в большинстве своем и приводит к смерти. Когда мне сказали, что у меня неоперабельная опухоль мозга, я не спал три недели. Смотрел на всех расширенными от ужаса зрачками, чувствовал наступающий паралич правой части лица («паралич», кстати, еще одно слово, которое действует гипнотически!), читал тысячи книг, повторял аффирмации, изучал буддийские медитации, делал зарядку для йогов, молился, пытался наладить диалог с опухолью, пил травы, делал китайские упражнения. И боялся, боялся, боялся. Это был жуткий страх. Как будто что-то темное, как ночь, и неимоверно тяжелое накатилось на меня, придавило, холодной рукой вывернуло все внутренности наизнанку. Мне нужен был кто-нибудь, кто сказал бы мне: «Ты не умрешь!», протянул бы руку, объяснил, что это не приговор, что люди с этим живут, вылечиваются. А вместо этого я слушал совершенно не то. ЗАПОМНИТЕ ИНСТРУКЦИЮ, КАК УСУГУБИТЬ ДЕПРЕССИЮ. Если вы хотите напугать и без того испуганного человека, скажите ему: «Держись!» Если хотите, чтобы он запаниковал, скажите: «Я верю, что все будет хорошо». Если желаете, чтобы депрессия перешла в бесконтрольный страх, говорите: «Есть надежда» или «Дай тебе бог!» Повторяйте эти фразы ежедневно, и вас удивят результаты: поседевшие волосы, худоба, испуганные глаза, неверие ни во что. И это только начало! Оцените эксклюзивную фразу: «Держись, все будет хорошо», и для закрепления эффекта положите руку человеку на плечо. Можно еще добавить дурацкую фразу «Не переживай!» Мне говорили: «Я верю, что надежда есть. Держись! Дай тебе бог», — то есть надежда только на бога, ты-то сам ничего не можешь сделать, так что держись. За что держаться? Во время шторма понятно за что, а здесь? Как я ненавидел эти «Держись!». Они меня заживо хоронили, рыли могилу из этих «Держись!». Не удивлюсь, если на надгробной плите будет надпись «Держись!». Дескать, мы знаем, что тебе там не очень, но ты уж постарайся как-нибудь… Страх — очень специфическая вещь: человек верит не в то, что реально, а что реально именно для него, что живет в его воображении. Я очень люблю пример, который приводит в своих «Не-мемуарах» Юрий Лотман. Во время Второй мировой он брал юнцов под самый мощный обстрел, чтобы они научились не бояться. «Страх, — пишет Лотман, — рождается не объективными условиями (величиной опасности), а нашим к ним отношением. (Кстати, это прекрасно демонстрируют фильмы ужасов. Если дешевые фильмы порождают страх зрителя чудовищными кадрами, то Хичкок блестяще показал, что любой предмет, бытовой и безопасный, можно снять так, что зритель окажется на краю инфаркта от ужаса.)» Болезнь — та же война. Были на войне люди счастливыми? Еще как! Были веселыми? Да. Сколько анекдотов пошло оттуда! Смехом прогоняли смерть. Но нам кажется, что война — это беспробудный мрак. Нет, на самом деле это сдвинутая норма, в которой есть счастье и несчастье, жизнь и смерть, новая система координат (вообще, чем больше я живу, тем больше убеждаюсь, что добро и зло — самые относительные понятия: то, что для дикаря добро, для европейца зло, и наоборот). Подумайте, почему декабристы, вернувшиеся из Сибири, выглядели, по свидетельству Льва Толстого, моложе, чем те, кто их сажал? Бодрые, веселые, счастливые, полные энергии. Сибирь не разрушила, а лишь укрепила их. Если не верите Толстому, посмотрите на Михаила Ходорковского: он сейчас выглядит моложе, чем 10 лет назад, когда его арестовали. Значит, счастье относительно и задается привычкой («привычка свыше нам дана» и т.д.). Ну, обнаружили у вас онкологию, и что делать? Да жить, как жили — хотя вы слабый, ездите на химиотерапию или, как я, почти не можете говорить. Но жизнь-то продолжается, поймите! Не существование, а жизнь — с ее Парижами и Нью-Йорками, безумными путешествиями и воспоминаниями, с пивом и друзьями, сумасшедшей музыкой, листопадом и росой, боевиками и эротическими снами, блеском солнца в лужах и встречами с замечательными людьми… Жалко, что мне этого никто не сказал тогда, когда я сидел, ел утреннюю кашу, а во мне пульсировало: «Ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь…», когда я гулял, а в голове стучало: «Ты умрешь…», когда я пытался читать, делать зарядку, смотреть телевизор, но все мое существо мне говорило эти слова. Никто, кроме вас самих, не создаст ваше здоровье. Ни врачи, ни таблетки, ни химиотерапия… Только вы сами. С вашим солнечным ощущением жизни, с вашими снами, с вашей первой любовью и тяжелым похмельем, с вашими друзьями, родными, книгами, путешествиями, мыслями, чувствами. Это и называется жизнь. Мне пишут онкобольные, и даже от нескольких их строчек веет чем-то непроглядным, мрачным. Я понимал с первых слов, что болезнь прокралась, просочилась в их почерневшую кровь, мировосприятие, там нет места радости и свету, там стоит мрак. Я знаю, как вам тяжело, родные мои, как вас душит безденежье, неверие, сомнения, страх. Но только ваша установка на счастье, на изменение реальности внутри себя способны изменить внешнюю реальность. Других способов я не знаю".
Первый раз я узнал про онкологию в двенадцать, когда у нашего соседа была неоперабельная опухоль желудка. Впрочем, нельзя говорить "узнал", скорее услышал и почувствовал. Я слышал его крики за стеной, иногда было невозможно уснуть, вначале было очень страшно, а потом вообще перестаешь обращать внимание. Это была семья "свидетей Иеговы", и они предпочитали крики обезболивающим.
Мой дядя говорит, что после операции его начали преследовать панические атаки. Ему снятся обшарпанные коридоры, добросовестные врачи и медсестры, за спинами врачей требующие взятки. Самое страшное - снится комната, доверху набитая вырезанными опухолями, не дашь взятку - вошьют обратно.
Мать моей знакомой слышала, как опухоль говорила с ней.
В моей семье никогда не обсуждали рак, и мне всегда казалось, что это некая нефть, какая-то страшная первоматерия, разговор о которой = бурение скважины. Мои друзья [в том числе канцерофобы], если и говорили, то шепотом, эсхатологически. До момента, когда мне на почту прислали книжку Кирилла Волкова, я все это представлял исключительно в багровых тонах, через знаки и смыслы пыточной камеры, максимально далеко, максимально инфернально; бессмысленная, все уничтожающая нефть, прокладывающая свои метастазы сквозь реальность.
Есть ощущение, что большая часть людей в России через те или иные опыты [не]думает о раке примерно так же, как я. И поэтому вот эта другая - внутренняя, но максимально антипатологичная, незаупокойная, вне надрыва - оптика Кирилла кажется мне предельно необходимой.
Кирилл не дожил до выхода книги. Вы сможете прочитать ее в феврале, а вот первая глава:
"Мдааа… Прочитал я названия книг о раке и онкологии (не буду называть авторов, а то меня обвинят, что я порочу их репутацию). Такое впечатление, что все они сумели выжить, находясь в центре Чернобыля, — они пережили онкологию. Уж лучше просто назвать: «Рак. Я выжил, но вы, скорее всего, умрете». Вообще установка на «выжить», а не «жить» очень характерна для таких книг. Даже у моей любимой Луизы Хей она есть, хотя и в меньшей степени. Нет ее только, по-моему, у Мирзакарима Норбекова в замечательной «Опыт дурака, или Ключ к прозрению» — воздушной, остроумной, ироничной книге. Правда, она вообще не об онкологии, но очень мне помогла. Я и сам думал называть книгу как-нибудь так: «Выжить с опухолью — Жить с опухолью — Жить без опухоли» (если все будет хорошо), но потом подумал: «Какое, к черту, «выжить»? Это звучит громко. Просто я живу — и все. И никаких гвоздей». Помню, моя подруга Аля прибежала как-то в бар, где мы пили пиво, и сказала: «У нас на экзаменах спрашивали: «Какая самая смертоносная болезнь?». Мы, отставив пиво, сказали в один голос: «Рак!». А Аля: «Ни фига, сердечный приступ!». Действительно, рак — самая мифологизированная болезнь. Про нее никто (или почти никто) ничего не знает, поэтому все боятся — на всякий случай. Как вы думаете, сколько процентов онкобольных излечимы? 30%? 40%? Кто больше? А 50% не хотите? Страх делает свое разрушительное дело, превращая тревогу в мысленную установку на обреченность, на то, что ты ничего не в силах изменить…Именно она в большинстве своем и приводит к смерти. Когда мне сказали, что у меня неоперабельная опухоль мозга, я не спал три недели. Смотрел на всех расширенными от ужаса зрачками, чувствовал наступающий паралич правой части лица («паралич», кстати, еще одно слово, которое действует гипнотически!), читал тысячи книг, повторял аффирмации, изучал буддийские медитации, делал зарядку для йогов, молился, пытался наладить диалог с опухолью, пил травы, делал китайские упражнения. И боялся, боялся, боялся. Это был жуткий страх. Как будто что-то темное, как ночь, и неимоверно тяжелое накатилось на меня, придавило, холодной рукой вывернуло все внутренности наизнанку. Мне нужен был кто-нибудь, кто сказал бы мне: «Ты не умрешь!», протянул бы руку, объяснил, что это не приговор, что люди с этим живут, вылечиваются. А вместо этого я слушал совершенно не то. ЗАПОМНИТЕ ИНСТРУКЦИЮ, КАК УСУГУБИТЬ ДЕПРЕССИЮ. Если вы хотите напугать и без того испуганного человека, скажите ему: «Держись!» Если хотите, чтобы он запаниковал, скажите: «Я верю, что все будет хорошо». Если желаете, чтобы депрессия перешла в бесконтрольный страх, говорите: «Есть надежда» или «Дай тебе бог!» Повторяйте эти фразы ежедневно, и вас удивят результаты: поседевшие волосы, худоба, испуганные глаза, неверие ни во что. И это только начало! Оцените эксклюзивную фразу: «Держись, все будет хорошо», и для закрепления эффекта положите руку человеку на плечо. Можно еще добавить дурацкую фразу «Не переживай!» Мне говорили: «Я верю, что надежда есть. Держись! Дай тебе бог», — то есть надежда только на бога, ты-то сам ничего не можешь сделать, так что держись. За что держаться? Во время шторма понятно за что, а здесь? Как я ненавидел эти «Держись!». Они меня заживо хоронили, рыли могилу из этих «Держись!». Не удивлюсь, если на надгробной плите будет надпись «Держись!». Дескать, мы знаем, что тебе там не очень, но ты уж постарайся как-нибудь… Страх — очень специфическая вещь: человек верит не в то, что реально, а что реально именно для него, что живет в его воображении. Я очень люблю пример, который приводит в своих «Не-мемуарах» Юрий Лотман. Во время Второй мировой он брал юнцов под самый мощный обстрел, чтобы они научились не бояться. «Страх, — пишет Лотман, — рождается не объективными условиями (величиной опасности), а нашим к ним отношением. (Кстати, это прекрасно демонстрируют фильмы ужасов. Если дешевые фильмы порождают страх зрителя чудовищными кадрами, то Хичкок блестяще показал, что любой предмет, бытовой и безопасный, можно снять так, что зритель окажется на краю инфаркта от ужаса.)» Болезнь — та же война. Были на войне люди счастливыми? Еще как! Были веселыми? Да. Сколько анекдотов пошло оттуда! Смехом прогоняли смерть. Но нам кажется, что война — это беспробудный мрак. Нет, на самом деле это сдвинутая норма, в которой есть счастье и несчастье, жизнь и смерть, новая система координат (вообще, чем больше я живу, тем больше убеждаюсь, что добро и зло — самые относительные понятия: то, что для дикаря добро, для европейца зло, и наоборот). Подумайте, почему декабристы, вернувшиеся из Сибири, выглядели, по свидетельству Льва Толстого, моложе, чем те, кто их сажал? Бодрые, веселые, счастливые, полные энергии. Сибирь не разрушила, а лишь укрепила их. Если не верите Толстому, посмотрите на Михаила Ходорковского: он сейчас выглядит моложе, чем 10 лет назад, когда его арестовали. Значит, счастье относительно и задается привычкой («привычка свыше нам дана» и т.д.). Ну, обнаружили у вас онкологию, и что делать? Да жить, как жили — хотя вы слабый, ездите на химиотерапию или, как я, почти не можете говорить. Но жизнь-то продолжается, поймите! Не существование, а жизнь — с ее Парижами и Нью-Йорками, безумными путешествиями и воспоминаниями, с пивом и друзьями, сумасшедшей музыкой, листопадом и росой, боевиками и эротическими снами, блеском солнца в лужах и встречами с замечательными людьми… Жалко, что мне этого никто не сказал тогда, когда я сидел, ел утреннюю кашу, а во мне пульсировало: «Ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь…», когда я гулял, а в голове стучало: «Ты умрешь…», когда я пытался читать, делать зарядку, смотреть телевизор, но все мое существо мне говорило эти слова. Никто, кроме вас самих, не создаст ваше здоровье. Ни врачи, ни таблетки, ни химиотерапия… Только вы сами. С вашим солнечным ощущением жизни, с вашими снами, с вашей первой любовью и тяжелым похмельем, с вашими друзьями, родными, книгами, путешествиями, мыслями, чувствами. Это и называется жизнь. Мне пишут онкобольные, и даже от нескольких их строчек веет чем-то непроглядным, мрачным. Я понимал с первых слов, что болезнь прокралась, просочилась в их почерневшую кровь, мировосприятие, там нет места радости и свету, там стоит мрак. Я знаю, как вам тяжело, родные мои, как вас душит безденежье, неверие, сомнения, страх. Но только ваша установка на счастье, на изменение реальности внутри себя способны изменить внешнюю реальность. Других способов я не знаю".
Metastasis of joy
The first time I learned about oncology was at twelve, when our neighbor had an inoperable tumor of the stomach. However, you can’t say "recognized," but rather heard and felt. I heard his screams outside the wall, sometimes it was impossible to fall asleep, at first it was very scary, and then in general you stop paying attention. It was a family of “Jehovah's Witnesses,” and they preferred shouting to painkillers.
My uncle says that after the operation he began to pursue panic attacks. He dreams of shabby corridors, conscientious doctors and nurses, demanding bribes behind the backs of doctors. The worst thing is that you dream about a room full of carved tumors, if you don’t give a bribe, they’re sewn back.
My friend’s mother heard a tumor talking to her.
My family never discussed cancer, and it always seemed to me that it was some kind of oil, some kind of terrible raw material, the talk of which = drilling a well. My friends [including carcinophobes], if they spoke, then in a whisper, eschatologically. Until the moment when Kirill Volkov’s book was sent to my mail, I imagined all this exclusively in crimson tones, through the signs and meanings of the torture chamber, as far as possible, as much as infernal; meaningless, all destroying oil, paving its metastases through reality.
There is a feeling that most people in Russia [through] these or other experiments [do not] think about cancer in the same way as I do. And therefore, this other - internal, but maximally anti-pathological, restless, out of tear - Cyril's optics seems to me utterly necessary.
Cyril did not live to see the release of the book. You can read it in February, and here is the first chapter:
"Mdaaa ... I read the names of books on cancer and oncology (I will not name the authors, otherwise they will accuse me of damaging their reputation). It seems that they all managed to survive, being in the center of Chernobyl, they survived oncology. It’s better just call it: “Cancer. I survived, but you are likely to die.” In general, the orientation to “survive” rather than “live” is very characteristic of such books. Even my beloved Louise Hay has it, although to a lesser extent . In my opinion, Mirzakarim Norbekov does not have it only in the wonderful “Experience of a Fool, or the Key to Insight" - an airy, witty, ironic book. True, it is not about oncology at all, but it helped me a lot. I thought to name the book myself something like this: "Survive with a tumor - Live with a tumor - Live without a tumor" (if everything goes well), but then thought: "What the hell," survive "? It sounds loud. I just live and that's it. And no nails. ”I remember my friend Alya once ran to a bar where we drank beer and said:“ We were asked for exams: “What is the most deadly nose disease? ” We, setting aside the beer, said with one voice: "Cancer!" And Alya: “Damn it, a heart attack!” Indeed, cancer is the most mythologized disease. Nobody (or almost nobody) knows anything about her, so everyone is afraid - just in case. What do you think, how many percent of cancer patients are treatable? thirty%? 40%? Who is bigger? And 50% do not want? Fear does its destructive work, turning anxiety into a mental attitude toward doom, that you are unable to change anything ... It is she who, for the most part, leads to death. When they told me that I had an inoperable brain tumor, I did not sleep for three weeks. I looked at everyone with dilated pupils of horror, felt the onset of paralysis of the right side of the face (“paralysis”, by the way, is another word that works hypnotically!), Read thousands of books, repeated affirmations, studied Buddhist meditations, did exercises for yogis, prayed, tried establish dialogue with the tumor, drank herbs, did Chinese exercises. And he was afraid, afraid, afraid. It was a terrible fear. It was as if something dark, like night, and incredibly heavy rolled over me, crushed, turned my insides inside out with a cold hand. I needed someone who would tell me: “You will not die!”, Would reach out, explain that this is not a sentence, that people live with this, are cured. Instead, I listened completely wrong. REMEMBER THE INSTRUCTIONS HOW TO ACCEPT DEPRESSION. If you want to scare an already scared person, tell him: “Hold on!” If you want him to panic, say: "I believe that everything will be fine." If you want depression to turn into uncontrolled fear, say: “There is hope” or “God bless you!” Repeat these phrases daily, and you will be surprised by the results: gray hair, thinness, scared eyes, disbelief in anything. And this is just the beginning! Evaluate the exclusive phrase: “Hold on, everything will be fine”, and to consolidate the effect, put your hand on the man’s shoulder. You can also add the stupid phrase “Don’t worry!” They told me: “I believe that there is hope. Hold on! God give you, ”that is, hope is only in God, you yourself can’t do anything, so hold on. What to hold on to? During a storm it’s clear why, but here? How I hated these "Hold on!" They buried me alive, digging a grave from these "Hold on!". I won’t be surprised if the inscription “Hold on!” Appears on the tombstone. Say, we know that you are not there, but you
The first time I learned about oncology was at twelve, when our neighbor had an inoperable tumor of the stomach. However, you can’t say "recognized," but rather heard and felt. I heard his screams outside the wall, sometimes it was impossible to fall asleep, at first it was very scary, and then in general you stop paying attention. It was a family of “Jehovah's Witnesses,” and they preferred shouting to painkillers.
My uncle says that after the operation he began to pursue panic attacks. He dreams of shabby corridors, conscientious doctors and nurses, demanding bribes behind the backs of doctors. The worst thing is that you dream about a room full of carved tumors, if you don’t give a bribe, they’re sewn back.
My friend’s mother heard a tumor talking to her.
My family never discussed cancer, and it always seemed to me that it was some kind of oil, some kind of terrible raw material, the talk of which = drilling a well. My friends [including carcinophobes], if they spoke, then in a whisper, eschatologically. Until the moment when Kirill Volkov’s book was sent to my mail, I imagined all this exclusively in crimson tones, through the signs and meanings of the torture chamber, as far as possible, as much as infernal; meaningless, all destroying oil, paving its metastases through reality.
There is a feeling that most people in Russia [through] these or other experiments [do not] think about cancer in the same way as I do. And therefore, this other - internal, but maximally anti-pathological, restless, out of tear - Cyril's optics seems to me utterly necessary.
Cyril did not live to see the release of the book. You can read it in February, and here is the first chapter:
"Mdaaa ... I read the names of books on cancer and oncology (I will not name the authors, otherwise they will accuse me of damaging their reputation). It seems that they all managed to survive, being in the center of Chernobyl, they survived oncology. It’s better just call it: “Cancer. I survived, but you are likely to die.” In general, the orientation to “survive” rather than “live” is very characteristic of such books. Even my beloved Louise Hay has it, although to a lesser extent . In my opinion, Mirzakarim Norbekov does not have it only in the wonderful “Experience of a Fool, or the Key to Insight" - an airy, witty, ironic book. True, it is not about oncology at all, but it helped me a lot. I thought to name the book myself something like this: "Survive with a tumor - Live with a tumor - Live without a tumor" (if everything goes well), but then thought: "What the hell," survive "? It sounds loud. I just live and that's it. And no nails. ”I remember my friend Alya once ran to a bar where we drank beer and said:“ We were asked for exams: “What is the most deadly nose disease? ” We, setting aside the beer, said with one voice: "Cancer!" And Alya: “Damn it, a heart attack!” Indeed, cancer is the most mythologized disease. Nobody (or almost nobody) knows anything about her, so everyone is afraid - just in case. What do you think, how many percent of cancer patients are treatable? thirty%? 40%? Who is bigger? And 50% do not want? Fear does its destructive work, turning anxiety into a mental attitude toward doom, that you are unable to change anything ... It is she who, for the most part, leads to death. When they told me that I had an inoperable brain tumor, I did not sleep for three weeks. I looked at everyone with dilated pupils of horror, felt the onset of paralysis of the right side of the face (“paralysis”, by the way, is another word that works hypnotically!), Read thousands of books, repeated affirmations, studied Buddhist meditations, did exercises for yogis, prayed, tried establish dialogue with the tumor, drank herbs, did Chinese exercises. And he was afraid, afraid, afraid. It was a terrible fear. It was as if something dark, like night, and incredibly heavy rolled over me, crushed, turned my insides inside out with a cold hand. I needed someone who would tell me: “You will not die!”, Would reach out, explain that this is not a sentence, that people live with this, are cured. Instead, I listened completely wrong. REMEMBER THE INSTRUCTIONS HOW TO ACCEPT DEPRESSION. If you want to scare an already scared person, tell him: “Hold on!” If you want him to panic, say: "I believe that everything will be fine." If you want depression to turn into uncontrolled fear, say: “There is hope” or “God bless you!” Repeat these phrases daily, and you will be surprised by the results: gray hair, thinness, scared eyes, disbelief in anything. And this is just the beginning! Evaluate the exclusive phrase: “Hold on, everything will be fine”, and to consolidate the effect, put your hand on the man’s shoulder. You can also add the stupid phrase “Don’t worry!” They told me: “I believe that there is hope. Hold on! God give you, ”that is, hope is only in God, you yourself can’t do anything, so hold on. What to hold on to? During a storm it’s clear why, but here? How I hated these "Hold on!" They buried me alive, digging a grave from these "Hold on!". I won’t be surprised if the inscription “Hold on!” Appears on the tombstone. Say, we know that you are not there, but you
У записи 4 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Инна Каташова
