Под текстами, фотографиями и соо, хрень какая-то, возможно перепишу конец. Но пока - так.
Нежишься ты где-то в далеких странах, моя возлюбленная излюбленная мечта. Я обещаю, я буду рано, ты даже не успеешь досчитать до ста, не успеешь даже воды выпить из под крана. Мы будем плавать в бассейне, встречать рассвет, обязательно, чтобы тропический, как же иначе, играть в теннис, я буду лажать подачи, а ты будешь позволять себя целовать, и запах твоих волос песочно-пепельным будет, обезвоживающий и горячий, как техасский июльский полдень. +35. Дальше - без свидетелей, камер и фотографий, все продуманы, на нас - никаких улик, я надеюсь, что господь бог тоже сделает вид, что он нынче незрячий, он ведь снисходителен, добр и стар, и отказывать не привык, лишь головой покачает над расточителями удачи, все-таки его милость стоит немало, хоть он и старик, и милости свои не раздает на сдачу.
Радость моя, песок на твоих плечах столь неприлично горячий, что я рискую мигом сгореть дотла, будто я из серы, по которой спичкой чиркнули по глупости и слегка, он осыпается с твоей смуглой кожи такой ненормально белый, будто вместо пленки подсунули негатив, и теперь, что хочешь с ним, то и делай.
Моя радость, таким бы как мы – не к нам, не к друг к другу склеиваться телами, волосы ерошить пальцами, пульс – словами, не сцепляться душами по углам, наша жизнь – это сплошной «сезам» победивший над сейфовыми замками. Нам бы жизнь попроще и поудачней, поспокойней для наших мам.
Моя радость, я все знаю, это все не про нас, мы же знаем, что лишь в праве друг другу сниться, а пока выпей чаю, переверни страницу, мы придумаем что-нибудь до утра…
…Будут петь в саду птицы, и разноется голова, и кофе будет сливочным и негорьким, я вернусь назад, счастливый и одинокий, понимая, как ты все же была права.
Нежишься ты где-то в далеких странах, моя возлюбленная излюбленная мечта. Я обещаю, я буду рано, ты даже не успеешь досчитать до ста, не успеешь даже воды выпить из под крана. Мы будем плавать в бассейне, встречать рассвет, обязательно, чтобы тропический, как же иначе, играть в теннис, я буду лажать подачи, а ты будешь позволять себя целовать, и запах твоих волос песочно-пепельным будет, обезвоживающий и горячий, как техасский июльский полдень. +35. Дальше - без свидетелей, камер и фотографий, все продуманы, на нас - никаких улик, я надеюсь, что господь бог тоже сделает вид, что он нынче незрячий, он ведь снисходителен, добр и стар, и отказывать не привык, лишь головой покачает над расточителями удачи, все-таки его милость стоит немало, хоть он и старик, и милости свои не раздает на сдачу.
Радость моя, песок на твоих плечах столь неприлично горячий, что я рискую мигом сгореть дотла, будто я из серы, по которой спичкой чиркнули по глупости и слегка, он осыпается с твоей смуглой кожи такой ненормально белый, будто вместо пленки подсунули негатив, и теперь, что хочешь с ним, то и делай.
Моя радость, таким бы как мы – не к нам, не к друг к другу склеиваться телами, волосы ерошить пальцами, пульс – словами, не сцепляться душами по углам, наша жизнь – это сплошной «сезам» победивший над сейфовыми замками. Нам бы жизнь попроще и поудачней, поспокойней для наших мам.
Моя радость, я все знаю, это все не про нас, мы же знаем, что лишь в праве друг другу сниться, а пока выпей чаю, переверни страницу, мы придумаем что-нибудь до утра…
…Будут петь в саду птицы, и разноется голова, и кофе будет сливочным и негорьким, я вернусь назад, счастливый и одинокий, понимая, как ты все же была права.
Under the texts, photos and soo, some crap, maybe I’ll rewrite the end. But for now - so.
You are basking somewhere in distant lands, my beloved favorite dream. I promise, I will be early, you won’t even have time to count to a hundred, you won’t even have time to drink water from the tap. We will swim in the pool, meet the dawn, it is imperative that the tropical, how else, play tennis, I will mess up the pitch, and you will allow yourself to kiss, and the smell of your hair will be sand-ashen, dehydrating and hot, like the Texas July noon. +35. Further, without witnesses, cameras and photographs, everything is thought out, there is no evidence for us, I hope that God will pretend that he is also blind today, he is condescending, kind and old, and he’s not used to refusing, he just shakes his head over wasteful of luck, yet his mercy is worth a lot, although he is an old man, and does not give his mercy for surrender.
My joy, the sand on your shoulders is so indecently hot that I risk being burned to the ground in an instant, as if I were from sulfur, which was struck with a match because of stupidity and lightly, it crumbles from your swarthy skin so abnormally white, as if they slipped a negative instead of a film, and now what you want with him, then do it.
My joy, so that we, like us, are not to us, are not glued to each other by bodies, hair is ruffled by fingers, pulse is not words that interlock with souls in the corners, our life is a solid “til” defeating safe locks. Our life would be simpler and more comfortable, more calm for our mothers.
My joy, I know everything, it’s not all about us, we know that it’s only the right to dream of each other, but for now, have tea, turn the page, we’ll come up with something until the morning ...
... Birds will sing in the garden, and their heads will spread, and the coffee will be creamy and bitter, I will come back, happy and lonely, realizing how right you were.
You are basking somewhere in distant lands, my beloved favorite dream. I promise, I will be early, you won’t even have time to count to a hundred, you won’t even have time to drink water from the tap. We will swim in the pool, meet the dawn, it is imperative that the tropical, how else, play tennis, I will mess up the pitch, and you will allow yourself to kiss, and the smell of your hair will be sand-ashen, dehydrating and hot, like the Texas July noon. +35. Further, without witnesses, cameras and photographs, everything is thought out, there is no evidence for us, I hope that God will pretend that he is also blind today, he is condescending, kind and old, and he’s not used to refusing, he just shakes his head over wasteful of luck, yet his mercy is worth a lot, although he is an old man, and does not give his mercy for surrender.
My joy, the sand on your shoulders is so indecently hot that I risk being burned to the ground in an instant, as if I were from sulfur, which was struck with a match because of stupidity and lightly, it crumbles from your swarthy skin so abnormally white, as if they slipped a negative instead of a film, and now what you want with him, then do it.
My joy, so that we, like us, are not to us, are not glued to each other by bodies, hair is ruffled by fingers, pulse is not words that interlock with souls in the corners, our life is a solid “til” defeating safe locks. Our life would be simpler and more comfortable, more calm for our mothers.
My joy, I know everything, it’s not all about us, we know that it’s only the right to dream of each other, but for now, have tea, turn the page, we’ll come up with something until the morning ...
... Birds will sing in the garden, and their heads will spread, and the coffee will be creamy and bitter, I will come back, happy and lonely, realizing how right you were.
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ирина Косторева
