- У тебя жена будет турчанка, - улыбается Али.
- Почему? - спрашиваю я.
- Тебе турецкая музыка нравится. А ещё я знаю, что когда мы увидимся в следующий раз, то будем разговаривать на турецком.
Такие разговоры – суть путешествий, вся их соль. Достопримечательности – красивые здания, даже природа – отходят на второй план, главное же – люди. Их радости и печали, их мечты и заботы, то, чем они живут и к чему стремятся. Поэтому в моём рассказе об Иране будет больше людей, чем мест: встречи и расставания, диалоги и отдельные фразы. Но даже здесь я не претендую на полноту описания: это не путевой дневник, но ворох отдельных воспоминаний, калейдоскоп лиц, слов и впечатлений, здесь я могу прыгать от одного события к другому, возвращаться к началу и начинать с конца.
* * *
Я приехал в Шираз, когда цвели апельсиновые деревья. Казалось, их тонким ароматом был пропитан весь город, словно кто-то обильно полил его улицы сказочными духами. Но сколько же потребовалось флаконов? Апельсиновый цвет пьянил, звал, просил, требовал. Ему невозможно было отказать.
Помимо всего прочего, Шираз – родина Саади и Хафиза, двух великих персидских поэтов. Здесь они родились, здесь же находятся и их мавзолеи. Иман просил меня передать им привет: два года прошло с тех пор, как он был в Ширазе. Даже без его просьбы я собирался заглянуть сюда: сила слов не знает ни времени, ни границ, ни национальностей. Но всё же для меня было открытием, насколько почитаемыми для иранцев остаются Саади и Хафиз. Гробницы были переполнены народом; создавалось впечатление, что поэты живы, по-прежнему живы, а все эти люди пришли к ним в гости, чтобы послушать тех, кому они верят, кого они любят, кого они обожают. Я спросил об этом Имана.
- Да, - сказал он. - Для меня, как и для большинства людей, Хафиз жив и будет жить вечно. Дня не проходит, чтобы я не прочитал хоть одно его стихотворение.
Спустя некоторое время Лейли подтвердила слова Имана. Она спросила меня о моих впечатлениях о Ширазе, и когда я поделился своими наблюдениями о Хафизе и Саади, она сказала:
- Да, я ждала твоих слов. Точнее, это то, что я ожидала услышать. Я тоже каждый день открываю томик Хафиза.
Пропавший Иосиф в родной Ханаан возвратится –
не плачь.
«Убогая хижина в розовый сад превратится –
не плачь».
Вернётся покой в эту душу, хлебнувшую горя,
Смятенное сердце по воле небес исцелится –
не плачь.
Настанет весна, и на троне весеннего луга
Нас розы укроют от солнца, о певчая птица –
не плачь!
Не может быть вечно враждебным вращение неба,
Навстречу желаниям нашим должно и оно обратиться –
не плачь.
За тёмной завесою тайна грядущего скрыта,
Но радость, я верю, ещё озарит наши лица –
не плачь.
Паломник в пустыне, не бойся шипов мугильяна,
Шипы не помеха тому, кто к святыне стремится, –
не плачь.
Что ты перенёс от людского коварства и злобы –
Всё знает Всевышний, всё щедро тебе возместится –
не плачь.
Хоть полон опасностей путь и длинна до Каабы дорога,
Не может она бесконечно всё длиться и длиться –
не плачь.
И ты, о Хафиз, в своём нищем, убогом жилище,
Пока есть Коран и пока ещё можешь молиться, –
не плачь.
* * *
Там же, в Ширазе, произошла ещё одна встреча.
Его звали Хамид. Я встретил его на холме, откуда открывался потрясающий вид на город. Он сидел на его вершине, когда туда поднялся я. Отошёл в сторонку, а когда понял, что я не собираюсь уходить, вернулся.
- Откуда ты?
- Россия.
- Путин?
- Нет, но...
- Иран хорошо? - он знал буквально несколько слов на английском.
- Иран – хорошо.
- Иран – хорошо, Россия – хорошо. Америка – плохо, инглиш – плохо.
Дискутировать мне не хотелось, поэтому я только кивнул.
- Будешь хлеб? - он протянул мне лепёшку.
- Спасибо, я не голоден.
Видно было, что мой собеседник – простой человек, такой, о котором можно сказать – работяга. Простенькие, знавшие лучшие времена брюки, потрепанная обувь.
- Россия хорошо, Иран хорошо. Америка – плохо. Америка Сирия бомба. Плохо! Извини, английский плохо говорить.
Он помолчал.
- Ты, я, фото?
Я не люблю автофотопотреты, но делать было нечего.
Он сморщил лоб, было видно, что он мучительно вспоминает забытые английские слова.
- Домой? Ко мне домой? Окей?
Он приглашал к себе домой, и я, верный данному себе обещанию не отказываться, если нет на то явной причины, согласился.
По дороге он купил яблок, арбузов, ещё какой-то зелени.
Дом был запущенный, всё было в пыли и как-то неопрятно. Жил он, видимо, один. Поэтому было видно, как ему важно пригласить в этот дом гостя, предложить ему нехитрое угощение, разделить пищу и чай. В очередной раз я задумался об одиночестве, о том, как оно по-разному может проявляться и влиять на человека. Это одно из испытаний человека. Кто-то справится, а кто-то – нет. Ведь совсем не сложно навести в этой комнате порядок, смахнуть пыль с полок, подмести пол – хотя бы для самого себя. Но, видимо, не было того, для кого Хамид мог бы это сделать, а для самого себя – ему это было не нужно. Это и боль, и трагедия человека.
Он очистил уголок для меня – садись, брат, приготовил чай. Мне хотелось о многом его спросить, но он почти не говорил по-английски, а я не знал фарси. Шло время. Оставаться дольше было бессмысленным, и я стал собираться домой. Хамид засуетился, ему не хотелось отпускать меня. Он снял с полки, где лежали молитвенные принадлежности, мусульманские чётки и вручил их мне.
- Это тебе.
Они лежат в кармашке рюкзака.
* * *
Был седьмой день новруза, иранского Нового года. Я ехал на такси в сторону Нагш-и-Джахан, главной площади Эсфахана. Город стоял в одной большой пробке. Таксист, седой дядька с густыми бровями, спросил меня:
- Откуда?
- Россия?
- Путин? (Как вы уже смогли понять, первой ассоциацией на слово “Россия” и, тем более, на моё имя была фамилия российского президента. Это и расстраивало меня, и смешило. Простые иранцы – таксисты, сотрудники простеньких гостиниц, как правило, показывали, что им нравится российский президент, люди среднего класса, студенты старались разобраться, задавали вопросы. Но об этом в другой раз...)
- Нет, нет Путин.
Он засмеялся.
- Нравится Иран?
- Да.
- Подожди, - он достал телефон и что-то стал в нём искать. - Вот, слушай.
Зазвучала музыка, русская музыка. Какая-то неизвестная мне поп-певица пела песню о маме. Композиция сопровождалась субтитрами на фарси.
- Это о маме, понимаешь? - было видно, что таксисту, как минимум, нравится текст, что он хочет поделиться им со мной.
Я дослушал песню до конца...
(Продолжение будет...)
- Почему? - спрашиваю я.
- Тебе турецкая музыка нравится. А ещё я знаю, что когда мы увидимся в следующий раз, то будем разговаривать на турецком.
Такие разговоры – суть путешествий, вся их соль. Достопримечательности – красивые здания, даже природа – отходят на второй план, главное же – люди. Их радости и печали, их мечты и заботы, то, чем они живут и к чему стремятся. Поэтому в моём рассказе об Иране будет больше людей, чем мест: встречи и расставания, диалоги и отдельные фразы. Но даже здесь я не претендую на полноту описания: это не путевой дневник, но ворох отдельных воспоминаний, калейдоскоп лиц, слов и впечатлений, здесь я могу прыгать от одного события к другому, возвращаться к началу и начинать с конца.
* * *
Я приехал в Шираз, когда цвели апельсиновые деревья. Казалось, их тонким ароматом был пропитан весь город, словно кто-то обильно полил его улицы сказочными духами. Но сколько же потребовалось флаконов? Апельсиновый цвет пьянил, звал, просил, требовал. Ему невозможно было отказать.
Помимо всего прочего, Шираз – родина Саади и Хафиза, двух великих персидских поэтов. Здесь они родились, здесь же находятся и их мавзолеи. Иман просил меня передать им привет: два года прошло с тех пор, как он был в Ширазе. Даже без его просьбы я собирался заглянуть сюда: сила слов не знает ни времени, ни границ, ни национальностей. Но всё же для меня было открытием, насколько почитаемыми для иранцев остаются Саади и Хафиз. Гробницы были переполнены народом; создавалось впечатление, что поэты живы, по-прежнему живы, а все эти люди пришли к ним в гости, чтобы послушать тех, кому они верят, кого они любят, кого они обожают. Я спросил об этом Имана.
- Да, - сказал он. - Для меня, как и для большинства людей, Хафиз жив и будет жить вечно. Дня не проходит, чтобы я не прочитал хоть одно его стихотворение.
Спустя некоторое время Лейли подтвердила слова Имана. Она спросила меня о моих впечатлениях о Ширазе, и когда я поделился своими наблюдениями о Хафизе и Саади, она сказала:
- Да, я ждала твоих слов. Точнее, это то, что я ожидала услышать. Я тоже каждый день открываю томик Хафиза.
Пропавший Иосиф в родной Ханаан возвратится –
не плачь.
«Убогая хижина в розовый сад превратится –
не плачь».
Вернётся покой в эту душу, хлебнувшую горя,
Смятенное сердце по воле небес исцелится –
не плачь.
Настанет весна, и на троне весеннего луга
Нас розы укроют от солнца, о певчая птица –
не плачь!
Не может быть вечно враждебным вращение неба,
Навстречу желаниям нашим должно и оно обратиться –
не плачь.
За тёмной завесою тайна грядущего скрыта,
Но радость, я верю, ещё озарит наши лица –
не плачь.
Паломник в пустыне, не бойся шипов мугильяна,
Шипы не помеха тому, кто к святыне стремится, –
не плачь.
Что ты перенёс от людского коварства и злобы –
Всё знает Всевышний, всё щедро тебе возместится –
не плачь.
Хоть полон опасностей путь и длинна до Каабы дорога,
Не может она бесконечно всё длиться и длиться –
не плачь.
И ты, о Хафиз, в своём нищем, убогом жилище,
Пока есть Коран и пока ещё можешь молиться, –
не плачь.
* * *
Там же, в Ширазе, произошла ещё одна встреча.
Его звали Хамид. Я встретил его на холме, откуда открывался потрясающий вид на город. Он сидел на его вершине, когда туда поднялся я. Отошёл в сторонку, а когда понял, что я не собираюсь уходить, вернулся.
- Откуда ты?
- Россия.
- Путин?
- Нет, но...
- Иран хорошо? - он знал буквально несколько слов на английском.
- Иран – хорошо.
- Иран – хорошо, Россия – хорошо. Америка – плохо, инглиш – плохо.
Дискутировать мне не хотелось, поэтому я только кивнул.
- Будешь хлеб? - он протянул мне лепёшку.
- Спасибо, я не голоден.
Видно было, что мой собеседник – простой человек, такой, о котором можно сказать – работяга. Простенькие, знавшие лучшие времена брюки, потрепанная обувь.
- Россия хорошо, Иран хорошо. Америка – плохо. Америка Сирия бомба. Плохо! Извини, английский плохо говорить.
Он помолчал.
- Ты, я, фото?
Я не люблю автофотопотреты, но делать было нечего.
Он сморщил лоб, было видно, что он мучительно вспоминает забытые английские слова.
- Домой? Ко мне домой? Окей?
Он приглашал к себе домой, и я, верный данному себе обещанию не отказываться, если нет на то явной причины, согласился.
По дороге он купил яблок, арбузов, ещё какой-то зелени.
Дом был запущенный, всё было в пыли и как-то неопрятно. Жил он, видимо, один. Поэтому было видно, как ему важно пригласить в этот дом гостя, предложить ему нехитрое угощение, разделить пищу и чай. В очередной раз я задумался об одиночестве, о том, как оно по-разному может проявляться и влиять на человека. Это одно из испытаний человека. Кто-то справится, а кто-то – нет. Ведь совсем не сложно навести в этой комнате порядок, смахнуть пыль с полок, подмести пол – хотя бы для самого себя. Но, видимо, не было того, для кого Хамид мог бы это сделать, а для самого себя – ему это было не нужно. Это и боль, и трагедия человека.
Он очистил уголок для меня – садись, брат, приготовил чай. Мне хотелось о многом его спросить, но он почти не говорил по-английски, а я не знал фарси. Шло время. Оставаться дольше было бессмысленным, и я стал собираться домой. Хамид засуетился, ему не хотелось отпускать меня. Он снял с полки, где лежали молитвенные принадлежности, мусульманские чётки и вручил их мне.
- Это тебе.
Они лежат в кармашке рюкзака.
* * *
Был седьмой день новруза, иранского Нового года. Я ехал на такси в сторону Нагш-и-Джахан, главной площади Эсфахана. Город стоял в одной большой пробке. Таксист, седой дядька с густыми бровями, спросил меня:
- Откуда?
- Россия?
- Путин? (Как вы уже смогли понять, первой ассоциацией на слово “Россия” и, тем более, на моё имя была фамилия российского президента. Это и расстраивало меня, и смешило. Простые иранцы – таксисты, сотрудники простеньких гостиниц, как правило, показывали, что им нравится российский президент, люди среднего класса, студенты старались разобраться, задавали вопросы. Но об этом в другой раз...)
- Нет, нет Путин.
Он засмеялся.
- Нравится Иран?
- Да.
- Подожди, - он достал телефон и что-то стал в нём искать. - Вот, слушай.
Зазвучала музыка, русская музыка. Какая-то неизвестная мне поп-певица пела песню о маме. Композиция сопровождалась субтитрами на фарси.
- Это о маме, понимаешь? - было видно, что таксисту, как минимум, нравится текст, что он хочет поделиться им со мной.
Я дослушал песню до конца...
(Продолжение будет...)
“Your wife will be Turkish,” Ali smiles.
- Why? I ask.
- You like Turkish music. And I also know that when we see each other next time, we will speak Turkish.
Such talk is the essence of travel, all their salt. Sights - beautiful buildings, even nature - fade into the background, but the main thing is people. Their joys and sorrows, their dreams and cares, what they live for and what they strive for. Therefore, in my story about Iran there will be more people than places: meetings and partings, dialogs and individual phrases. But even here I do not pretend to be a complete description: this is not a travel diary, but a heap of individual memories, a kaleidoscope of faces, words and impressions, here I can jump from one event to another, return to the beginning and start from the end.
* * *
I arrived in Shiraz when orange trees were blooming. It seemed that the whole city was saturated with their delicate aroma, as if someone abundantly flooded its streets with fabulous spirits. But how many vials did it take? Orange color intoxicated, called, requested, demanded. It was impossible to refuse him.
Among other things, Shiraz is the birthplace of Saadi and Hafiz, two great Persian poets. Here they were born, here are their mausoleums. Iman asked me to say hello to them: two years have passed since he was in Shiraz. Even without his request, I was going to glance here: the power of words knows neither time, nor borders, nor nationalities. But still for me it was a discovery of how revered for the Iranians Saadi and Hafiz remain. The tombs were crowded with people; the impression was that the poets were alive, still alive, and all these people came to visit them to listen to those whom they believe, whom they love, whom they adore. I asked Iman about this.
“Yes,” he said. “For me, as for most people, Hafiz is alive and will live forever.” The day does not pass, so that I do not read at least one of his poems.
After some time, Leyli confirmed the words of Iman. She asked me about my impressions of Shiraz, and when I shared my observations about Hafiz and Saadi, she said:
- Yes, I was waiting for your words. More precisely, this is what I expected to hear. I also open a volume of Hafiz every day.
Missing Joseph in his native Canaan will return -
do not Cry.
“A miserable hut will turn into a rose garden -
do not Cry".
Peace will return to this soul, gushing over grief,
A broken heart will be healed by the will of heaven -
do not Cry.
Spring will come, and on the throne of the spring meadow
Roses will hide us from the sun, oh songbird -
do not Cry!
The rotation of the sky cannot be forever hostile
It must also meet our desires -
do not Cry.
Behind the dark veil, the mystery of the future is hidden,
But joy, I believe, will still illuminate our faces -
do not Cry.
Pilgrim in the wilderness, don't be afraid of the spikes of the muguillan,
Thorns are not a hindrance to those who seek the shrine, -
do not Cry.
What have you suffered from human deceit and malice -
The Most High knows everything, everything will be reimbursed generously to you -
do not Cry.
Although the path is full of dangers and the road is long to the Kaaba,
It cannot endlessly go on and on -
do not Cry.
And you, O Hafiz, in your poor, wretched home,
While there is the Qur'an and still you can pray, -
do not Cry.
* * *
There, in Shiraz, another meeting took place.
His name was Hamid. I met him on a hill, from where a stunning view of the city opened. He was sitting on its top when I went up there. He walked away, and when he realized that I was not going to leave, he returned.
- Where are you from?
- Russia.
- Putin?
- No, but...
- Iran is good? - He knew just a few words in English.
- Iran is good.
- Iran is good, Russia is good. America is bad, English is bad.
I did not want to discuss, so I just nodded.
- Will you have some bread? - he handed me a cake.
“Thank you, I'm not hungry.”
It was evident that my interlocutor was a simple person, one of whom I can say that he was a hard worker. Simple trousers that knew better times, shabby shoes.
- Russia is good, Iran is good. America is bad. America Syria bomb. Poorly! Sorry, speak English badly.
He was silent for a moment.
- You, me, photo?
I do not like self-portrait photographs, but there was nothing to do.
He wrinkled his forehead, it was evident that he painfully recalls forgotten English words.
- Home? To my home? Okay
He invited to his home, and I, true to my promise to myself not to refuse, if there is no obvious reason, agreed.
On the way, he bought apples, watermelons, some other greens.
The house was neglected, everything was dusty and somehow untidy. He apparently lived alone. Therefore, it was clear how important it was for him to invite a guest to this house, to offer him a simple treat, to share food and tea. Once again, I thought about loneliness, about how it can manifest itself and influence a person in different ways. This is one of the tests of man. Someone will cope, but someone will not. After all, it’s not at all difficult to put things in order in this room, brush dust off the shelves, sweep the floor - at least for yourself. But, apparently, there was no one for whom Hamid could do this, but for himself - he did not need it. This is both pain and human tragedy.
He cleared a corner for me - sit down, brother, made tea. I wanted a lot about him
- Why? I ask.
- You like Turkish music. And I also know that when we see each other next time, we will speak Turkish.
Such talk is the essence of travel, all their salt. Sights - beautiful buildings, even nature - fade into the background, but the main thing is people. Their joys and sorrows, their dreams and cares, what they live for and what they strive for. Therefore, in my story about Iran there will be more people than places: meetings and partings, dialogs and individual phrases. But even here I do not pretend to be a complete description: this is not a travel diary, but a heap of individual memories, a kaleidoscope of faces, words and impressions, here I can jump from one event to another, return to the beginning and start from the end.
* * *
I arrived in Shiraz when orange trees were blooming. It seemed that the whole city was saturated with their delicate aroma, as if someone abundantly flooded its streets with fabulous spirits. But how many vials did it take? Orange color intoxicated, called, requested, demanded. It was impossible to refuse him.
Among other things, Shiraz is the birthplace of Saadi and Hafiz, two great Persian poets. Here they were born, here are their mausoleums. Iman asked me to say hello to them: two years have passed since he was in Shiraz. Even without his request, I was going to glance here: the power of words knows neither time, nor borders, nor nationalities. But still for me it was a discovery of how revered for the Iranians Saadi and Hafiz remain. The tombs were crowded with people; the impression was that the poets were alive, still alive, and all these people came to visit them to listen to those whom they believe, whom they love, whom they adore. I asked Iman about this.
“Yes,” he said. “For me, as for most people, Hafiz is alive and will live forever.” The day does not pass, so that I do not read at least one of his poems.
After some time, Leyli confirmed the words of Iman. She asked me about my impressions of Shiraz, and when I shared my observations about Hafiz and Saadi, she said:
- Yes, I was waiting for your words. More precisely, this is what I expected to hear. I also open a volume of Hafiz every day.
Missing Joseph in his native Canaan will return -
do not Cry.
“A miserable hut will turn into a rose garden -
do not Cry".
Peace will return to this soul, gushing over grief,
A broken heart will be healed by the will of heaven -
do not Cry.
Spring will come, and on the throne of the spring meadow
Roses will hide us from the sun, oh songbird -
do not Cry!
The rotation of the sky cannot be forever hostile
It must also meet our desires -
do not Cry.
Behind the dark veil, the mystery of the future is hidden,
But joy, I believe, will still illuminate our faces -
do not Cry.
Pilgrim in the wilderness, don't be afraid of the spikes of the muguillan,
Thorns are not a hindrance to those who seek the shrine, -
do not Cry.
What have you suffered from human deceit and malice -
The Most High knows everything, everything will be reimbursed generously to you -
do not Cry.
Although the path is full of dangers and the road is long to the Kaaba,
It cannot endlessly go on and on -
do not Cry.
And you, O Hafiz, in your poor, wretched home,
While there is the Qur'an and still you can pray, -
do not Cry.
* * *
There, in Shiraz, another meeting took place.
His name was Hamid. I met him on a hill, from where a stunning view of the city opened. He was sitting on its top when I went up there. He walked away, and when he realized that I was not going to leave, he returned.
- Where are you from?
- Russia.
- Putin?
- No, but...
- Iran is good? - He knew just a few words in English.
- Iran is good.
- Iran is good, Russia is good. America is bad, English is bad.
I did not want to discuss, so I just nodded.
- Will you have some bread? - he handed me a cake.
“Thank you, I'm not hungry.”
It was evident that my interlocutor was a simple person, one of whom I can say that he was a hard worker. Simple trousers that knew better times, shabby shoes.
- Russia is good, Iran is good. America is bad. America Syria bomb. Poorly! Sorry, speak English badly.
He was silent for a moment.
- You, me, photo?
I do not like self-portrait photographs, but there was nothing to do.
He wrinkled his forehead, it was evident that he painfully recalls forgotten English words.
- Home? To my home? Okay
He invited to his home, and I, true to my promise to myself not to refuse, if there is no obvious reason, agreed.
On the way, he bought apples, watermelons, some other greens.
The house was neglected, everything was dusty and somehow untidy. He apparently lived alone. Therefore, it was clear how important it was for him to invite a guest to this house, to offer him a simple treat, to share food and tea. Once again, I thought about loneliness, about how it can manifest itself and influence a person in different ways. This is one of the tests of man. Someone will cope, but someone will not. After all, it’s not at all difficult to put things in order in this room, brush dust off the shelves, sweep the floor - at least for yourself. But, apparently, there was no one for whom Hamid could do this, but for himself - he did not need it. This is both pain and human tragedy.
He cleared a corner for me - sit down, brother, made tea. I wanted a lot about him
У записи 15 лайков,
0 репостов,
331 просмотров.
0 репостов,
331 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Владимир Жуков
