Александр Куприн и его пародия на Бунина
Пироги с груздями
Сижу я у окна, задумчиво жую мочалку, и в дворянских глазах моих светится красивая печаль. Ночь. Ноги мои окутаны дорогим английским пледом.
Папироска кротко дымится на подоконнике. Кто знает? – может быть, тысячу лет тому назад так же сидел, грезил, и жевал мочалку другой, неведомый мне, поэт?
Ржи, овсы и капусты уходят в бесконечную даль, а там, на самом краю озимого поля, у одинокого омета, важно гуляет грач. Правда, ночью мне его не видно, но он мне нужен для пейзажа. Суслик мягко свистнул на дереве под моим окном...
Отчего мне так кисло, и так грустно, и так мокро? Ночной ветер ворвался в окно и шелестит листами шестой книги дворянских родов. Странные шорохи бродят по старому помещичьему дому. Быть может, это мыши, а быть может, тени предков? Кто знает? Все в мире загадочно. Я гляжу на свой палец, и мистический ужас овладевает мной!
Хорошо бы теперь поесть пирога с груздями. Сладкая и нежная тоска сжимает мое сердце, глаза мои влажны. Где ты, прекрасное время пирогов с груздями, борзых густопсовых кобелей, отъезжего поля, крепостных душ, антоновских яблок, выкупных платежей?
С томной грустью выхожу я на крыльцо и свищу лиловому облезлому индюку. Садовник Ксенофонт идет мимо, но не ломает шапки. В прежнее время я бы тебя, хама, на конюшню!..
Я возвращаюсь в свою печальную комнату. Из сада пахнет дягилем и царскими петушками. Меланхолично курлыкает на пряслах за овинами бессонная потутайка. Отчего у меня болит живот? Кто знает? Тихая тайная жалость веет на меня незримым крылом.
Все в мире непонятно, все таинственно. Скучный, вялый и расслабленный, как прошлогодняя муха, подхожу я к двери, открываю ее и кричу в зловещую темноту:
– Марфа, иди сюда!.. Натри меня на ночь бобковой мазью...
1908
Пироги с груздями
Сижу я у окна, задумчиво жую мочалку, и в дворянских глазах моих светится красивая печаль. Ночь. Ноги мои окутаны дорогим английским пледом.
Папироска кротко дымится на подоконнике. Кто знает? – может быть, тысячу лет тому назад так же сидел, грезил, и жевал мочалку другой, неведомый мне, поэт?
Ржи, овсы и капусты уходят в бесконечную даль, а там, на самом краю озимого поля, у одинокого омета, важно гуляет грач. Правда, ночью мне его не видно, но он мне нужен для пейзажа. Суслик мягко свистнул на дереве под моим окном...
Отчего мне так кисло, и так грустно, и так мокро? Ночной ветер ворвался в окно и шелестит листами шестой книги дворянских родов. Странные шорохи бродят по старому помещичьему дому. Быть может, это мыши, а быть может, тени предков? Кто знает? Все в мире загадочно. Я гляжу на свой палец, и мистический ужас овладевает мной!
Хорошо бы теперь поесть пирога с груздями. Сладкая и нежная тоска сжимает мое сердце, глаза мои влажны. Где ты, прекрасное время пирогов с груздями, борзых густопсовых кобелей, отъезжего поля, крепостных душ, антоновских яблок, выкупных платежей?
С томной грустью выхожу я на крыльцо и свищу лиловому облезлому индюку. Садовник Ксенофонт идет мимо, но не ломает шапки. В прежнее время я бы тебя, хама, на конюшню!..
Я возвращаюсь в свою печальную комнату. Из сада пахнет дягилем и царскими петушками. Меланхолично курлыкает на пряслах за овинами бессонная потутайка. Отчего у меня болит живот? Кто знает? Тихая тайная жалость веет на меня незримым крылом.
Все в мире непонятно, все таинственно. Скучный, вялый и расслабленный, как прошлогодняя муха, подхожу я к двери, открываю ее и кричу в зловещую темноту:
– Марфа, иди сюда!.. Натри меня на ночь бобковой мазью...
1908
Alexander Kuprin and his parody of Bunin
Pies with breasts
I am sitting by the window, thoughtfully chewing a washcloth, and a beautiful sadness shines in my noble eyes. Night. My legs are shrouded in an expensive English plaid.
The cigarette meekly smokes on the windowsill. Who knows? - maybe a thousand years ago, he also sat, daydreaming, and chewed a washcloth to another poet unknown to me?
Rye, oats and cabbage go to infinite distance, and there, on the very edge of the winter field, at a lone omelet, it is important to walk the rook. True, I can’t see him at night, but I need him for the landscape. A gopher whistled softly on a tree under my window ...
Why am I so sour, and so sad, and so wet? The night wind burst through the window and rustled with sheets of the sixth book of noble families. Strange rustles roam the old manor house. Perhaps these are mice, or perhaps the shadows of their ancestors? Who knows? Everything in the world is mysterious. I look at my finger, and mystical horror takes hold of me!
It would be nice now to eat a pie with breasts. Sweet and tender longing squeezes my heart, my eyes are wet. Where are you, a great time for pies with mushrooms, greyhound hustops dogs, a moving field, serf souls, Antonov apples, redemption payments?
With languid sadness I go out onto the porch and whistle a lilac shabby turkey. Gardener Xenophon walks past, but does not break his hat. In the old days I would have you, boor, at the stable! ..
I am returning to my sad room. It smells like angelica and royal cockerels from the garden. The sleepless tutayka grunts melancholy on the pitches behind the sheep. Why does my stomach hurt? Who knows? Quiet secret pity blows on me with an invisible wing.
Everything in the world is incomprehensible, everything is mysterious. Boring, lethargic and relaxed, like last year’s fly, I go up to the door, open it and scream into the ominous darkness:
- Martha, come here! .. Rub me at night with bean ointment ...
1908
Pies with breasts
I am sitting by the window, thoughtfully chewing a washcloth, and a beautiful sadness shines in my noble eyes. Night. My legs are shrouded in an expensive English plaid.
The cigarette meekly smokes on the windowsill. Who knows? - maybe a thousand years ago, he also sat, daydreaming, and chewed a washcloth to another poet unknown to me?
Rye, oats and cabbage go to infinite distance, and there, on the very edge of the winter field, at a lone omelet, it is important to walk the rook. True, I can’t see him at night, but I need him for the landscape. A gopher whistled softly on a tree under my window ...
Why am I so sour, and so sad, and so wet? The night wind burst through the window and rustled with sheets of the sixth book of noble families. Strange rustles roam the old manor house. Perhaps these are mice, or perhaps the shadows of their ancestors? Who knows? Everything in the world is mysterious. I look at my finger, and mystical horror takes hold of me!
It would be nice now to eat a pie with breasts. Sweet and tender longing squeezes my heart, my eyes are wet. Where are you, a great time for pies with mushrooms, greyhound hustops dogs, a moving field, serf souls, Antonov apples, redemption payments?
With languid sadness I go out onto the porch and whistle a lilac shabby turkey. Gardener Xenophon walks past, but does not break his hat. In the old days I would have you, boor, at the stable! ..
I am returning to my sad room. It smells like angelica and royal cockerels from the garden. The sleepless tutayka grunts melancholy on the pitches behind the sheep. Why does my stomach hurt? Who knows? Quiet secret pity blows on me with an invisible wing.
Everything in the world is incomprehensible, everything is mysterious. Boring, lethargic and relaxed, like last year’s fly, I go up to the door, open it and scream into the ominous darkness:
- Martha, come here! .. Rub me at night with bean ointment ...
1908
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Натали Киселева
