Многие радости меня миновали. Так же, как и вас, наверно. А ведь иные из них — вот они, протяни только руку.
Взять хотя бы ни с чем не сравнимую радость, которую мы испытываем оттого, что помогли кому-нибудь. Радость помощи.
Вышел я из дому по белой дороге, чтобы остановиться в каком-нибудь месте, где можно хоть чем-то помочь кому-то. Было у меня время отпуска, деньги отпускные лежали в кармане, всего мне вроде хватало, а все же хотелось чего-то, чего не вкусил я доселе.
И вот вышел я из дому по белой дороге, и ни ног своих, ни рук, ни времени своего нисколько мне не было жаль. Очень помочь хотелось.
Первое открытие, сделанное мною, — люди порою просто не верят, что вот так, ни с того ни с сего, какой-то там прохожий неведомый подойдет и вдруг поможет, просто так, без всякой корысти, неизвестно зачем и почему.
— Не надо, не надо, — говорят они поспешно, — что вы, что вы, да уж мы сами как-нибудь.
Иной из них простодушно скажет:
— Нам ведь заплатить-то вам нечем.
А иной и вовсе сердито буркнет:
— Ступайте своей дорогой, и без вас обойдемся.
Можно, конечно, и так поступить: где-нибудь на краю луга взять себе грабли и сказать тихо: «Очень мне вам помочь хочется». И, не дождавшись ответа, приступить к работе.
Если тут целая семья работает и есть в этой семье девица одна, а то и две, на выданье, тогда всем понятна будет причина появления этого незнакомого молодого человека. Но ежели и такого соблазна нет, тут уж никто не поймет, в чем дело.
Сперва никто ни слова — мол, мало ли чудаков на свете, мол, самому скоро надоест и уйдет себе с богом.
Но вот уж один стог стоит, второй начали, и тут уж на тебя поглядывают с любопытством — неужто не уйдет?
Нет, не уходит, охапку за охапкой тащит, что за странный человек.
Тут ты замечаешь, что кто-то из них, старик какой-нибудь или парень, достает из-под куста бидончик со скабпутрой и пьет себе неторопливо.
Ах, как хочется пить! Неужто тебе не предложат напиться?
Ты ощущаешь, как эта звонкая прохладная жидкость приятно холодит твой язык, и перловые крупинки, словно холодные кузнечики, воркуя, уплывают вниз — и от этого еще больше пить хочется. Просто нестерпимо хочется пить! Интересно, что там, в этом бидончике — может, прохладный морс, в студеной колодезной воде растворенное варенье из крыжовника или малины?
Тот, кто пил, ставит бидончик обратно под куст. Вся жара, весь зной июльский пламенеет у тебя во рту, сердце раскалено, оно ждет, капля пота течет по твоей щеке, как слезинка. Если бы кто-нибудь хоть одним глазом глянул бы сейчас на тебя и увидел, до чего же сильно тебе хочется пить! Вот оно, это великое мгновенье, мгновенье испытанья и проверки достоинства человеческого, и вообще человечности, и вот сейчас ты увидишь, чего ты стоишь в их глазах, и достоин ли ты их морса и их скабпутры, да и они — достойны ли они твоего уваженья. Теперь уже сердце твое колотится так сильно не от жары, а от этой волнующей тебя мысли — предложат или не предложат.
И тогда кто-то произносит негромко:
— Эльвира, предложи и помощнику нашему попить, если хочет.
И ты пьешь. Это ни с чем не сравнимая курземская скабпутра. Белые комочки мигом проникают в тебя, оседают где-то в области сердца и машут крылышками, словно маленькие белые ангелы. Сердце начинает стучать ровнее, спокойнее и уверенней, и ты уже сам подсмеиваешься над собой — и с чего это ты так разволновался!
Да, теперь ты принят. Хоть и считают тебя, верно, чудаком, а все-таки тебя поняли. Они приняли твое дружелюбие и приняли твою помощь, и когда будет уложена последняя копна, тебя пригласят к себе в дом, в полдник за стол тебя посадят, и если собака на тебя залает поначалу, то ее утихомирят, а если тебе захочется, ты сможешь и на сеновале переночевать. Постель тебе дадут, и паспорта не спросят, разве что попросят, чтобы не курил. Где-то там внизу будут сопеть коровы, и во сне тебя окружат те самые белые комочки скабпутры, и будут они размахивать крылышками и петь над тобой, и когда ты проснешься, будет уже утро, а те, кто пел над тобою во сне, окажутся обыкновенными петухами.
Но может и так быть, что никто тебе на том лугу попить не предложит. Просто не сочтут они твою помощь достойной их скабпутры. Может быть, далека им добродетель гостеприимства, может быть, бьется в груди у них жадное кулацкое сердце. И будешь ты просто как батрак для них, как чужой — ведь и правда, не совать же бидончик в руки всякому встречному-поперечному!
Ну что ж, ты поймешь их тоже, и в этом понимании тоже будет твое обретенье. Иди себе дальше и помоги тому, кому надо помочь!
Взять хотя бы ни с чем не сравнимую радость, которую мы испытываем оттого, что помогли кому-нибудь. Радость помощи.
Вышел я из дому по белой дороге, чтобы остановиться в каком-нибудь месте, где можно хоть чем-то помочь кому-то. Было у меня время отпуска, деньги отпускные лежали в кармане, всего мне вроде хватало, а все же хотелось чего-то, чего не вкусил я доселе.
И вот вышел я из дому по белой дороге, и ни ног своих, ни рук, ни времени своего нисколько мне не было жаль. Очень помочь хотелось.
Первое открытие, сделанное мною, — люди порою просто не верят, что вот так, ни с того ни с сего, какой-то там прохожий неведомый подойдет и вдруг поможет, просто так, без всякой корысти, неизвестно зачем и почему.
— Не надо, не надо, — говорят они поспешно, — что вы, что вы, да уж мы сами как-нибудь.
Иной из них простодушно скажет:
— Нам ведь заплатить-то вам нечем.
А иной и вовсе сердито буркнет:
— Ступайте своей дорогой, и без вас обойдемся.
Можно, конечно, и так поступить: где-нибудь на краю луга взять себе грабли и сказать тихо: «Очень мне вам помочь хочется». И, не дождавшись ответа, приступить к работе.
Если тут целая семья работает и есть в этой семье девица одна, а то и две, на выданье, тогда всем понятна будет причина появления этого незнакомого молодого человека. Но ежели и такого соблазна нет, тут уж никто не поймет, в чем дело.
Сперва никто ни слова — мол, мало ли чудаков на свете, мол, самому скоро надоест и уйдет себе с богом.
Но вот уж один стог стоит, второй начали, и тут уж на тебя поглядывают с любопытством — неужто не уйдет?
Нет, не уходит, охапку за охапкой тащит, что за странный человек.
Тут ты замечаешь, что кто-то из них, старик какой-нибудь или парень, достает из-под куста бидончик со скабпутрой и пьет себе неторопливо.
Ах, как хочется пить! Неужто тебе не предложат напиться?
Ты ощущаешь, как эта звонкая прохладная жидкость приятно холодит твой язык, и перловые крупинки, словно холодные кузнечики, воркуя, уплывают вниз — и от этого еще больше пить хочется. Просто нестерпимо хочется пить! Интересно, что там, в этом бидончике — может, прохладный морс, в студеной колодезной воде растворенное варенье из крыжовника или малины?
Тот, кто пил, ставит бидончик обратно под куст. Вся жара, весь зной июльский пламенеет у тебя во рту, сердце раскалено, оно ждет, капля пота течет по твоей щеке, как слезинка. Если бы кто-нибудь хоть одним глазом глянул бы сейчас на тебя и увидел, до чего же сильно тебе хочется пить! Вот оно, это великое мгновенье, мгновенье испытанья и проверки достоинства человеческого, и вообще человечности, и вот сейчас ты увидишь, чего ты стоишь в их глазах, и достоин ли ты их морса и их скабпутры, да и они — достойны ли они твоего уваженья. Теперь уже сердце твое колотится так сильно не от жары, а от этой волнующей тебя мысли — предложат или не предложат.
И тогда кто-то произносит негромко:
— Эльвира, предложи и помощнику нашему попить, если хочет.
И ты пьешь. Это ни с чем не сравнимая курземская скабпутра. Белые комочки мигом проникают в тебя, оседают где-то в области сердца и машут крылышками, словно маленькие белые ангелы. Сердце начинает стучать ровнее, спокойнее и уверенней, и ты уже сам подсмеиваешься над собой — и с чего это ты так разволновался!
Да, теперь ты принят. Хоть и считают тебя, верно, чудаком, а все-таки тебя поняли. Они приняли твое дружелюбие и приняли твою помощь, и когда будет уложена последняя копна, тебя пригласят к себе в дом, в полдник за стол тебя посадят, и если собака на тебя залает поначалу, то ее утихомирят, а если тебе захочется, ты сможешь и на сеновале переночевать. Постель тебе дадут, и паспорта не спросят, разве что попросят, чтобы не курил. Где-то там внизу будут сопеть коровы, и во сне тебя окружат те самые белые комочки скабпутры, и будут они размахивать крылышками и петь над тобой, и когда ты проснешься, будет уже утро, а те, кто пел над тобою во сне, окажутся обыкновенными петухами.
Но может и так быть, что никто тебе на том лугу попить не предложит. Просто не сочтут они твою помощь достойной их скабпутры. Может быть, далека им добродетель гостеприимства, может быть, бьется в груди у них жадное кулацкое сердце. И будешь ты просто как батрак для них, как чужой — ведь и правда, не совать же бидончик в руки всякому встречному-поперечному!
Ну что ж, ты поймешь их тоже, и в этом понимании тоже будет твое обретенье. Иди себе дальше и помоги тому, кому надо помочь!
Many joys passed me. Just like you, probably. But some of them - here they are, lend only a hand.
Take at least the incomparable joy that we feel because we helped someone. The joy of help.
I left the house along the white road to stay in some place where you can at least help someone. I had a vacation time, vacation money was in my pocket, I just had enough, but still I wanted something that I hadn’t tasted before.
And so I went out of the house along the white road, and I was not at all sorry for my legs, arms, nor my time. I really wanted to help.
The first discovery I made was that people sometimes simply don’t believe that just like that, for no reason, some unknown passer-by will come up and help, just like that, without any self-interest, it’s not known why and why.
“Do not, do not,” they say hastily, “that you, that you, and we ourselves somehow.”
One of them will innocently say:
“We have nothing to pay you with.”
And the other will grumble angrily:
- Go on your way, and we can do without you.
You can, of course, do so: somewhere on the edge of the meadow take a rake and say quietly: "I really want to help you." And, without waiting for an answer, get to work.
If the whole family works here and there is a girl in this family, one, or even two, for marriageable women, then everyone will understand the reason for the appearance of this unfamiliar young man. But if there is no such temptation, then no one will understand what the matter is.
First, no one said a word - they say there are not so many eccentrics in the world, they say, he will soon get tired of himself and leave himself with God.
But now one stack is standing, the second has begun, and then they glance at you with curiosity - will it really not go away?
No, he’s not leaving; he’ll drag an armful of armfuls, what a strange person.
Then you notice that one of them, an old man or a guy, takes out a can of scabputra from under the bush and drinks to himself leisurely.
Ah, how thirsty! Surely you will not be offered to get drunk?
You feel how this sonorous cool liquid pleasantly chills your tongue, and pearl barley, like cold grasshoppers, coo cooing, float down - and you feel thirsty even more. Just unbearably thirsty! It is interesting that there, in this can - maybe a cool fruit drink, dissolved gooseberry or raspberry jam in the icy well water?
The one who drank puts the can back under the bush. All the heat, all the heat of July, flames in your mouth, your heart is hot, it waits, a drop of sweat flows down your cheek like a tear. If someone even with one eye would look at you now and see how much you are thirsty! Here it is, this great moment, the moment of testing and verifying the dignity of humanity, and humanity in general, and now you will see what you are standing in their eyes, and whether you are worthy of their fruit drinks and their scabputs, and even they - whether they are worthy of your respect . Now your heart is pounding so hard not from the heat, but from this thought that excites you - they will offer or not offer.
And then someone says quietly:
- Elvira, offer our assistant a drink if he wants.
And you are drinking. This is an incomparable Kurzeme scabputra. White lumps instantly penetrate you, settle somewhere in the region of the heart and wave their wings, like little white angels. The heart begins to beat more evenly, calmer and more confidently, and you already make fun of yourself - and why are you so excited!
Yes, now you are accepted. Although they consider you, truly, an eccentric, they nevertheless understood you. They accepted your friendliness and accepted your help, and when the last shovel is laid, you will be invited to their house, they will put you at a table at noon, and if the dog barks at you at first, they will calm it down, and if you want, you can spend the night in the hayloft. They will give you a bed, and they will not ask for your passports, unless they ask you not to smoke. Somewhere down there, the cows will sniffle, and in the dream you will be surrounded by the same white clumps of scabputra, and they will wave their wings and sing above you, and when you wake up, it will be morning, and those who sang over you in a dream will be ordinary roosters.
But it may be that no one will offer you a drink on that meadow. They just do not find your help worthy of their scabputra. Perhaps the virtue of hospitality is far from them, maybe their greedy kulak heart beats in their chest. And you will be just like a farm laborer for them, like a stranger - after all, it’s true that you don’t put the can in the hands of any counter-cross!
Well, you will understand them too, and in this sense, too, will be your gain. Go ahead and help someone who needs help!
Take at least the incomparable joy that we feel because we helped someone. The joy of help.
I left the house along the white road to stay in some place where you can at least help someone. I had a vacation time, vacation money was in my pocket, I just had enough, but still I wanted something that I hadn’t tasted before.
And so I went out of the house along the white road, and I was not at all sorry for my legs, arms, nor my time. I really wanted to help.
The first discovery I made was that people sometimes simply don’t believe that just like that, for no reason, some unknown passer-by will come up and help, just like that, without any self-interest, it’s not known why and why.
“Do not, do not,” they say hastily, “that you, that you, and we ourselves somehow.”
One of them will innocently say:
“We have nothing to pay you with.”
And the other will grumble angrily:
- Go on your way, and we can do without you.
You can, of course, do so: somewhere on the edge of the meadow take a rake and say quietly: "I really want to help you." And, without waiting for an answer, get to work.
If the whole family works here and there is a girl in this family, one, or even two, for marriageable women, then everyone will understand the reason for the appearance of this unfamiliar young man. But if there is no such temptation, then no one will understand what the matter is.
First, no one said a word - they say there are not so many eccentrics in the world, they say, he will soon get tired of himself and leave himself with God.
But now one stack is standing, the second has begun, and then they glance at you with curiosity - will it really not go away?
No, he’s not leaving; he’ll drag an armful of armfuls, what a strange person.
Then you notice that one of them, an old man or a guy, takes out a can of scabputra from under the bush and drinks to himself leisurely.
Ah, how thirsty! Surely you will not be offered to get drunk?
You feel how this sonorous cool liquid pleasantly chills your tongue, and pearl barley, like cold grasshoppers, coo cooing, float down - and you feel thirsty even more. Just unbearably thirsty! It is interesting that there, in this can - maybe a cool fruit drink, dissolved gooseberry or raspberry jam in the icy well water?
The one who drank puts the can back under the bush. All the heat, all the heat of July, flames in your mouth, your heart is hot, it waits, a drop of sweat flows down your cheek like a tear. If someone even with one eye would look at you now and see how much you are thirsty! Here it is, this great moment, the moment of testing and verifying the dignity of humanity, and humanity in general, and now you will see what you are standing in their eyes, and whether you are worthy of their fruit drinks and their scabputs, and even they - whether they are worthy of your respect . Now your heart is pounding so hard not from the heat, but from this thought that excites you - they will offer or not offer.
And then someone says quietly:
- Elvira, offer our assistant a drink if he wants.
And you are drinking. This is an incomparable Kurzeme scabputra. White lumps instantly penetrate you, settle somewhere in the region of the heart and wave their wings, like little white angels. The heart begins to beat more evenly, calmer and more confidently, and you already make fun of yourself - and why are you so excited!
Yes, now you are accepted. Although they consider you, truly, an eccentric, they nevertheless understood you. They accepted your friendliness and accepted your help, and when the last shovel is laid, you will be invited to their house, they will put you at a table at noon, and if the dog barks at you at first, they will calm it down, and if you want, you can spend the night in the hayloft. They will give you a bed, and they will not ask for your passports, unless they ask you not to smoke. Somewhere down there, the cows will sniffle, and in the dream you will be surrounded by the same white clumps of scabputra, and they will wave their wings and sing above you, and when you wake up, it will be morning, and those who sang over you in a dream will be ordinary roosters.
But it may be that no one will offer you a drink on that meadow. They just do not find your help worthy of their scabputra. Perhaps the virtue of hospitality is far from them, maybe their greedy kulak heart beats in their chest. And you will be just like a farm laborer for them, like a stranger - after all, it’s true that you don’t put the can in the hands of any counter-cross!
Well, you will understand them too, and in this sense, too, will be your gain. Go ahead and help someone who needs help!
У записи 1 лайков,
0 репостов,
22 просмотров.
0 репостов,
22 просмотров.
Эту запись оставил(а) на своей стене Андрей Новолодский
