А на улице жара. Ночь, а жара не ушла, лишь стала темной, как застоявшаяся вода в колодце. Пахнет морем, дождем и листвой. Пахнет югом и Китаем, сыростью, грустью и теплым асфальтом. Пахнет сигаретами.
Вот и все.
Вышла курить на балкон - не мой, несанкционированное курение, смешно) И вот, все это в последний раз, и этот последний раз - навсегда. И свет фонаря в зеленой листве - знаете, такой пушкинский, из трех белых шаров на кованой ножке. И желтая стена дома напротив с синим окном, и сусально-серая тень от нашей общаги. И раскидистая ива, за которой ничего не видно - а за ней - мимо больницы - великий шелковый путь, когда сбегаешь ночью, как преступник.
Это тоже стало воспоминанием: как я тонула по колено в глине, как я разбилась о гравий, как шуршит трава в ночи, как каблуки цокают по асфальту, как черные тени мелькают в окне, как туман стелется, такой плотный, что не видишь даже собственных рук... Как рассвет просачивается в комнаты, льются между листьев лазоревой водой, как Сюан пьяный приходил и спрашивал, где Кристина, как Даша восклицала в пять утра: а за окном так зелено! - и пускала колечки дыма, как мы с Крис сидели на лестнице, и говорили, говорили, с вечера до обеда, как Сюан в желтых тапочках нарезал магические круги за Дашиными окнами, и что у Дашки под окнами - высохшая трава, лебеда, и какая-то отчаянно-буйная зелень, и крюк торчит из кирпичной стены. И такое чувство, когда я смотрю из ее окна - что я в детстве, эдак лет трех. Как Дашуня с повязкой для сна на голове и с крышкой от кастрюли в руках утверждала, что она муха-летчик, все наши ахмеды, мохламеды, адольфы(старшие и младшие), рудольфы, хорьки и хонорики. Удоды, которые стали бобрами, и кони в пальто. Все те, кто был нам дорог и стал нам дорог. И Сюановское: ta zou le ma? Zai-jian... Когда я по пятьсот раз в ту ночь в шелковом платье в пол моталась по всему цхд и по пятьсот раз возвращалась в общагу. Как Оля визжала и смеялась, как мы кричали, несясь ночью в Бейдайхе, и Оля махала руками, и снова кричала, так звонко, так счастливо. И как мы с Женькой прыгали сегодня - тоже стало воспоминанием.
И Ангелина в серой майке, которая машет из такси рукой, и уезжает, и так пусто без нее остается здесь. И Алекс с его вечеринками, мохито и ромом...И Каролина... Все стало прошлым. Все становится прошлым.
И лишь фонарь озаряет белым светом утомленные летним зноем зеленые листья.
И в комнате запах тепла и прошлого.
Будьте все счастливы. Я всех-всех очень сильно люблю.
Вот и все.
Вышла курить на балкон - не мой, несанкционированное курение, смешно) И вот, все это в последний раз, и этот последний раз - навсегда. И свет фонаря в зеленой листве - знаете, такой пушкинский, из трех белых шаров на кованой ножке. И желтая стена дома напротив с синим окном, и сусально-серая тень от нашей общаги. И раскидистая ива, за которой ничего не видно - а за ней - мимо больницы - великий шелковый путь, когда сбегаешь ночью, как преступник.
Это тоже стало воспоминанием: как я тонула по колено в глине, как я разбилась о гравий, как шуршит трава в ночи, как каблуки цокают по асфальту, как черные тени мелькают в окне, как туман стелется, такой плотный, что не видишь даже собственных рук... Как рассвет просачивается в комнаты, льются между листьев лазоревой водой, как Сюан пьяный приходил и спрашивал, где Кристина, как Даша восклицала в пять утра: а за окном так зелено! - и пускала колечки дыма, как мы с Крис сидели на лестнице, и говорили, говорили, с вечера до обеда, как Сюан в желтых тапочках нарезал магические круги за Дашиными окнами, и что у Дашки под окнами - высохшая трава, лебеда, и какая-то отчаянно-буйная зелень, и крюк торчит из кирпичной стены. И такое чувство, когда я смотрю из ее окна - что я в детстве, эдак лет трех. Как Дашуня с повязкой для сна на голове и с крышкой от кастрюли в руках утверждала, что она муха-летчик, все наши ахмеды, мохламеды, адольфы(старшие и младшие), рудольфы, хорьки и хонорики. Удоды, которые стали бобрами, и кони в пальто. Все те, кто был нам дорог и стал нам дорог. И Сюановское: ta zou le ma? Zai-jian... Когда я по пятьсот раз в ту ночь в шелковом платье в пол моталась по всему цхд и по пятьсот раз возвращалась в общагу. Как Оля визжала и смеялась, как мы кричали, несясь ночью в Бейдайхе, и Оля махала руками, и снова кричала, так звонко, так счастливо. И как мы с Женькой прыгали сегодня - тоже стало воспоминанием.
И Ангелина в серой майке, которая машет из такси рукой, и уезжает, и так пусто без нее остается здесь. И Алекс с его вечеринками, мохито и ромом...И Каролина... Все стало прошлым. Все становится прошлым.
И лишь фонарь озаряет белым светом утомленные летним зноем зеленые листья.
И в комнате запах тепла и прошлого.
Будьте все счастливы. Я всех-всех очень сильно люблю.
And the heat is on the street. The night, and the heat did not go away, only became dark, like stagnant water in a well. It smells of sea, rain and foliage. It smells of south and China, damp, sad and warm asphalt. It smells like cigarettes.
That's all.
I went out to smoke on the balcony - not mine, unauthorized smoking, ridiculous) And now, all this is the last time, and this last time is forever. And the light of a lantern in green foliage - you know, it’s so Pushkin’s, of three white balls on a forged leg. And the yellow wall of the house opposite with a blue window, and a leafy gray shadow from our hostel. And the sprawling willow, beyond which nothing is visible - and beyond it - past the hospital - is the great silk road when you run away at night, like a criminal.
It also became a memory: how I drowned knee-deep in clay, how I crashed on gravel, how the grass rustles in the night, how the heels clatter on the asphalt, how the black shadows flicker in the window, how the fog spreads, so dense that you don’t even see your own hands ... As dawn seeps into the rooms, pouring azure water between the leaves, as Xuan came drunk and asked where Christina was, how Dasha exclaimed at five in the morning: and it’s so green outside! - and let out smoke rings, as Chris and I sat on the stairs, and talked, talked, from evening to dinner, as Xuan cut magic circles in yellow slippers behind Dasha’s windows, and that Dasha had dried grass, quinoa under the windows, and what a fiercely lush green, and the hook sticks out of a brick wall. And it feels like when I look out of her window - that I was a child, about three years old. Like Dashun, with a bandage for sleeping on her head and with a lid from the pan in her hands, she claimed that she was a fly pilot, all of our ahmeds, mohlamedy, adolphs (senior and junior), rudolphs, ferrets and honoriki. Hoopoes that became beavers and horses in a coat. All those who were dear to us and became dear to us. And Xuan: ta zou le ma? Zai-jian ... When I was five hundred times that night in a silk dress on the floor, I wound around the entire warehouse and five hundred times returned to the hostel. As Olga squealed and laughed, as we screamed, rushing at night in Beidaiha, and Olga waved her hands, and again she screamed, so loudly, so happily. And how Zhenya and I jumped today was also a memory.
And Angelina in a gray T-shirt, who waves her hand from a taxi, and leaves, and so empty without her remains here. And Alex with his parties, mojito and rum ... And Carolina ... Everything has become the past. Everything becomes the past.
And only a lantern illuminates with white light the green leaves weary of summer heat.
And the room smells of heat and the past.
Be all happy. I love everyone very much.
That's all.
I went out to smoke on the balcony - not mine, unauthorized smoking, ridiculous) And now, all this is the last time, and this last time is forever. And the light of a lantern in green foliage - you know, it’s so Pushkin’s, of three white balls on a forged leg. And the yellow wall of the house opposite with a blue window, and a leafy gray shadow from our hostel. And the sprawling willow, beyond which nothing is visible - and beyond it - past the hospital - is the great silk road when you run away at night, like a criminal.
It also became a memory: how I drowned knee-deep in clay, how I crashed on gravel, how the grass rustles in the night, how the heels clatter on the asphalt, how the black shadows flicker in the window, how the fog spreads, so dense that you don’t even see your own hands ... As dawn seeps into the rooms, pouring azure water between the leaves, as Xuan came drunk and asked where Christina was, how Dasha exclaimed at five in the morning: and it’s so green outside! - and let out smoke rings, as Chris and I sat on the stairs, and talked, talked, from evening to dinner, as Xuan cut magic circles in yellow slippers behind Dasha’s windows, and that Dasha had dried grass, quinoa under the windows, and what a fiercely lush green, and the hook sticks out of a brick wall. And it feels like when I look out of her window - that I was a child, about three years old. Like Dashun, with a bandage for sleeping on her head and with a lid from the pan in her hands, she claimed that she was a fly pilot, all of our ahmeds, mohlamedy, adolphs (senior and junior), rudolphs, ferrets and honoriki. Hoopoes that became beavers and horses in a coat. All those who were dear to us and became dear to us. And Xuan: ta zou le ma? Zai-jian ... When I was five hundred times that night in a silk dress on the floor, I wound around the entire warehouse and five hundred times returned to the hostel. As Olga squealed and laughed, as we screamed, rushing at night in Beidaiha, and Olga waved her hands, and again she screamed, so loudly, so happily. And how Zhenya and I jumped today was also a memory.
And Angelina in a gray T-shirt, who waves her hand from a taxi, and leaves, and so empty without her remains here. And Alex with his parties, mojito and rum ... And Carolina ... Everything has become the past. Everything becomes the past.
And only a lantern illuminates with white light the green leaves weary of summer heat.
And the room smells of heat and the past.
Be all happy. I love everyone very much.
У записи 4 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Ирина Косторева
