Удивительное дело! Можно ли находясь в Мексике, буквально через несколько лет после окончания войны написать художественный роман о блокаде Ленинграда? Виктор Серж доказал, что можно. Выросший во Франции сын народника-эмигранта, родственник Николая Кибальчича, французский анархист, большевик, участник "левой оппозиции", агент Коминтерна в Западной Европе, поэт, писатель, интеллектуал, трижды высланный, сбежавший от немецких танков в Мексику, в 1947 году он написал свой последний роман "Когда нет прощения", недавно изданный на русском. Одна из частей повествует о Ленинграде начала 1942 года. Еще недоступны блокадные дневники и сводки НКВД, еще не написана "Блокадная книга", нет трудов Ломагина и Ярова, а в другом полушарии Земли создан наверное первый заграничный художественный роман о подвиге Ленинграда и его жителей. О Ленинграде уже писали военкоры (в том числе и итальянец Курцио Малаперте), уже создан советский роман "Зеленые цепочки", но чтобы так написал эмигрант (пусть и большевик, знающий советский мир) уже 10 лет не бывший в СССР. Где жаркая Мексика, а где заснеженные улицы Ленинграда... Может чрезмерно литературно, философски, с ошибками (например, описание "Большого дома" озадачивает - автор описывает явно его и явно он не видел его вживую), в том числе из-за незнания военного контекста, но все равно удивительно! И не Евгений Викторович Тарле показан ли в "толстом академике"?
"Дарья вступала в фантастический город, хотя вещи и люди в нем были горестно банальны. Балтийское небо окутывало его сероватым снегом. Свет, казалось, готов был угаснуть. Широкие белые улицы лежали в прострации. Снег скапливался неправильными холмиками, среди которых под грузом забот брели своим путем одинокие прохожие... Первые же взгляды, с которыми встретилась Дарья, потрясли ее. Нигде в мире не встречала она такого разнообразия человеческих глаз. Ей казалось, она помнит голодное время ее юности, годы революции, но то, что она видела теперь, невыразимо отличалось от прежних лет. Она не подозревала, что взгляды могут так измениться, так молча кричать, быть такими невыносимыми. Это не было ни болью, ни бредом. Чем же? Дарья глядела в глаза прохожим и страдала от собственного благополучия, ибо с первого взгляда было видно, что она позавтракала банкой свинины и протерла тело тряпицей, смоченной спиртом и ледяной водой. На ее теле сохранилась печать любви, ее ждали дела, она гордилась этим городом, нашим гранитным непобедимым городом! Ни довольство жизнью, ни пафос истории, ни звучные лозунги, не выдерживали шока от встречи с этими глазами... Что выражали все эти глаза? То что люди эти днем и ночью преодолевали метель и тоску, грязь, переутомление, холод, голод, страх болезни - без надежды на исцеление... То, что они наблюдали, как угасает в них жизнь. Сосед смотрел на соседку: она не протянет больше трех недель. А я... Соседка смотрела на соседа: он протянет немного дольше меня. Он упорный! Девочка загадывала, сколько еще проживут ее мать и тетя, месяц? У библиотекарши с четвертого этажа были такие же желтоватые пятна вокруг рта, когда она молча осела на лестнице и уже не шевелилась...
... Когда четыре года назад я проезжала через этот город, думала Дарья, мы возрождались... Я с ужасом думала о грядущей войне, толпа и не подозревала об этом, ведь газеты кричали о мирной политике, пусть даже ради нее надо будет заключить союз с самим дьяволом... Пусть дьявол пошлет свой адский огонь на кого-то другого, мы хотим жить мирно, и имеем на это право, потому что вытерпели больше чем буржуазный, эгоистичный и выродившийся Запад... На широком тротуаре, где высились дворцы и бронзовые укротители с четырех сторон украшали мост, я встречала актрис...писателей, ухитрявшихся создавать вопреки цензуре прекрасные страницы, посвящавших больше времени самоцензуре, чем творчеству; инженеров, с орденами возвратившихся из концлагерей; историков -прошедших тюрьмы, - которые установили славную преемственность между Иваном Грозным, Петром Великим и социализмом, точно так же, как ранее они проводили подобную связь между Гракхом Бабефом, Парижской Коммуной, Карлом Марксом и нами... "Но, - cказал мне один толстый академик, - это действительно так, мы суммируем в себе различные исторические традиции". Возможно, он был прав. Драматурги сочиняли пьесы об измене; один спешно переделал эпическую драму, в пятом акте разоблачался герой, являвшийся никем иным, как вражеским агентом, успех был огромен".
"Дарья вступала в фантастический город, хотя вещи и люди в нем были горестно банальны. Балтийское небо окутывало его сероватым снегом. Свет, казалось, готов был угаснуть. Широкие белые улицы лежали в прострации. Снег скапливался неправильными холмиками, среди которых под грузом забот брели своим путем одинокие прохожие... Первые же взгляды, с которыми встретилась Дарья, потрясли ее. Нигде в мире не встречала она такого разнообразия человеческих глаз. Ей казалось, она помнит голодное время ее юности, годы революции, но то, что она видела теперь, невыразимо отличалось от прежних лет. Она не подозревала, что взгляды могут так измениться, так молча кричать, быть такими невыносимыми. Это не было ни болью, ни бредом. Чем же? Дарья глядела в глаза прохожим и страдала от собственного благополучия, ибо с первого взгляда было видно, что она позавтракала банкой свинины и протерла тело тряпицей, смоченной спиртом и ледяной водой. На ее теле сохранилась печать любви, ее ждали дела, она гордилась этим городом, нашим гранитным непобедимым городом! Ни довольство жизнью, ни пафос истории, ни звучные лозунги, не выдерживали шока от встречи с этими глазами... Что выражали все эти глаза? То что люди эти днем и ночью преодолевали метель и тоску, грязь, переутомление, холод, голод, страх болезни - без надежды на исцеление... То, что они наблюдали, как угасает в них жизнь. Сосед смотрел на соседку: она не протянет больше трех недель. А я... Соседка смотрела на соседа: он протянет немного дольше меня. Он упорный! Девочка загадывала, сколько еще проживут ее мать и тетя, месяц? У библиотекарши с четвертого этажа были такие же желтоватые пятна вокруг рта, когда она молча осела на лестнице и уже не шевелилась...
... Когда четыре года назад я проезжала через этот город, думала Дарья, мы возрождались... Я с ужасом думала о грядущей войне, толпа и не подозревала об этом, ведь газеты кричали о мирной политике, пусть даже ради нее надо будет заключить союз с самим дьяволом... Пусть дьявол пошлет свой адский огонь на кого-то другого, мы хотим жить мирно, и имеем на это право, потому что вытерпели больше чем буржуазный, эгоистичный и выродившийся Запад... На широком тротуаре, где высились дворцы и бронзовые укротители с четырех сторон украшали мост, я встречала актрис...писателей, ухитрявшихся создавать вопреки цензуре прекрасные страницы, посвящавших больше времени самоцензуре, чем творчеству; инженеров, с орденами возвратившихся из концлагерей; историков -прошедших тюрьмы, - которые установили славную преемственность между Иваном Грозным, Петром Великим и социализмом, точно так же, как ранее они проводили подобную связь между Гракхом Бабефом, Парижской Коммуной, Карлом Марксом и нами... "Но, - cказал мне один толстый академик, - это действительно так, мы суммируем в себе различные исторические традиции". Возможно, он был прав. Драматурги сочиняли пьесы об измене; один спешно переделал эпическую драму, в пятом акте разоблачался герой, являвшийся никем иным, как вражеским агентом, успех был огромен".
Amazing deal! Is it possible, while in Mexico, to write an artistic novel about the blockade of Leningrad just a few years after the end of the war? Victor Serge proved that it is possible. He grew up in France, the son of an emigrant populist, a relative of Nikolai Kibalchich, a French anarchist, a Bolshevik, a member of the "Left Opposition", an agent of the Comintern in Western Europe, a poet, writer, intellectual, three times exiled, who fled from German tanks to Mexico, in 1947 he wrote his latest novel, When There Is No Forgiveness, recently published in Russian. One of the parts tells about Leningrad in the beginning of 1942. Blockade diaries and reports of the NKVD are not yet available, the Blockade Book has not yet been written, there are no works by Lomagin and Yarov, and probably the first foreign art novel about the feat of Leningrad and its inhabitants has been created in the other hemisphere of the Earth. Military commanders (including Italian Kurzio Malaperte) have already written about Leningrad, the Soviet novel "Green Chains" has already been created, but so that an emigrant (albeit a Bolshevik who knows the Soviet world) has not been in the USSR for 10 years. Where is hot Mexico, and where are the snowy streets of Leningrad ... It may be overly literary, philosophical, with errors (for example, the description of the "Big House" is puzzling - the author clearly describes him and obviously he did not see him live), including due to ignorance military context, but still amazing! And is not Evgeny Viktorovich Tarle shown in the "fat academician"?
"Daria entered a fantastic city, although things and people in it were woefully banal. The Baltic sky was covered with grayish snow. The light seemed to be dying. Wide white streets lay in prostration. Snow was accumulating in the wrong mounds, among which they wandered under the weight of worries lonely passers-by in their own way ... The very first glances that Daria met shocked her. Nowhere in the world did she meet such a diversity of human eyes. She seemed to remember the hungry times of her youth, the years of the revolution, but what she saw now , it was inexpressibly different from previous years. She did not suspect that her views could change so, shout silently, be so unbearable. It was neither pain nor delirium. Why? Daria looked into the eyes of passers-by and suffered from her own well-being, for At first glance, it was clear that she had breakfast with a can of pork and wiped the body with a rag moistened with alcohol and ice water, the seal of love was preserved on her body, she was waiting for work, she was proud of it im city, our granite invincible city! Neither contentment with life, nor pathos of history, nor sonorous slogans, could not withstand the shock of meeting these eyes ... What did all these eyes express? The fact that these people day and night overcame a snowstorm and longing, dirt, overwork, cold, hunger, fear of illness - without the hope of healing ... What they watched as life fades in them. The neighbor looked at the neighbor: she would not last more than three weeks. And I ... The neighbor looked at the neighbor: he will stretch a little longer than me. He is stubborn! The girl wondered how long her mother and aunt would live, a month? The librarian from the fourth floor had the same yellowish spots around her mouth when she silently settled on the stairs and did not move ...
... When four years ago I drove through this city, Daria thought, we were reborn ... I was terrified of the impending war, the crowd did not suspect it, because the newspapers were screaming about peace policy, even if it’s necessary to conclude it union with the devil himself ... Let the devil send his infernal fire on someone else, we want to live peacefully, and have the right to do so, because we have suffered more than the bourgeois, selfish and degenerate West ... On the wide sidewalk where they stood palaces and bronze tamers decorated the bridge on four sides, I met actresses ... writers who managed to create beautiful pages, contrary to censorship, that devoted more time to self-censorship than to creativity; engineers with orders returned from concentration camps; historians who went through prisons, who established glorious continuity between Ivan the Terrible, Peter the Great and socialism, just as they had previously made a similar connection between Gracch Babeuf, the Paris Commune, Karl Marx and us ... "But," one told me a fat academician - this is true, we summarize the various historical traditions. " Perhaps he was right. Playwrights composed plays about treason; one hastily remade the epic drama, in the fifth act the hero was exposed, who was nothing more than an enemy agent, the success was tremendous. "
"Daria entered a fantastic city, although things and people in it were woefully banal. The Baltic sky was covered with grayish snow. The light seemed to be dying. Wide white streets lay in prostration. Snow was accumulating in the wrong mounds, among which they wandered under the weight of worries lonely passers-by in their own way ... The very first glances that Daria met shocked her. Nowhere in the world did she meet such a diversity of human eyes. She seemed to remember the hungry times of her youth, the years of the revolution, but what she saw now , it was inexpressibly different from previous years. She did not suspect that her views could change so, shout silently, be so unbearable. It was neither pain nor delirium. Why? Daria looked into the eyes of passers-by and suffered from her own well-being, for At first glance, it was clear that she had breakfast with a can of pork and wiped the body with a rag moistened with alcohol and ice water, the seal of love was preserved on her body, she was waiting for work, she was proud of it im city, our granite invincible city! Neither contentment with life, nor pathos of history, nor sonorous slogans, could not withstand the shock of meeting these eyes ... What did all these eyes express? The fact that these people day and night overcame a snowstorm and longing, dirt, overwork, cold, hunger, fear of illness - without the hope of healing ... What they watched as life fades in them. The neighbor looked at the neighbor: she would not last more than three weeks. And I ... The neighbor looked at the neighbor: he will stretch a little longer than me. He is stubborn! The girl wondered how long her mother and aunt would live, a month? The librarian from the fourth floor had the same yellowish spots around her mouth when she silently settled on the stairs and did not move ...
... When four years ago I drove through this city, Daria thought, we were reborn ... I was terrified of the impending war, the crowd did not suspect it, because the newspapers were screaming about peace policy, even if it’s necessary to conclude it union with the devil himself ... Let the devil send his infernal fire on someone else, we want to live peacefully, and have the right to do so, because we have suffered more than the bourgeois, selfish and degenerate West ... On the wide sidewalk where they stood palaces and bronze tamers decorated the bridge on four sides, I met actresses ... writers who managed to create beautiful pages, contrary to censorship, that devoted more time to self-censorship than to creativity; engineers with orders returned from concentration camps; historians who went through prisons, who established glorious continuity between Ivan the Terrible, Peter the Great and socialism, just as they had previously made a similar connection between Gracch Babeuf, the Paris Commune, Karl Marx and us ... "But," one told me a fat academician - this is true, we summarize the various historical traditions. " Perhaps he was right. Playwrights composed plays about treason; one hastily remade the epic drama, in the fifth act the hero was exposed, who was nothing more than an enemy agent, the success was tremendous. "
У записи 17 лайков,
1 репостов,
1999 просмотров.
1 репостов,
1999 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Константин Макаров
