Твое детство уходит навсегда. Не знаю, как тебе, а мне ужасно грустно.
Я помню те времена, когда еще ты был во мне. Я еще не знала, кто ты — мальчик или девочка, в общем, мне было все равно. Хотя нет, вру, я хотела сына, чувствовала, что у меня будет сын, хотя все вокруг уверяли в обратном. Ты совсем не доставлял мне хлопот, пока жил внутри и родился в срок, точно предсказанный пожилой петербургской акушеркой с невероятно добрыми глазами.
В твоем рождении все было удивительно: яркий весенний день, затопивший солнцем всю палату, твой номерок на ручке — № 1, ты был первым, кто родился в этом роддоме после ремонта (может, с тех самых пор и не привык уступать). И еще чувство невероятной гордости, охватившей меня в тот день. Я была уверена, что свершила что-то великое, поистине грандиозное! Смешно, правда? Миллионы женщины делают это мужественно и просто, а меня распирало от гордости. Но я точно помню и тот момент, как вслед за гордостью родился страх за тебя, безотчетный, всеохватный и трудно управляемый. С тех пор он всегда со мной.
Я боюсь за тебя каждый день все твои десять лет. Наверное, потому что больше всего на свете я хочу, чтобы с тобой все было хорошо. И я повторяю это про себя как мантру: «С моим сыном все должно быть хорошо». Правда, вот беда, что такое «хорошо» для тебя, я не всегда знаю, и чем больше ты растешь, тем знаю все меньше.
Я не столько боюсь тебя потерять (хотя боюсь, конечно, что уж говорить), сколько ошибиться, сделать что-то неправильно. Так страшно, если произойдет нечто, что я могла предусмотреть и не предусмотрела, могла предотвратить и не предотвратила.
Ты часто вспоминаешь свое детство как вполне прекрасную пору, а я недоумеваю. Мне кажется, я помню каждую обиду, нанесенную тебе, каждую царапину на твоей коленке, каждую драку, каждый свой не к месту раздраженный окрик. Не знаю, конечно, готов ли ты расстаться со своим детством. Я принимаю сей факт лишь головой. Душой не готова, нет. Мне почти невозможно расстаться с твоими маленькими ножками, которые так хотели побывать везде, с щечками, которые всегда теснила широченная улыбка, с твоими совсем недетскими вопросами, не раз ставившими меня в тупик.
Твое детство уходит навсегда. Не знаю, как тебе, а мне ужасно грустно.
Я помню те времена, когда еще ты был во мне. Я еще не знала, кто ты — мальчик или девочка, в общем, мне было все равно. Хотя нет, вру, я хотела сына, чувствовала, что у меня будет сын, хотя все вокруг уверяли в обратном. Ты совсем не доставлял мне хлопот, пока жил внутри и родился в срок, точно предсказанный пожилой петербургской акушеркой с невероятно добрыми глазами.
В твоем рождении все было удивительно: яркий весенний день, затопивший солнцем всю палату, твой номерок на ручке — № 1, ты был первым, кто родился в этом роддоме после ремонта (может, с тех самых пор и не привык уступать). И еще чувство невероятной гордости, охватившей меня в тот день. Я была уверена, что свершила что-то великое, поистине грандиозное! Смешно, правда? Миллионы женщины делают это мужественно и просто, а меня распирало от гордости. Но я точно помню и тот момент, как вслед за гордостью родился страх за тебя, безотчетный, всеохватный и трудно управляемый. С тех пор он всегда со мной.
Я боюсь за тебя каждый день все твои десять лет. Наверное, потому что больше всего на свете я хочу, чтобы с тобой все было хорошо. И я повторяю это про себя как мантру: «С моим сыном все должно быть хорошо». Правда, вот беда, что такое «хорошо» для тебя, я не всегда знаю, и чем больше ты растешь, тем знаю все меньше.
Я не столько боюсь тебя потерять (хотя боюсь, конечно, что уж говорить), сколько ошибиться, сделать что-то неправильно. Так страшно, если произойдет нечто, что я могла предусмотреть и не предусмотрела, могла предотвратить и не предотвратила.
Ты часто вспоминаешь свое детство как вполне прекрасную пору, а я недоумеваю. Мне кажется, я помню каждую обиду, нанесенную тебе, каждую царапину на твоей коленке, каждую драку, каждый свой не к месту раздраженный окрик. Не знаю, конечно, готов ли ты расстаться со своим детством. Я принимаю сей факт лишь головой. Душой не готова, нет. Мне почти невозможно расстаться с твоими маленькими ножками, которые так хотели побывать везде, с щечками, которые всегда теснила широченная улыбка, с твоими совсем недетскими вопросами, не раз ставившими меня в тупик.
Твое детство уходит навсегда. Не знаю, как тебе, а мне ужасно грустно.
Your childhood is gone forever. I don’t know about you, but I'm terribly sad.
I remember the days when you were still in me. I still did not know who you are - a boy or a girl, in general, I did not care. Although no, I'm lying, I wanted a son, I felt that I would have a son, although everyone around me assured of the opposite. You didn’t bother me at all while you lived inside and was born on time, exactly as predicted by an elderly Petersburg midwife with incredibly kind eyes.
Everything in your birth was amazing: a bright spring day that flooded the whole house with the sun, your number on the handle is No. 1, you were the first to be born in this hospital after repairs (maybe you haven’t gotten used to it ever since). And the feeling of incredible pride that gripped me that day. I was sure that I had accomplished something great, truly grandiose! Funny, is not it? Millions of women do it courageously and simply, and I was bursting with pride. But I remember exactly the moment when fear came to you after pride, unaccountable, all-encompassing and difficult to control. Since then, he is always with me.
I am afraid for you every day all your ten years. Probably because more than anything, I want everything to be fine with you. And I repeat it to myself as a mantra: "Everything should be fine with my son." True, this is the trouble, what is “good” for you, I don’t always know, and the more you grow, the less I know.
I’m not so much afraid of losing you (although I’m afraid, of course, to say nothing), how much to make a mistake, to do something wrong. It’s so scary if something happens that I could foresee and did not foresee, could prevent and did not prevent.
You often recall your childhood as a very wonderful time, but I am perplexed. I think I remember every grudge inflicted on you, every scratch on your knee, every fight, each my own out of place irritated shout. I do not know, of course, whether you are ready to part with your childhood. I accept this fact only with my head. Soul is not ready, no. It’s almost impossible for me to part with your little legs, who so wanted to go everywhere, with the cheeks that have always been squeezed by a wide smile, with your absolutely childish questions, which have repeatedly baffled me.
Your childhood is gone forever. I don’t know about you, but I'm terribly sad.
I remember the days when you were still in me. I still did not know who you are - a boy or a girl, in general, I did not care. Although no, I'm lying, I wanted a son, I felt that I would have a son, although everyone around me assured of the opposite. You didn’t bother me at all while you lived inside and was born on time, exactly as predicted by an elderly Petersburg midwife with incredibly kind eyes.
Everything in your birth was amazing: a bright spring day that flooded the whole house with the sun, your number on the handle is No. 1, you were the first to be born in this hospital after repairs (maybe you haven’t gotten used to it ever since). And the feeling of incredible pride that gripped me that day. I was sure that I had accomplished something great, truly grandiose! Funny, is not it? Millions of women do it courageously and simply, and I was bursting with pride. But I remember exactly the moment when fear came to you after pride, unaccountable, all-encompassing and difficult to control. Since then, he is always with me.
I am afraid for you every day all your ten years. Probably because more than anything, I want everything to be fine with you. And I repeat it to myself as a mantra: "Everything should be fine with my son." True, this is the trouble, what is “good” for you, I don’t always know, and the more you grow, the less I know.
I’m not so much afraid of losing you (although I’m afraid, of course, to say nothing), how much to make a mistake, to do something wrong. It’s so scary if something happens that I could foresee and did not foresee, could prevent and did not prevent.
You often recall your childhood as a very wonderful time, but I am perplexed. I think I remember every grudge inflicted on you, every scratch on your knee, every fight, each my own out of place irritated shout. I do not know, of course, whether you are ready to part with your childhood. I accept this fact only with my head. Soul is not ready, no. It’s almost impossible for me to part with your little legs, who so wanted to go everywhere, with the cheeks that have always been squeezed by a wide smile, with your absolutely childish questions, which have repeatedly baffled me.
Your childhood is gone forever. I don’t know about you, but I'm terribly sad.
У записи 9 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Дарья Кенсовская
