Подписан будет мир, и вдруг к тебе домой,
К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча,
Как в дни войны, придут слуга покорный твой
И все его друзья, кто будет жив к той ночи.
Хочу, чтоб ты и в эту ночь была
Опять той женщиной, вокруг которой
Мы изредка сходились у стола
Перед окном с бумажной синей шторой.
Басы зениток за окном слышны,
А радиола старый вальс играет,
И все в тебя немножко влюблены,
И половина завтра уезжает.
Уже шинель в руках, уж третий час,
И вдруг опять стихи тебе читают,
И одного из бывших в прошлый раз
С мужской ворчливой скорбью вспоминают.
Нет, я не ревновал в те вечера,
Лишь ты могла разгладить их морщины.
Так краток вечер, и - пора! Пора!-
Трубят внизу военные машины.
С тобой наш молчаливый уговор -
Я выходил, как равный, в непогоду,
Пересекал со всеми зимний двор
И возвращался после их ухода.
И даже пусть догадливы друзья -
Так было лучше, это б нам мешало.
Ты в эти вечера была ничья.
Как ты права - что прав меня лишала!
Не мне судить, плоха ли, хороша,
Но в эти дни лишений и разлуки
В тебе жила та женская душа,
Тот нежный голос, те девичьи руки,
Которых так недоставало им,
Когда они под утро уезжали
Под Ржев, под Харьков, под Калугу, в Крым.
Им девушки платками не махали,
И трубы им не пели, и жена
Далеко где-то ничего не знала.
А утром неотступная война
Их вновь в свои объятья принимала.
В последний час перед отъездом ты
Для них вдруг становилась всем на свете,
Ты и не знала страшной высоты,
Куда взлетала ты в минуты эти.
Быть может, не любимая совсем,
Лишь для меня красавица и чудо,
Перед отъездом ты была им тем,
За что мужчины примут смерть повсюду,-
Сияньем женским, девочкой, женой,
Невестой - всем, что уступить не в силах,
Мы умираем, заслонив собой
Вас, женщин, вас, беспомощных и милых.
Знакомый с детства простенький мотив,
Улыбка женщины - как много и как мало...
Как ты была права, что, проводив,
При всех мне только руку пожимала.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но вот наступит мир, и вдруг к тебе домой,
К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча,
Как в дни войны, придут слуга покорный твой
И все его друзья, кто будет жив к той ночи.
Они придут еще в шинелях и ремнях
И долго будут их снимать в передней -
Еще вчера война, еще всего на днях
Был ими похоронен тот, последний,
О ком ты спросишь,- что ж он не пришел?-
И сразу оборвутся разговоры,
И все заметят, как широк им стол,
И станут про себя считать приборы.
А ты, с тоской перехватив их взгляд,
За лишние приборы в оправданье,
Шепнешь: "Я думала, что кто-то из ребят
Издалека приедет с опозданьем..."
Но мы не станем спорить, мы смолчим,
Что все, кто жив, пришли, а те, что опоздали,
Так далеко уехали, что им
На эту землю уж поспеть едва ли.
Ну что же, сядем. Сколько нас всего?
Два, три, четыре... Стулья ближе сдвинем,
За тех, кто опоздал на торжество,
С хозяйкой дома первый тост поднимем.
Но если опоздать случится мне
И ты, меня коря за опозданье,
Услышишь вдруг, как кто-то в тишине
Шепнет, что бесполезно ожиданье,-
Не отменяй с друзьями торжество.
Что из того, что я тебе всех ближе,
Что из того, что я любил, что из того,
Что глаз твоих я больше не увижу?
Мы собирались здесь, как равные, потом
Вдвоем — ты только мне была дана судьбою,
Но здесь, за этим дружеским столом,
Мы были все равны перед тобою.
Потом ты можешь помнить обо мне,
Потом ты можешь плакать, если надо,
И, встав к окну в холодной простыне,
Просить у одиночества пощады.
Но здесь не смей слезами и тоской
По мне по одному лишать последней чести
Всех тех, кто вместе уезжал со мной
И кто со мною не вернулся вместе.
Поставь же нам стаканы заодно
Со всеми! Мы еще придем нежданно.
Пусть кто-нибудь живой нальет вино
Нам в наши молчаливые стаканы.
Еще вы трезвы. Не пришла пора
Нам приходить, но мы уже в дороге,
Уж била полночь... Пейте ж до утра!
Мы будем ждать рассвета на пороге,
Кто лгал, что я на праздник не пришел?
Мы здесь уже. Когда все будут пьяны,
Бесшумно к вам подсядем мы за стол
И сдвинем за живых бесшумные стаканы.
К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча,
Как в дни войны, придут слуга покорный твой
И все его друзья, кто будет жив к той ночи.
Хочу, чтоб ты и в эту ночь была
Опять той женщиной, вокруг которой
Мы изредка сходились у стола
Перед окном с бумажной синей шторой.
Басы зениток за окном слышны,
А радиола старый вальс играет,
И все в тебя немножко влюблены,
И половина завтра уезжает.
Уже шинель в руках, уж третий час,
И вдруг опять стихи тебе читают,
И одного из бывших в прошлый раз
С мужской ворчливой скорбью вспоминают.
Нет, я не ревновал в те вечера,
Лишь ты могла разгладить их морщины.
Так краток вечер, и - пора! Пора!-
Трубят внизу военные машины.
С тобой наш молчаливый уговор -
Я выходил, как равный, в непогоду,
Пересекал со всеми зимний двор
И возвращался после их ухода.
И даже пусть догадливы друзья -
Так было лучше, это б нам мешало.
Ты в эти вечера была ничья.
Как ты права - что прав меня лишала!
Не мне судить, плоха ли, хороша,
Но в эти дни лишений и разлуки
В тебе жила та женская душа,
Тот нежный голос, те девичьи руки,
Которых так недоставало им,
Когда они под утро уезжали
Под Ржев, под Харьков, под Калугу, в Крым.
Им девушки платками не махали,
И трубы им не пели, и жена
Далеко где-то ничего не знала.
А утром неотступная война
Их вновь в свои объятья принимала.
В последний час перед отъездом ты
Для них вдруг становилась всем на свете,
Ты и не знала страшной высоты,
Куда взлетала ты в минуты эти.
Быть может, не любимая совсем,
Лишь для меня красавица и чудо,
Перед отъездом ты была им тем,
За что мужчины примут смерть повсюду,-
Сияньем женским, девочкой, женой,
Невестой - всем, что уступить не в силах,
Мы умираем, заслонив собой
Вас, женщин, вас, беспомощных и милых.
Знакомый с детства простенький мотив,
Улыбка женщины - как много и как мало...
Как ты была права, что, проводив,
При всех мне только руку пожимала.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но вот наступит мир, и вдруг к тебе домой,
К двенадцати часам, шумя, смеясь, пророча,
Как в дни войны, придут слуга покорный твой
И все его друзья, кто будет жив к той ночи.
Они придут еще в шинелях и ремнях
И долго будут их снимать в передней -
Еще вчера война, еще всего на днях
Был ими похоронен тот, последний,
О ком ты спросишь,- что ж он не пришел?-
И сразу оборвутся разговоры,
И все заметят, как широк им стол,
И станут про себя считать приборы.
А ты, с тоской перехватив их взгляд,
За лишние приборы в оправданье,
Шепнешь: "Я думала, что кто-то из ребят
Издалека приедет с опозданьем..."
Но мы не станем спорить, мы смолчим,
Что все, кто жив, пришли, а те, что опоздали,
Так далеко уехали, что им
На эту землю уж поспеть едва ли.
Ну что же, сядем. Сколько нас всего?
Два, три, четыре... Стулья ближе сдвинем,
За тех, кто опоздал на торжество,
С хозяйкой дома первый тост поднимем.
Но если опоздать случится мне
И ты, меня коря за опозданье,
Услышишь вдруг, как кто-то в тишине
Шепнет, что бесполезно ожиданье,-
Не отменяй с друзьями торжество.
Что из того, что я тебе всех ближе,
Что из того, что я любил, что из того,
Что глаз твоих я больше не увижу?
Мы собирались здесь, как равные, потом
Вдвоем — ты только мне была дана судьбою,
Но здесь, за этим дружеским столом,
Мы были все равны перед тобою.
Потом ты можешь помнить обо мне,
Потом ты можешь плакать, если надо,
И, встав к окну в холодной простыне,
Просить у одиночества пощады.
Но здесь не смей слезами и тоской
По мне по одному лишать последней чести
Всех тех, кто вместе уезжал со мной
И кто со мною не вернулся вместе.
Поставь же нам стаканы заодно
Со всеми! Мы еще придем нежданно.
Пусть кто-нибудь живой нальет вино
Нам в наши молчаливые стаканы.
Еще вы трезвы. Не пришла пора
Нам приходить, но мы уже в дороге,
Уж била полночь... Пейте ж до утра!
Мы будем ждать рассвета на пороге,
Кто лгал, что я на праздник не пришел?
Мы здесь уже. Когда все будут пьяны,
Бесшумно к вам подсядем мы за стол
И сдвинем за живых бесшумные стаканы.
Peace will be signed, and suddenly to your home,
By twelve o'clock, noisy, laughing, prophesying,
As in the days of war, your servant will come
And all his friends who will be alive by that night.
I want you to be this night
Again the woman around whom
We occasionally met at the table
In front of the window with a paper blue curtain.
Bass flares outside the window can be heard
And the old waltz radio plays,
And everyone is in love with you a little bit
And half the day is leaving.
Already overcoat in hand, the third hour already,
And suddenly again they read poems to you,
And one of the former last time
With male grumpy grief remember.
No, I was not jealous of those evenings
Only you could smooth their wrinkles.
So brief evening, and - it's time! It's time! -
Trumpeting war machines down below.
With you our tacit agreement -
I went out as an equal, in bad weather,
Crossing with all the winter yard
And he returned after their departure.
And even let shrewd friends -
So it was better, it would bother us.
You were a draw these evenings.
How are you right - that deprived me of the right!
It’s not for me to judge whether it’s bad or good
But these days of hardship and separation
That woman's soul lived in you,
That gentle voice, those girlish hands,
Which they lacked so much
When they left in the morning
Under Rzhev, under Kharkov, under Kaluga, to the Crimea.
They girls did not wave handkerchiefs,
And they did not sing the pipes, and his wife
Far somewhere knew nothing.
And in the morning relentless war
They took her in their arms again.
At the last hour before leaving you
For them, suddenly became everything in the world,
You did not know the terrible height
Where you flew in these minutes.
Perhaps not loved at all,
Only for me is beauty and wonder
Before leaving you were him
For which men will die everywhere, -
The radiance of women, girl, wife,
Bride - all that can not give in,
We die shielding ourselves
You women, you, helpless and lovely.
A simple motive familiar from childhood,
A woman's smile - how much and how little ...
How were you right that by spending,
For all I just shook hands.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
But then peace will come, and suddenly to your home,
By twelve o'clock, noisy, laughing, prophesying,
As in the days of war, your servant will come
And all his friends who will be alive by that night.
They will come in overcoats and belts
And they will shoot them for a long time in the front -
Yesterday the war, just the other day
They buried the last one
Who do you ask, why didn’t he come?
And immediately break the conversation,
And everyone will notice how wide the table is,
And they will begin to count instruments.
And you, with longing catching their gaze,
For extra devices in justification,
You whisper: "I thought that some of the guys
From afar will arrive late ... "
But we will not argue, we will keep silent,
That all who are alive came, and those that were late,
So far left that they
On this land, it’s hard to keep up.
Well, let's sit down. How many of us all?
Two, three, four ... Move the chairs closer,
For those who are late for the celebration,
We will raise the first toast with the mistress of the house.
But if I happen to be late
And you, reproaching me for being late,
Hear suddenly, like someone in silence
Whispers that useless expectation, -
Do not cancel the celebration with friends.
What from the fact that I am closer to you all
What of what I loved, what of that
That I will never see your eyes?
We were going here as equals, then
Together - you were only given to me by fate,
But here, at this friendly table,
We were all equal before you.
Then you can remember me,
Then you can cry, if necessary,
And standing up to the window in the cold sheet,
Ask for loneliness for mercy.
But here do not you dare tears and longing
For me, one by one to deprive the last honor
All those who left with me
And who with me did not return together.
Give us the glasses at the same time
With all! We will come unexpectedly.
Let someone live pour wine
Us in our silent glasses.
You are also sober. It is not time
We are coming, but we are already on the road,
Already beat midnight ... Drink till the morning!
We will wait for the dawn on the threshold,
Who lied that I did not come to the festival?
We are here already. When everyone is drunk,
Silently sit down at the table.
And move for the living silent glasses.
By twelve o'clock, noisy, laughing, prophesying,
As in the days of war, your servant will come
And all his friends who will be alive by that night.
I want you to be this night
Again the woman around whom
We occasionally met at the table
In front of the window with a paper blue curtain.
Bass flares outside the window can be heard
And the old waltz radio plays,
And everyone is in love with you a little bit
And half the day is leaving.
Already overcoat in hand, the third hour already,
And suddenly again they read poems to you,
And one of the former last time
With male grumpy grief remember.
No, I was not jealous of those evenings
Only you could smooth their wrinkles.
So brief evening, and - it's time! It's time! -
Trumpeting war machines down below.
With you our tacit agreement -
I went out as an equal, in bad weather,
Crossing with all the winter yard
And he returned after their departure.
And even let shrewd friends -
So it was better, it would bother us.
You were a draw these evenings.
How are you right - that deprived me of the right!
It’s not for me to judge whether it’s bad or good
But these days of hardship and separation
That woman's soul lived in you,
That gentle voice, those girlish hands,
Which they lacked so much
When they left in the morning
Under Rzhev, under Kharkov, under Kaluga, to the Crimea.
They girls did not wave handkerchiefs,
And they did not sing the pipes, and his wife
Far somewhere knew nothing.
And in the morning relentless war
They took her in their arms again.
At the last hour before leaving you
For them, suddenly became everything in the world,
You did not know the terrible height
Where you flew in these minutes.
Perhaps not loved at all,
Only for me is beauty and wonder
Before leaving you were him
For which men will die everywhere, -
The radiance of women, girl, wife,
Bride - all that can not give in,
We die shielding ourselves
You women, you, helpless and lovely.
A simple motive familiar from childhood,
A woman's smile - how much and how little ...
How were you right that by spending,
For all I just shook hands.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
But then peace will come, and suddenly to your home,
By twelve o'clock, noisy, laughing, prophesying,
As in the days of war, your servant will come
And all his friends who will be alive by that night.
They will come in overcoats and belts
And they will shoot them for a long time in the front -
Yesterday the war, just the other day
They buried the last one
Who do you ask, why didn’t he come?
And immediately break the conversation,
And everyone will notice how wide the table is,
And they will begin to count instruments.
And you, with longing catching their gaze,
For extra devices in justification,
You whisper: "I thought that some of the guys
From afar will arrive late ... "
But we will not argue, we will keep silent,
That all who are alive came, and those that were late,
So far left that they
On this land, it’s hard to keep up.
Well, let's sit down. How many of us all?
Two, three, four ... Move the chairs closer,
For those who are late for the celebration,
We will raise the first toast with the mistress of the house.
But if I happen to be late
And you, reproaching me for being late,
Hear suddenly, like someone in silence
Whispers that useless expectation, -
Do not cancel the celebration with friends.
What from the fact that I am closer to you all
What of what I loved, what of that
That I will never see your eyes?
We were going here as equals, then
Together - you were only given to me by fate,
But here, at this friendly table,
We were all equal before you.
Then you can remember me,
Then you can cry, if necessary,
And standing up to the window in the cold sheet,
Ask for loneliness for mercy.
But here do not you dare tears and longing
For me, one by one to deprive the last honor
All those who left with me
And who with me did not return together.
Give us the glasses at the same time
With all! We will come unexpectedly.
Let someone live pour wine
Us in our silent glasses.
You are also sober. It is not time
We are coming, but we are already on the road,
Already beat midnight ... Drink till the morning!
We will wait for the dawn on the threshold,
Who lied that I did not come to the festival?
We are here already. When everyone is drunk,
Silently sit down at the table.
And move for the living silent glasses.
У записи 2 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Олеся Акимова
