«Вышел Ширинг, слепой, его за руки подвели к пианино. Это был такой солидного вида англичанин с тугим белым воротничком, полноватый, светловолосый; вокруг него витал мягкий дух английской летней ночи — он исходил от первой журчащей нежной темы, которую тот играл, а бассист почтительно склонялся к нему и бубнил свой бит. Барабанщик Дензил Бест сидел неподвижно, и только кисти его рук шевелились, отщелкивая щетками ритм. А Ширинг стал качаться; его экстатическое лицо раздвинулось в улыбке; он начал раскачиваться на своем стульчике взад и вперед, сперва медленно, потом бит взмыл вверх, и он стал качаться быстрее, с каждым ударом его левая нога подпрыгивала, головой он качал тоже — как-то вбок; он опустил лицо к самым клавишам, отбросил назад волосы, и вся его прическа развалилась, он был весь в испарине. Музыка пошла. Бассист сгорбился и вбирал ее в себя, быстрее и быстрее — просто казалось, оно само идет быстрее и быстрее, вот и все. Ширинг начал брать свои аккорды: они выкатывались из пианино сильными полноводными потоками — становилось страшно, что у человека не хватит времени, чтобы справиться с ними всеми. Они все катились и катились — как море. Толпа орала ему: «Давай!» Дин весь покрылся потом; капли стекали ему на воротник.
— Вот он! Это он! Старый Боже! Старый Бог Ширинг! Да! Да! Да! — И Ширинг чувствовал у себя за спиной этого безумца, мог расслышать, как Дин хватает ртом воздух и причитает, он ощущал это, хоть и не видел. — Правильно! — говорил Дин. — Да! — Ширинг улыбался; Ширинг раскачивался.
Вот он поднялся от пианино; пот лил с него ручьями; то были его великие дни 1949 года — еще до того, как он стал прохладно-продажным. Когда он ушел, Дин показал на опустевший стульчик:
— Пустой престол Бога, — сказал он. На пианино лежала труба: ее золотая тень бросала странные блики на бредущий по пустыне караван, нарисованный на стене за барабанами. Бог ушел; и теперь стояло молчание его ухода. То была дождливая ночь. То был миф дождливой ночи».
Джек Керуак. В дороге
— Вот он! Это он! Старый Боже! Старый Бог Ширинг! Да! Да! Да! — И Ширинг чувствовал у себя за спиной этого безумца, мог расслышать, как Дин хватает ртом воздух и причитает, он ощущал это, хоть и не видел. — Правильно! — говорил Дин. — Да! — Ширинг улыбался; Ширинг раскачивался.
Вот он поднялся от пианино; пот лил с него ручьями; то были его великие дни 1949 года — еще до того, как он стал прохладно-продажным. Когда он ушел, Дин показал на опустевший стульчик:
— Пустой престол Бога, — сказал он. На пианино лежала труба: ее золотая тень бросала странные блики на бредущий по пустыне караван, нарисованный на стене за барабанами. Бог ушел; и теперь стояло молчание его ухода. То была дождливая ночь. То был миф дождливой ночи».
Джек Керуак. В дороге
“Shearing came out, blind, brought him by the arms to the piano. He was such a respectable-looking Englishman with a tight white collar, plump, fair-haired; the gentle spirit of the English summer night hung around him - it came from the first gurgling tender theme that he played, and the bassist reverently leaned towards him and muttered his beat. Drummer Denzil Best sat motionless, and only his hands moved, brushing the rhythm off. And Shearing began to swing; his ecstatic face parted in a smile; he began to swing back and forth in his chair, at first slowly, then the bit soared up, and he began to swing faster, with each hit his left leg bounced, he shook his head too - somehow sideways; he lowered his face to the very keys, threw back his hair, and his whole hairstyle fell apart, he was all in perspiration. The music has gone. The bass player was hunched over and absorbed it, faster and faster - it just seemed to go faster and faster, that’s all. Shearing began to take his chords: they rolled out of the piano with strong full-flowing currents - it became scary that a person would not have enough time to deal with all of them. They all rolled and rolled - like the sea. The crowd screamed at him: “Come on!” Dean was covered in sweat; drops dripped onto his collar.
- Here he is! It's him! Old God! Old God Shearing! Yes! Yes! Yes! - And Shearing felt this madman behind him, could hear Dean gasping for air and wailing, he could feel it, although he had not seen it. - Right! - said Dean. - Yes! - Shearing smiled; Shearing was swinging.
So he rose from the piano; sweat poured from him in streams; those were his great days of 1949 - even before he became cool-selling. When he left, Dean pointed to an empty chair:
“The empty throne of God,” he said. A trumpet lay on the piano: its golden shadow cast strange glare on a caravan wandering through the desert, drawn on the wall behind the drums. God is gone; and now stood the silence of his departure. It was a rainy night. It was a rainy night myth. ”
Jack Kerouac. On the road
- Here he is! It's him! Old God! Old God Shearing! Yes! Yes! Yes! - And Shearing felt this madman behind him, could hear Dean gasping for air and wailing, he could feel it, although he had not seen it. - Right! - said Dean. - Yes! - Shearing smiled; Shearing was swinging.
So he rose from the piano; sweat poured from him in streams; those were his great days of 1949 - even before he became cool-selling. When he left, Dean pointed to an empty chair:
“The empty throne of God,” he said. A trumpet lay on the piano: its golden shadow cast strange glare on a caravan wandering through the desert, drawn on the wall behind the drums. God is gone; and now stood the silence of his departure. It was a rainy night. It was a rainy night myth. ”
Jack Kerouac. On the road
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Владимир Иванов
