Согласился гетьман вместе с полковниками отпустить Потоцкого, взявши с него клятвенную присягу оставить на свободе все христианские церкви, забыть старую вражду и не наносить никакой обиды козацкому воинству. Один только полковник не согласился на такой мир. Тот один был Тарас. Вырвал он клок волос из головы своей и вскрикнул:
— Эй, гетьман и полковники! не сделайте такого бабьего дела! не верьте ляхам: продадут псяюхи!
Когда же полковой писарь подал условие и гетьман приложил свою властную руку, он снял с себя чистый булат, дорогую турецкую саблю из первейшего железа, разломил ее надвое, как трость, и кинул врозь, далеко в разные стороны оба конца, сказав:
— Прощайте же! Как двум концам сего палаша не соединиться в одно и не составить одной сабли, так и нам, товарищи, больше не видаться на этом свете. Помяните же прощальное мое слово (при сем слове голос его вырос, подымался выше, принял неведомую силу, — и смутились все от пророческих слов): перед смертным часом своим вы вспомните меня! Думаете, купили спокойствие и мир; думаете, пановать станете? Будете пановать другим панованьем: сдерут с твоей головы, гетьман, кожу, набьют ее гречаною половою, и долго будут видеть ее по всем ярмаркам! Не удержите и вы, паны, голов своих! Пропадете в сырых погребах, замурованные в каменные стены, если вас, как баранов, не сварят всех живыми в котлах!
— Эй, гетьман и полковники! не сделайте такого бабьего дела! не верьте ляхам: продадут псяюхи!
Когда же полковой писарь подал условие и гетьман приложил свою властную руку, он снял с себя чистый булат, дорогую турецкую саблю из первейшего железа, разломил ее надвое, как трость, и кинул врозь, далеко в разные стороны оба конца, сказав:
— Прощайте же! Как двум концам сего палаша не соединиться в одно и не составить одной сабли, так и нам, товарищи, больше не видаться на этом свете. Помяните же прощальное мое слово (при сем слове голос его вырос, подымался выше, принял неведомую силу, — и смутились все от пророческих слов): перед смертным часом своим вы вспомните меня! Думаете, купили спокойствие и мир; думаете, пановать станете? Будете пановать другим панованьем: сдерут с твоей головы, гетьман, кожу, набьют ее гречаною половою, и долго будут видеть ее по всем ярмаркам! Не удержите и вы, паны, голов своих! Пропадете в сырых погребах, замурованные в каменные стены, если вас, как баранов, не сварят всех живыми в котлах!
The hetman agreed with the colonels to release Pototsky, taking the oath from him to leave all Christian churches free, to forget the old enmity and not to cause any offense to the Cossack army. Only the colonel did not agree to such a world. That one was Taras. He tore a tuft of hair from his head and cried out:
- Hey hetman and colonels! do not do such a woman’s business! do not believe the Poles: they will sell psyayuhi!
When the regimental clerk made a condition and the hetman put up his imperious hand, he stripped himself of a clean damask steel, an expensive Turkish saber made of the first iron, broke it in two like a cane, and threw it apart, far in opposite directions, saying:
- Goodbye! Just as the two ends of this broadsword cannot be united into one and not make one saber, so we, comrades, will no longer see this world. Remember my farewell word (at this word his voice grew, rose higher, accepted an unknown force - and everyone was embarrassed by the prophetic words): before your death hour, you will remember me! You think you bought peace and tranquility; Do you think you’ll panovat? You will panam with another panomania: they will tear off your head, hetman, skin, they will stuff it with Greek sex, and for a long time they will see it at all fairs! Do not restrain you, ladies, your heads! You’ll be lost in damp cellars, walled up in stone walls, if you, like sheep, are not cooked all alive in boilers!
- Hey hetman and colonels! do not do such a woman’s business! do not believe the Poles: they will sell psyayuhi!
When the regimental clerk made a condition and the hetman put up his imperious hand, he stripped himself of a clean damask steel, an expensive Turkish saber made of the first iron, broke it in two like a cane, and threw it apart, far in opposite directions, saying:
- Goodbye! Just as the two ends of this broadsword cannot be united into one and not make one saber, so we, comrades, will no longer see this world. Remember my farewell word (at this word his voice grew, rose higher, accepted an unknown force - and everyone was embarrassed by the prophetic words): before your death hour, you will remember me! You think you bought peace and tranquility; Do you think you’ll panovat? You will panam with another panomania: they will tear off your head, hetman, skin, they will stuff it with Greek sex, and for a long time they will see it at all fairs! Do not restrain you, ladies, your heads! You’ll be lost in damp cellars, walled up in stone walls, if you, like sheep, are not cooked all alive in boilers!
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Николай Григорьев
