Джонни-Мнемоник в России
Тем вечером в кафе меж бутиками, вдыхая пар глинтвейнов за строкой,
Я грыз кору обоих Мураками, накаченный Пелевинской мукой.
В ведро убрав, всё чем бросал Сорокин, ушёл ни Соловьева нахлебавши,
В ларьке купил Прилепинские блоки, Лимонов зазвонил великий падший,
Позвал на Ерофеевские стопки, был штопор Губермана очень кстати,
Раздрачивать Довлатовские пробки, он был при мне всегда для этих пати.
Под ночь уже Набоковские попки, вели нас по Есенинским бульварам -
Вино их в Северянинские тропки муаровые красило вульгарно.
Проснулся в сраче Фреда Бегбедера, сработал скучный Пришвина будильник,
Соседи чтоб Фазиля Искандера, не знали про абсцентовый могильник.
Вертинский на душе, и как-то скотско, с утра прислал Минаев девку с танцев.
Я точно не болтал с ней о Высоцком, но, ржал до слёз и корчил Даню Хармса.
Всё в бабах и кишащих в них поэтах, я этому давно не удивлялся.
И в духе всех Бодлеровских эстетов, на пуф по-компанейски проблевался.
Поеду-ка туда, где Дмитрий Быков, там пение, МаркТвены, журналисты.
Где мир тлетворной трезвости и шика, где премии все пенны, Солженисты,
И только заиграл во мне чуть Бунин, Как Блок звонит и начал Пастерначить
"Награды? Зал? Да ты совсем безумен? Ты лишь, читатель! Просто лишь читатель!"
С тех пор я стал читать в тройную силу, в гостях бывал Платон, Конфуций, Ленин,
А где-то на неделе с середины, приходит с пачкой хлорки и Пелевин.
Менты потом прочтут в айфон-пластине: "Последний том Мазуччио остался".
И скажут копы: "судя по картине - от ссылок он полученных скончался".
А Варской
(v)
Тем вечером в кафе меж бутиками, вдыхая пар глинтвейнов за строкой,
Я грыз кору обоих Мураками, накаченный Пелевинской мукой.
В ведро убрав, всё чем бросал Сорокин, ушёл ни Соловьева нахлебавши,
В ларьке купил Прилепинские блоки, Лимонов зазвонил великий падший,
Позвал на Ерофеевские стопки, был штопор Губермана очень кстати,
Раздрачивать Довлатовские пробки, он был при мне всегда для этих пати.
Под ночь уже Набоковские попки, вели нас по Есенинским бульварам -
Вино их в Северянинские тропки муаровые красило вульгарно.
Проснулся в сраче Фреда Бегбедера, сработал скучный Пришвина будильник,
Соседи чтоб Фазиля Искандера, не знали про абсцентовый могильник.
Вертинский на душе, и как-то скотско, с утра прислал Минаев девку с танцев.
Я точно не болтал с ней о Высоцком, но, ржал до слёз и корчил Даню Хармса.
Всё в бабах и кишащих в них поэтах, я этому давно не удивлялся.
И в духе всех Бодлеровских эстетов, на пуф по-компанейски проблевался.
Поеду-ка туда, где Дмитрий Быков, там пение, МаркТвены, журналисты.
Где мир тлетворной трезвости и шика, где премии все пенны, Солженисты,
И только заиграл во мне чуть Бунин, Как Блок звонит и начал Пастерначить
"Награды? Зал? Да ты совсем безумен? Ты лишь, читатель! Просто лишь читатель!"
С тех пор я стал читать в тройную силу, в гостях бывал Платон, Конфуций, Ленин,
А где-то на неделе с середины, приходит с пачкой хлорки и Пелевин.
Менты потом прочтут в айфон-пластине: "Последний том Мазуччио остался".
И скажут копы: "судя по картине - от ссылок он полученных скончался".
А Варской
(v)
Johnny Mnemonic in Russia
That evening in a cafe between the boutiques, breathing in a pair of mulled wine a line,
I gnawed the bark of both Murakami, inflated with Pelevinskaya flour.
Having removed everything into the bucket with what Sorokin threw, not Solovyov’s gone to slurp,
I bought Prilepinsky blocks in a stall, the great fallen rang Limonov,
He called for Erofeevsky piles, Huberman’s corkscrew was very useful,
To tear Dovlatovsky traffic jams, he was always with me for these parties.
Towards night, Nabokov’s buttocks, we were led along Yeseninsky Boulevards -
Their wine in the Severyaninsky moire trails painted vulgarly.
Woke up in the shit of Fred Begbeder, the boring Prishvin alarm went off,
Neighbors so that Fazil Iskander did not know about the abscess burial ground.
Vertinsky heartily, and somehow brutally, sent Minaev a dancing girl in the morning.
I certainly did not chat with her about Vysotsky, but, neighing to tears and writhing Danu Harms.
Everything in women and poets teeming with them, I have not been surprised at this for a long time.
And in the spirit of all the Baudelaire aesthetes, he poured into the pouf in a companionable way.
I’ll go to where Dmitry Bykov is, there is singing, MarkTveny, journalists.
Where is the world of sober sobriety and chic, where are all pennies, Solzhenists,
And as soon as Bunin played in me, As Blok called and began to Parsnip
"Rewards? Hall? Are you completely insane? You are only a reader! Just a reader!"
Since then, I began to read in triple power, visiting Plato, Confucius, Lenin,
And somewhere in the week from the middle, comes with a pack of bleach and Pelevin.
The cops will then be read in an iPhone plate: "The last volume of Masuccio remains."
And the cops will say: "judging by the picture - he died from the links he received."
And Varsky
(v)
That evening in a cafe between the boutiques, breathing in a pair of mulled wine a line,
I gnawed the bark of both Murakami, inflated with Pelevinskaya flour.
Having removed everything into the bucket with what Sorokin threw, not Solovyov’s gone to slurp,
I bought Prilepinsky blocks in a stall, the great fallen rang Limonov,
He called for Erofeevsky piles, Huberman’s corkscrew was very useful,
To tear Dovlatovsky traffic jams, he was always with me for these parties.
Towards night, Nabokov’s buttocks, we were led along Yeseninsky Boulevards -
Their wine in the Severyaninsky moire trails painted vulgarly.
Woke up in the shit of Fred Begbeder, the boring Prishvin alarm went off,
Neighbors so that Fazil Iskander did not know about the abscess burial ground.
Vertinsky heartily, and somehow brutally, sent Minaev a dancing girl in the morning.
I certainly did not chat with her about Vysotsky, but, neighing to tears and writhing Danu Harms.
Everything in women and poets teeming with them, I have not been surprised at this for a long time.
And in the spirit of all the Baudelaire aesthetes, he poured into the pouf in a companionable way.
I’ll go to where Dmitry Bykov is, there is singing, MarkTveny, journalists.
Where is the world of sober sobriety and chic, where are all pennies, Solzhenists,
And as soon as Bunin played in me, As Blok called and began to Parsnip
"Rewards? Hall? Are you completely insane? You are only a reader! Just a reader!"
Since then, I began to read in triple power, visiting Plato, Confucius, Lenin,
And somewhere in the week from the middle, comes with a pack of bleach and Pelevin.
The cops will then be read in an iPhone plate: "The last volume of Masuccio remains."
And the cops will say: "judging by the picture - he died from the links he received."
And Varsky
(v)
У записи 1 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Александр Варской оставил(а) запись на стене пользователя Сергей Пушкин
