Пост, мимо которого надо проходить, не замечая.
Пишу, потому что так надо. По заветам Сонечки Базилик.
Папа подхватывает меня на руки. Я взмываю вверх, как ласточка, как поднятая ветром пушинка. Сильные, родные руки держат так, будто я хрупкая, но безумно драгоценная, а меня хотят отнять. Прижимаюсь к сумеречно-синему, такому мягкому свитеру, и пахнет от него лесом. Рядом смеется мама. Я не вижу её, но знаю, что она стоит за спиной, и так приятно потягивает кожу на голове оттого, что она ласково накручивает на пальцы длинные мои волосы.
- Хорошая ты наша.
Вот одно. А теперь второе.
Смотрю на себя в зеркало и вижу, что красивая. Взрослая уже. Может, даже закончила школу. Мелькает перед глазами кисточка от туши – подкрашиваюсь. Беру с деревянной полки кусочек поролона – он пахнет старой косметичкой, а ещё перепачкан рассыпавшимися румянами. Я знаю, что кончики пальцев теперь зарозовели. Но мне не до этого. Вытаскиваю воткнутую в поролон иголку и начинаю торопливо разделять ею слипшиеся реснички.
Маму я не вижу. Но слышу её голос из кухни, беспокойный:
- Возвращайся пораньше, чем в прошлый раз.
А я еле сдерживаю себя, чтобы не сказать гадость в ответ.
Вот и второе закончилось.
Два воспоминания. Две жемчужинки в куче…
- Гуля, извини, давай на выход. Сейчас Сёмина смена начнется.
Я киваю, торопливо собираю картонку, Булгакова и остатки от еды в рюкзак и выхожу из холла в холод. С Сёмой шутки плохи. Это Дима пускает зимой погреться и иногда новые книжки приносит, а от Семёна огребали все местные, и не по одному разу.
Как же паршиво. От острой боли режет вверху живота. И люто хочется спать, но до берлоги ещё топать и топать. Хотя это и хорошо – в такой собачий холод лучше не спать – можно и не проснуться. Как не проснулся позавчера Мэн. (Достаю из кармана пузырь, делаю согревающий глоток, и ещё один.) И Лихой два года назад.
Упорно топаю, пряча лицо под огромным, пропахшим куревом шарфом Мэна. Люди проходят мимо, стараясь меня не касаться. А папа подхватывает меня на руки… А я взмываю вверх, как ласточка, как подхваченный ветром лепесток.
- Женщина, вы хотите, чтобы мы вам помогли?
- Женщина, остановитесь, пожалуйста. Мы хотим вам помочь.
Какие-то люди хватают меня за рукав, вырывая из папиных объятий.
- Чё надо? – Отдергиваю руку и иду быстрее, пытаясь догнать ускользающее воспоминание. Но трудно идти быстро окоченевшими ногами.
- Да подождите, - опять хватают, - не бойтесь. Мы правда помочь вам хотим. Пойдемте с нами прямо сейчас.
Я устала. Я сдалась. Остановилась, смотрю на них, а это дети совсем. Молодежь. Два парня и девушка, красивые такие, модные, с иголочки. Смотрят – с приветливым отвращением и детской какой-то надеждой на чудо. А один на видео снимает. На айфон. Мэн охотился за такими яблочками...
- Чё, блогеры?
- Блогеры. У нас проект новый – мы хотим вам показать, что можно жить по-другому.
- Вот, держите шаверму, покушайте.
- Вы помоетесь, выберем вам новую одежду и отведем к стилисту.
- Это ваш шанс на новую жизнь!
Смотрю на себя в зеркало и вижу, что красивая. Взрослая уже. Может, даже закончила школу.
- Знаете, а я ведь красивая раньше была.
- И сейчас станете красивой. Пойдемте с нами, тут идти минут десять.
Когда я вышла из ванной, ошалевшая от ошпарившей мою душу воды, в большом, чистом, белом халате, меня увидели:
- Так ты ж молодая ещё совсем!
Молодая? Я? Впрочем, я и правда не в курсе, сколько живу в этой тьме. Изо всех сил сжимаю кулаки, чтобы не сорваться, не закрыть ненавистное лицо руками. Сколько я его прятала? Сколько скрывалась за ворохом волос и грязного тряпья?
Будь невидимкой - останешься невредимой, твердила я себе между одним, а потом вторым. Потому и жива ещё.
Мари купила мне белье. Как будто вторую кожу принесла. Светло-кремовое на бледном теле сделало меня гротескной бесполой куклой. И платье. Платье, подумать только! Сумеречно-синее, издевательски мягкое... ничуть не скрывающее примерзшую к спине горбатость. Ошиблась модный блогер Мари - не идет мне это платье.
Смотрю на себя в зеркало и вижу, что до сих пор красивая. И ещё не настолько старая. Может, даже до сих пор молодая. Мелькают перед глазами юркие руки стилиста - подкрашивают. Берут с деревянной полки спонжик - он пахнет дамочками, что иногда проплывали мимо меня. А я протягиваю руки, тычу пальцем в румяна, растираю в ладонях и любуюсь розовыми переливами. Жизнь наконец вытянула мне по иголке из каждого глаза. Кажется, теперь мне не страшно.
- Расскажи нам свою историю, Гуля, - и яблочки по обе стороны зорко смотрят, запечатлевают.
- Я не Гуля.
- А кто?
- Я не знаю.
***
Тем же вечером…
Нина Михайловна интернет осваивать начала лишь на днях – да и то только потому, чтобы внука своего смотреть. Блохер он. Что это такое, она до сих пор толком не вразумела, но всё равно внуком гордилась страшно: хорошее дело он затеял.
«Гулящая девка, небось, раз Гулей прозвали», - первым делом подумала Нина Михайловна, когда начала смотреть «новый видик». Подумала – и перекрестилась. Почему – сама не поняла.
Когда бомжиха вышла из ванной, что-то знакомое почудилось бабушке в скрюченной фигурке под барским халатом. Испуганные, дикие глаза на опухшем от холода и водки лице стрельнули на одного, другого. Нервным движением, будто срывая маску, бродяжка отодвинула с лица намокшие темные пряди.
Недовязанные чулки упали на клавиатуру.
Три года назад весь город искал Анюту Белогорову. Умница, отличница. Внучка Ритуси из соседнего двора. Возвращалась домой от друзей – и не дошла. Пропала, будто её и не было, умницы, да отличницы. Поговаривали, что попала в больницу дня через три похожая девица, совсем без памяти, с черепно-мозговой и до одури боявшаяся мужиков. Но опознать не успели – сбежала, болезная, украв необъятную куртку захмелевшего охранника. Родители до сих пор себе места от горя не находят.
***
- Ваня, Ваня, ты слышишь? Гуля-то ваша – она Анюта наша! Я узнала её! Ты слышишь?
- Да ладно, ба! Как узнала?
И закинул Ваня невод в социальные сети, и полетели репосты, засобирались в дорогу волонтеры, полетели совы-ориентировки по городу. Народное дело это стало – отыскать Анютку Белогорову.
А Анютки и след простыл.
Ваня постил: странная она стала, задумчивая, когда всё закончилось. Посмотрела на себя – и пошла, ничего не сказав. В лёгком, не по погоде пальтишке, что мы на неё примерили. Хотели догнать, но она растворилась в толпе, как невидимка.
А Гуля тогда всё для себя решила. Ту скамейку она заприметила давно. Витиеватые чугунные ножки, в золотистом кругу света от сутулого, как и Гуля, фонаря – достойные декорации к сказке. Она всегда знала, что однажды уснет. Как Мэн позавчера, как Лихой два года назад. Синее платье её было как папин свитер в первом. Зарозовевшие пальцы – как во втором. Никогда она ещё не была так близко ни к первому, ни ко второму. Гуля решила заморозить именно этот миг.
В двух кварталах от неё в ту ночь и правда один бомж уснул на скамейке и заморозил свой миг, черт знает, какими последними мыслями он был окрашен.
А Гулю тормошили прохожие. Гуля перестала быть невидимкой, поэтому ей в ту ночь уснуть никто не позволил.
Тогда она, не чувствуя холода, стала бродить по улицам, пытаясь ухватить, задержать, прижать к сердцу одно, а потом второе.
Пока её не вырвал из папиных объятий невероятно счастливый мальчишеский голос:
- Это вы, Гуля? Точно, вы! Я нашел вас!
- Чё вам от меня надо?
- Это вы нам всем нужны. Знаете, кто вы? Вы Анютка Белогорова.
Мелькнуло яблочко – Мэн за такими охотился.
- Давайте позвоним вашим родителям.
Пишу, потому что так надо. По заветам Сонечки Базилик.
Папа подхватывает меня на руки. Я взмываю вверх, как ласточка, как поднятая ветром пушинка. Сильные, родные руки держат так, будто я хрупкая, но безумно драгоценная, а меня хотят отнять. Прижимаюсь к сумеречно-синему, такому мягкому свитеру, и пахнет от него лесом. Рядом смеется мама. Я не вижу её, но знаю, что она стоит за спиной, и так приятно потягивает кожу на голове оттого, что она ласково накручивает на пальцы длинные мои волосы.
- Хорошая ты наша.
Вот одно. А теперь второе.
Смотрю на себя в зеркало и вижу, что красивая. Взрослая уже. Может, даже закончила школу. Мелькает перед глазами кисточка от туши – подкрашиваюсь. Беру с деревянной полки кусочек поролона – он пахнет старой косметичкой, а ещё перепачкан рассыпавшимися румянами. Я знаю, что кончики пальцев теперь зарозовели. Но мне не до этого. Вытаскиваю воткнутую в поролон иголку и начинаю торопливо разделять ею слипшиеся реснички.
Маму я не вижу. Но слышу её голос из кухни, беспокойный:
- Возвращайся пораньше, чем в прошлый раз.
А я еле сдерживаю себя, чтобы не сказать гадость в ответ.
Вот и второе закончилось.
Два воспоминания. Две жемчужинки в куче…
- Гуля, извини, давай на выход. Сейчас Сёмина смена начнется.
Я киваю, торопливо собираю картонку, Булгакова и остатки от еды в рюкзак и выхожу из холла в холод. С Сёмой шутки плохи. Это Дима пускает зимой погреться и иногда новые книжки приносит, а от Семёна огребали все местные, и не по одному разу.
Как же паршиво. От острой боли режет вверху живота. И люто хочется спать, но до берлоги ещё топать и топать. Хотя это и хорошо – в такой собачий холод лучше не спать – можно и не проснуться. Как не проснулся позавчера Мэн. (Достаю из кармана пузырь, делаю согревающий глоток, и ещё один.) И Лихой два года назад.
Упорно топаю, пряча лицо под огромным, пропахшим куревом шарфом Мэна. Люди проходят мимо, стараясь меня не касаться. А папа подхватывает меня на руки… А я взмываю вверх, как ласточка, как подхваченный ветром лепесток.
- Женщина, вы хотите, чтобы мы вам помогли?
- Женщина, остановитесь, пожалуйста. Мы хотим вам помочь.
Какие-то люди хватают меня за рукав, вырывая из папиных объятий.
- Чё надо? – Отдергиваю руку и иду быстрее, пытаясь догнать ускользающее воспоминание. Но трудно идти быстро окоченевшими ногами.
- Да подождите, - опять хватают, - не бойтесь. Мы правда помочь вам хотим. Пойдемте с нами прямо сейчас.
Я устала. Я сдалась. Остановилась, смотрю на них, а это дети совсем. Молодежь. Два парня и девушка, красивые такие, модные, с иголочки. Смотрят – с приветливым отвращением и детской какой-то надеждой на чудо. А один на видео снимает. На айфон. Мэн охотился за такими яблочками...
- Чё, блогеры?
- Блогеры. У нас проект новый – мы хотим вам показать, что можно жить по-другому.
- Вот, держите шаверму, покушайте.
- Вы помоетесь, выберем вам новую одежду и отведем к стилисту.
- Это ваш шанс на новую жизнь!
Смотрю на себя в зеркало и вижу, что красивая. Взрослая уже. Может, даже закончила школу.
- Знаете, а я ведь красивая раньше была.
- И сейчас станете красивой. Пойдемте с нами, тут идти минут десять.
Когда я вышла из ванной, ошалевшая от ошпарившей мою душу воды, в большом, чистом, белом халате, меня увидели:
- Так ты ж молодая ещё совсем!
Молодая? Я? Впрочем, я и правда не в курсе, сколько живу в этой тьме. Изо всех сил сжимаю кулаки, чтобы не сорваться, не закрыть ненавистное лицо руками. Сколько я его прятала? Сколько скрывалась за ворохом волос и грязного тряпья?
Будь невидимкой - останешься невредимой, твердила я себе между одним, а потом вторым. Потому и жива ещё.
Мари купила мне белье. Как будто вторую кожу принесла. Светло-кремовое на бледном теле сделало меня гротескной бесполой куклой. И платье. Платье, подумать только! Сумеречно-синее, издевательски мягкое... ничуть не скрывающее примерзшую к спине горбатость. Ошиблась модный блогер Мари - не идет мне это платье.
Смотрю на себя в зеркало и вижу, что до сих пор красивая. И ещё не настолько старая. Может, даже до сих пор молодая. Мелькают перед глазами юркие руки стилиста - подкрашивают. Берут с деревянной полки спонжик - он пахнет дамочками, что иногда проплывали мимо меня. А я протягиваю руки, тычу пальцем в румяна, растираю в ладонях и любуюсь розовыми переливами. Жизнь наконец вытянула мне по иголке из каждого глаза. Кажется, теперь мне не страшно.
- Расскажи нам свою историю, Гуля, - и яблочки по обе стороны зорко смотрят, запечатлевают.
- Я не Гуля.
- А кто?
- Я не знаю.
***
Тем же вечером…
Нина Михайловна интернет осваивать начала лишь на днях – да и то только потому, чтобы внука своего смотреть. Блохер он. Что это такое, она до сих пор толком не вразумела, но всё равно внуком гордилась страшно: хорошее дело он затеял.
«Гулящая девка, небось, раз Гулей прозвали», - первым делом подумала Нина Михайловна, когда начала смотреть «новый видик». Подумала – и перекрестилась. Почему – сама не поняла.
Когда бомжиха вышла из ванной, что-то знакомое почудилось бабушке в скрюченной фигурке под барским халатом. Испуганные, дикие глаза на опухшем от холода и водки лице стрельнули на одного, другого. Нервным движением, будто срывая маску, бродяжка отодвинула с лица намокшие темные пряди.
Недовязанные чулки упали на клавиатуру.
Три года назад весь город искал Анюту Белогорову. Умница, отличница. Внучка Ритуси из соседнего двора. Возвращалась домой от друзей – и не дошла. Пропала, будто её и не было, умницы, да отличницы. Поговаривали, что попала в больницу дня через три похожая девица, совсем без памяти, с черепно-мозговой и до одури боявшаяся мужиков. Но опознать не успели – сбежала, болезная, украв необъятную куртку захмелевшего охранника. Родители до сих пор себе места от горя не находят.
***
- Ваня, Ваня, ты слышишь? Гуля-то ваша – она Анюта наша! Я узнала её! Ты слышишь?
- Да ладно, ба! Как узнала?
И закинул Ваня невод в социальные сети, и полетели репосты, засобирались в дорогу волонтеры, полетели совы-ориентировки по городу. Народное дело это стало – отыскать Анютку Белогорову.
А Анютки и след простыл.
Ваня постил: странная она стала, задумчивая, когда всё закончилось. Посмотрела на себя – и пошла, ничего не сказав. В лёгком, не по погоде пальтишке, что мы на неё примерили. Хотели догнать, но она растворилась в толпе, как невидимка.
А Гуля тогда всё для себя решила. Ту скамейку она заприметила давно. Витиеватые чугунные ножки, в золотистом кругу света от сутулого, как и Гуля, фонаря – достойные декорации к сказке. Она всегда знала, что однажды уснет. Как Мэн позавчера, как Лихой два года назад. Синее платье её было как папин свитер в первом. Зарозовевшие пальцы – как во втором. Никогда она ещё не была так близко ни к первому, ни ко второму. Гуля решила заморозить именно этот миг.
В двух кварталах от неё в ту ночь и правда один бомж уснул на скамейке и заморозил свой миг, черт знает, какими последними мыслями он был окрашен.
А Гулю тормошили прохожие. Гуля перестала быть невидимкой, поэтому ей в ту ночь уснуть никто не позволил.
Тогда она, не чувствуя холода, стала бродить по улицам, пытаясь ухватить, задержать, прижать к сердцу одно, а потом второе.
Пока её не вырвал из папиных объятий невероятно счастливый мальчишеский голос:
- Это вы, Гуля? Точно, вы! Я нашел вас!
- Чё вам от меня надо?
- Это вы нам всем нужны. Знаете, кто вы? Вы Анютка Белогорова.
Мелькнуло яблочко – Мэн за такими охотился.
- Давайте позвоним вашим родителям.
A post that you have to go past without noticing.
I am writing because it is necessary. According to the precepts of Sonechka Basil.
Dad picks me up in his arms. I soar up like a swallow, like a fluff raised by the wind. Strong, native hands hold as if I were fragile, but insanely precious, but they want to take me away. I press against the twilight blue, such a soft sweater, and it smells of wood. Mom is laughing nearby. I don’t see her, but I know that she is standing behind her, and is so pleasantly sipping the skin on her head because she affectionately winds my long hair over her fingers.
“You are our good one.”
Here is one thing. And now the second.
I look at myself in the mirror and see what is beautiful. Adult already. Maybe even graduated from high school. A mascara brush flickers before my eyes - I tint. I take a piece of foam from a wooden shelf - it smells like an old cosmetic bag, and is also smeared with scattered blush. I know that the fingertips are now overgrown. But I do not care. I pull out the needle stuck in the foam rubber and begin to hastily separate the cilia that have stuck together.
I don’t see mom. But I hear her voice from the kitchen, restless:
“Come back earlier than last time.”
And I can hardly restrain myself, so as not to say disgust in response.
So the second is over.
Two memories. Two pearls in a heap ...
- Gulya, I'm sorry, let's go out. Now Semina shift will begin.
I nod, hastily collect the cardboard, Bulgakov and the rest of the food in a backpack and go out of the hall into the cold. The jokes are bad with Syoma. This Dima lets warm up in the winter and sometimes brings new books, and from Semen all the locals raked, and more than once.
How lousy. From acute pain cuts in the upper abdomen. And fiercely want to sleep, but to the den still stomp and stomp. Although it’s good - it’s better not to sleep in such a dog’s cold - you don’t even wake up. How did not wake up the day before yesterday Maine. (I take a bubble from my pocket, take a warming sip, and one more.) And Dashing two years ago.
I stubbornly stomp, hiding my face under the enormous, smoke-smelling Maine scarf. People pass by, trying not to touch me. And dad picks me up in his arms ... And I soar up like a swallow, like a petal caught in the wind.
“Woman, do you want us to help you?”
“Woman, please stop.” We want to help you.
Some people grab me by the sleeve, wresting me from my father's arms.
- What do you need? - I pull my hand back and walk faster, trying to catch up with the elusive memory. But it’s hard to walk quickly with your feet numb.
- Yes, wait, - grabbing again - do not be afraid. We really want to help you. Come with us right now.
I'm tired. I gave up. I stopped, I looked at them, and these are children at all. Youth. Two guys and a girl, beautiful such, fashionable, with needles. They look - with friendly disgust and a childish hope for a miracle. And one shoots on video. On iPhone. Maine was hunting for such apples ...
- What bloggers?
- Bloggers. We have a new project - we want to show you that you can live differently.
- Here, keep the shawarma, eat.
- You will wash yourself, choose new clothes for you and take him to the stylist.
- This is your chance for a new life!
I look at myself in the mirror and see what is beautiful. Adult already. Maybe even graduated from high school.
“You know, I was beautiful before.”
- And now you will become beautiful. Come with us, then go about ten minutes.
When I got out of the bathroom, stunned by the water that scalded my soul, in a large, clean, white bathrobe, they saw me:
- So you're still quite young!
Young? I AM? However, I really do not know how much I live in this darkness. I clench my fists with all my strength so as not to break, not to cover my hated face with my hands. How much did I hide him? How much was hidden behind a pile of hair and dirty rags?
Be invisible - you will remain unharmed, I maintained to myself between one, and then the second. Therefore, it is still alive.
Marie bought me some underwear. As if brought a second skin. Light cream on a pale body made me a grotesque asexual doll. And the dress. Dress, just think! Twilight blue, mockingly soft ... not hiding at all the hunchback that has frozen to the back. The fashion blogger Marie was wrong - this dress does not suit me.
I look at myself in the mirror and see what is still beautiful. And still not so old. Maybe even still young. The brisk hands of the stylist flicker before his eyes - tint. They take a sponge from a wooden shelf - it smells of ladies that sometimes swam past me. And I hold out my hands, poke my finger in blush, rub in my palms and admire the pink tints. Life finally pulled at me a needle from each eye. It seems now I'm not scared.
“Tell us your story, Gulya,” and the apples on both sides vigilantly watch, capture.
“I am not Gulya.”
- Who?
- I dont know.
***
That evening ...
Nina Mikhailovna began to master the Internet only the other day - and even then only because she could watch her grandson. Bloher he is. What is this, she still did not really understand, but still she was terribly proud of her grandson: he started a good deed.
“Walking girl, I suppose, since they nicknamed Gulya,” Nina Mikhailovna thought first, when she started
I am writing because it is necessary. According to the precepts of Sonechka Basil.
Dad picks me up in his arms. I soar up like a swallow, like a fluff raised by the wind. Strong, native hands hold as if I were fragile, but insanely precious, but they want to take me away. I press against the twilight blue, such a soft sweater, and it smells of wood. Mom is laughing nearby. I don’t see her, but I know that she is standing behind her, and is so pleasantly sipping the skin on her head because she affectionately winds my long hair over her fingers.
“You are our good one.”
Here is one thing. And now the second.
I look at myself in the mirror and see what is beautiful. Adult already. Maybe even graduated from high school. A mascara brush flickers before my eyes - I tint. I take a piece of foam from a wooden shelf - it smells like an old cosmetic bag, and is also smeared with scattered blush. I know that the fingertips are now overgrown. But I do not care. I pull out the needle stuck in the foam rubber and begin to hastily separate the cilia that have stuck together.
I don’t see mom. But I hear her voice from the kitchen, restless:
“Come back earlier than last time.”
And I can hardly restrain myself, so as not to say disgust in response.
So the second is over.
Two memories. Two pearls in a heap ...
- Gulya, I'm sorry, let's go out. Now Semina shift will begin.
I nod, hastily collect the cardboard, Bulgakov and the rest of the food in a backpack and go out of the hall into the cold. The jokes are bad with Syoma. This Dima lets warm up in the winter and sometimes brings new books, and from Semen all the locals raked, and more than once.
How lousy. From acute pain cuts in the upper abdomen. And fiercely want to sleep, but to the den still stomp and stomp. Although it’s good - it’s better not to sleep in such a dog’s cold - you don’t even wake up. How did not wake up the day before yesterday Maine. (I take a bubble from my pocket, take a warming sip, and one more.) And Dashing two years ago.
I stubbornly stomp, hiding my face under the enormous, smoke-smelling Maine scarf. People pass by, trying not to touch me. And dad picks me up in his arms ... And I soar up like a swallow, like a petal caught in the wind.
“Woman, do you want us to help you?”
“Woman, please stop.” We want to help you.
Some people grab me by the sleeve, wresting me from my father's arms.
- What do you need? - I pull my hand back and walk faster, trying to catch up with the elusive memory. But it’s hard to walk quickly with your feet numb.
- Yes, wait, - grabbing again - do not be afraid. We really want to help you. Come with us right now.
I'm tired. I gave up. I stopped, I looked at them, and these are children at all. Youth. Two guys and a girl, beautiful such, fashionable, with needles. They look - with friendly disgust and a childish hope for a miracle. And one shoots on video. On iPhone. Maine was hunting for such apples ...
- What bloggers?
- Bloggers. We have a new project - we want to show you that you can live differently.
- Here, keep the shawarma, eat.
- You will wash yourself, choose new clothes for you and take him to the stylist.
- This is your chance for a new life!
I look at myself in the mirror and see what is beautiful. Adult already. Maybe even graduated from high school.
“You know, I was beautiful before.”
- And now you will become beautiful. Come with us, then go about ten minutes.
When I got out of the bathroom, stunned by the water that scalded my soul, in a large, clean, white bathrobe, they saw me:
- So you're still quite young!
Young? I AM? However, I really do not know how much I live in this darkness. I clench my fists with all my strength so as not to break, not to cover my hated face with my hands. How much did I hide him? How much was hidden behind a pile of hair and dirty rags?
Be invisible - you will remain unharmed, I maintained to myself between one, and then the second. Therefore, it is still alive.
Marie bought me some underwear. As if brought a second skin. Light cream on a pale body made me a grotesque asexual doll. And the dress. Dress, just think! Twilight blue, mockingly soft ... not hiding at all the hunchback that has frozen to the back. The fashion blogger Marie was wrong - this dress does not suit me.
I look at myself in the mirror and see what is still beautiful. And still not so old. Maybe even still young. The brisk hands of the stylist flicker before his eyes - tint. They take a sponge from a wooden shelf - it smells of ladies that sometimes swam past me. And I hold out my hands, poke my finger in blush, rub in my palms and admire the pink tints. Life finally pulled at me a needle from each eye. It seems now I'm not scared.
“Tell us your story, Gulya,” and the apples on both sides vigilantly watch, capture.
“I am not Gulya.”
- Who?
- I dont know.
***
That evening ...
Nina Mikhailovna began to master the Internet only the other day - and even then only because she could watch her grandson. Bloher he is. What is this, she still did not really understand, but still she was terribly proud of her grandson: he started a good deed.
“Walking girl, I suppose, since they nicknamed Gulya,” Nina Mikhailovna thought first, when she started
У записи 47 лайков,
0 репостов,
1504 просмотров.
0 репостов,
1504 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Евгения Кропотова
