Анри Мишо
К безмятежности
Кто этого мира не принял, в нем жилища не строит. Когда ему холодно, он не чувствует холода. Ему жарко, но жара в нем нет. Когда он проявляет участие, он делает это безучастно, но помощь — вот она, оказана, и он получает то, что ему причитается, или же не получает — одни пинки. Получает пинки, как дар, не имеющий никакого значенья, и уходит, не испытывая ни малейшего удивленья.
Он пьет воду без всякой жажды, он уходит в землю без боли и без особых усилий.
С раздавленной ногой, под колесом грузовика, он сохраняет свой обычный вид и размышляет о покое, покое, покое, который так трудно найти, так трудно вместить, о покое.
Он безвылазно дома сидит, но мир ему близок. Ему хорошо знакомы моря. Моря постоянно где-то под ним — моря без воды, но не без волн, но не без протяженности. Ему хорошо знакомы потоки. Они постоянно бегут сквозь него — без воды, но не без глубины, но не без внезапных водоворотов.
Ураганы без ветра свирепствуют в нем. Неподвижность Земли — и его неподвижность. Дороги, стада, машины пересекают его без конца, и огромное дерево, без клетчатки, но достаточно крепкое, наливает в нем соками горький плод — горький нередко, сладкий нечасто.
Так, в стороне, всегда одинокий в минуту назначенной встречи, никогда не стараясь чужую руку в своей удержать, он размышляет — а сердце давно на крючке — о покое, о проклятом щемящем покое, о своем, и еще о покое, который, как говорят, есть где-то там, над этим покоем.
К безмятежности
Кто этого мира не принял, в нем жилища не строит. Когда ему холодно, он не чувствует холода. Ему жарко, но жара в нем нет. Когда он проявляет участие, он делает это безучастно, но помощь — вот она, оказана, и он получает то, что ему причитается, или же не получает — одни пинки. Получает пинки, как дар, не имеющий никакого значенья, и уходит, не испытывая ни малейшего удивленья.
Он пьет воду без всякой жажды, он уходит в землю без боли и без особых усилий.
С раздавленной ногой, под колесом грузовика, он сохраняет свой обычный вид и размышляет о покое, покое, покое, который так трудно найти, так трудно вместить, о покое.
Он безвылазно дома сидит, но мир ему близок. Ему хорошо знакомы моря. Моря постоянно где-то под ним — моря без воды, но не без волн, но не без протяженности. Ему хорошо знакомы потоки. Они постоянно бегут сквозь него — без воды, но не без глубины, но не без внезапных водоворотов.
Ураганы без ветра свирепствуют в нем. Неподвижность Земли — и его неподвижность. Дороги, стада, машины пересекают его без конца, и огромное дерево, без клетчатки, но достаточно крепкое, наливает в нем соками горький плод — горький нередко, сладкий нечасто.
Так, в стороне, всегда одинокий в минуту назначенной встречи, никогда не стараясь чужую руку в своей удержать, он размышляет — а сердце давно на крючке — о покое, о проклятом щемящем покое, о своем, и еще о покое, который, как говорят, есть где-то там, над этим покоем.
Henri Michaud
To serenity
Whoever does not accept this world does not build a dwelling in it. When he is cold, he does not feel the cold. He is hot, but there is no heat in him. When he takes part, he does it indifferently, but help is provided, and he receives what is due to him, or does not receive - only kicks. He receives kicks, like a gift that has no meaning, and leaves without feeling the slightest surprise.
He drinks water without any thirst, he goes into the earth without pain and without much effort.
With a crushed leg, under the wheel of the truck, he retains his usual look and reflects on peace, peace, peace, which is so hard to find, so hard to accommodate, about peace.
He sits at home, but the world is close to him. He knows the seas well. The sea is constantly somewhere below it - the sea without water, but not without waves, but not without length. He knows the streams well. They constantly run through it - without water, but not without depth, but not without sudden whirlpools.
Hurricanes without wind rage in it. The stillness of the Earth - and its stillness. Roads, herds, cars cross it endlessly, and a huge tree, without fiber, but strong enough, pours bitter fruit in it - often bitter, sweet infrequently.
So, aside, always lonely at the moment of the appointment, never trying to hold someone else's hand in his own, he thinks - and his heart has long been on the hook - about peace, about the damned aching peace, about his own, and also about peace, which, as they say , is there somewhere above this peace.
To serenity
Whoever does not accept this world does not build a dwelling in it. When he is cold, he does not feel the cold. He is hot, but there is no heat in him. When he takes part, he does it indifferently, but help is provided, and he receives what is due to him, or does not receive - only kicks. He receives kicks, like a gift that has no meaning, and leaves without feeling the slightest surprise.
He drinks water without any thirst, he goes into the earth without pain and without much effort.
With a crushed leg, under the wheel of the truck, he retains his usual look and reflects on peace, peace, peace, which is so hard to find, so hard to accommodate, about peace.
He sits at home, but the world is close to him. He knows the seas well. The sea is constantly somewhere below it - the sea without water, but not without waves, but not without length. He knows the streams well. They constantly run through it - without water, but not without depth, but not without sudden whirlpools.
Hurricanes without wind rage in it. The stillness of the Earth - and its stillness. Roads, herds, cars cross it endlessly, and a huge tree, without fiber, but strong enough, pours bitter fruit in it - often bitter, sweet infrequently.
So, aside, always lonely at the moment of the appointment, never trying to hold someone else's hand in his own, he thinks - and his heart has long been on the hook - about peace, about the damned aching peace, about his own, and also about peace, which, as they say , is there somewhere above this peace.
У записи 3 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Нина Смирнова
