Кстати, длинная, но просто расставляющая всё по полочкам цитата из "Человек ли это?" Примо Леви:
Кто не смог стать организатором, комбинатором или придурком (как выразительны эти страшные термины!), тому была одна дорога — в доходяги. Третьего в концентрационном лагере не дано, хотя в обычной жизни третий вариант существует.
Стать доходягой проще простого. Для этого нужно никогда не нарушать заведенного порядка, не есть ничего сверх положенного рациона, выполнять все требования, предъявляемые к хефтлингу на работе и в лагере. Опыт показывает, что при соблюдении этих условий лишь в исключительных случаях можно протянуть больше трех месяцев. Все доходяги, которые были отправлены в газовые камеры, имели одну и ту же историю, а точнее сказать, не имели никакой истории: они просто спускались все ниже и ниже, до самого дна, как горный ручей, который течет и течет, пока не достигнет моря. Вступив в лагерь, они либо от присущей им беспомощности, либо от невезения, либо по неблагоприятному стечению обстоятельств быстро оказывались сломленными, не сделав даже попытки приспособиться: не учили немецкий, не старались разобраться в чудовищной путанице инструкций, положений и запретов, а превращались в ходячие трупы, и ничто уже не могло спасти их от селекции или от смерти в результате истощения.
Жизнь их коротка, а количество неисчислимо, это они — Muselmanner, доходяги, канувшие — нерв лагеря; это они, каждый раз другие и всегда одни и те же, бредут в молчании безымянной толпой, с трудом передвигая ноги; это они, уже не люди, с потухшим внутренним светом, слишком опустошенные, чтобы испытывать страдание. Трудно назвать их живыми, трудно назвать смертью их смерть, перед лицом которой они не испытывают страха, потому что слишком устали, чтобы ее осознать.
Они живут в моей памяти без лиц, и, если бы мне дано было создать образ, вмещающий в себя все зло, причиненное в наше время человеку, я изобразил бы так хорошо знакомое мне изможденное существо со сгорбленной спиной и понурой головой, в лице и в глазах которого нельзя прочесть и намека на мысль.
Если у всех канувших одна отсутствующая история и одна прямая дорога в небытие, то к спасению ведут разные пути — тернистые и непредсказуемые.
Кто не смог стать организатором, комбинатором или придурком (как выразительны эти страшные термины!), тому была одна дорога — в доходяги. Третьего в концентрационном лагере не дано, хотя в обычной жизни третий вариант существует.
Стать доходягой проще простого. Для этого нужно никогда не нарушать заведенного порядка, не есть ничего сверх положенного рациона, выполнять все требования, предъявляемые к хефтлингу на работе и в лагере. Опыт показывает, что при соблюдении этих условий лишь в исключительных случаях можно протянуть больше трех месяцев. Все доходяги, которые были отправлены в газовые камеры, имели одну и ту же историю, а точнее сказать, не имели никакой истории: они просто спускались все ниже и ниже, до самого дна, как горный ручей, который течет и течет, пока не достигнет моря. Вступив в лагерь, они либо от присущей им беспомощности, либо от невезения, либо по неблагоприятному стечению обстоятельств быстро оказывались сломленными, не сделав даже попытки приспособиться: не учили немецкий, не старались разобраться в чудовищной путанице инструкций, положений и запретов, а превращались в ходячие трупы, и ничто уже не могло спасти их от селекции или от смерти в результате истощения.
Жизнь их коротка, а количество неисчислимо, это они — Muselmanner, доходяги, канувшие — нерв лагеря; это они, каждый раз другие и всегда одни и те же, бредут в молчании безымянной толпой, с трудом передвигая ноги; это они, уже не люди, с потухшим внутренним светом, слишком опустошенные, чтобы испытывать страдание. Трудно назвать их живыми, трудно назвать смертью их смерть, перед лицом которой они не испытывают страха, потому что слишком устали, чтобы ее осознать.
Они живут в моей памяти без лиц, и, если бы мне дано было создать образ, вмещающий в себя все зло, причиненное в наше время человеку, я изобразил бы так хорошо знакомое мне изможденное существо со сгорбленной спиной и понурой головой, в лице и в глазах которого нельзя прочесть и намека на мысль.
Если у всех канувших одна отсутствующая история и одна прямая дорога в небытие, то к спасению ведут разные пути — тернистые и непредсказуемые.
By the way, a long, but just putting everything on the shelves quote from "Is this a man?" Primo Levy:
Who could not become an organizer, a combinator or a moron (how terrible these terrible terms are expressive!), That was one way - to goners. There is no third in the concentration camp, although in ordinary life a third option exists.
Becoming a goner is easy. To do this, you must never break the routine, there is nothing in excess of the prescribed diet, to fulfill all the requirements for heftling at work and in the camp. Experience shows that if these conditions are met, only in exceptional cases can it be extended for more than three months. All the gonads who were sent to the gas chambers had the same story, or rather, had no history: they simply went lower and lower, to the very bottom, like a mountain stream that flows and flows until it reaches seas. Upon entering the camp, either due to their inherent helplessness, or from bad luck, or due to an unfavorable combination of circumstances, they quickly turned out to be broken, without even making an attempt to adapt: they did not learn German, did not try to understand the monstrous confusion of instructions, provisions and prohibitions, but turned into walking ones corpses, and nothing could save them from selection or from death as a result of exhaustion.
Their lives are short, and their number is innumerable; they are the Muselmanner, goners, sunken, the nerve of the camp; it is they, each time different and always the same, wandering in silence to the nameless crowd, with difficulty moving their legs; they are no longer people, with an extinct inner light, too exhausted to suffer. It is difficult to call them alive, it is difficult to call death their death, in the face of which they do not feel fear, because they are too tired to realize it.
They live in my memory without faces, and if I was given the opportunity to create an image that embodies all the evil done to man in our time, I would depict a haggard creature so familiar to me with a hunched back and a saggy head, in the face and in whose eyes cannot be read and a hint of thought.
If all those who have sunk have one missing story and one straight road to non-existence, then different paths lead to salvation - thorny and unpredictable.
Who could not become an organizer, a combinator or a moron (how terrible these terrible terms are expressive!), That was one way - to goners. There is no third in the concentration camp, although in ordinary life a third option exists.
Becoming a goner is easy. To do this, you must never break the routine, there is nothing in excess of the prescribed diet, to fulfill all the requirements for heftling at work and in the camp. Experience shows that if these conditions are met, only in exceptional cases can it be extended for more than three months. All the gonads who were sent to the gas chambers had the same story, or rather, had no history: they simply went lower and lower, to the very bottom, like a mountain stream that flows and flows until it reaches seas. Upon entering the camp, either due to their inherent helplessness, or from bad luck, or due to an unfavorable combination of circumstances, they quickly turned out to be broken, without even making an attempt to adapt: they did not learn German, did not try to understand the monstrous confusion of instructions, provisions and prohibitions, but turned into walking ones corpses, and nothing could save them from selection or from death as a result of exhaustion.
Their lives are short, and their number is innumerable; they are the Muselmanner, goners, sunken, the nerve of the camp; it is they, each time different and always the same, wandering in silence to the nameless crowd, with difficulty moving their legs; they are no longer people, with an extinct inner light, too exhausted to suffer. It is difficult to call them alive, it is difficult to call death their death, in the face of which they do not feel fear, because they are too tired to realize it.
They live in my memory without faces, and if I was given the opportunity to create an image that embodies all the evil done to man in our time, I would depict a haggard creature so familiar to me with a hunched back and a saggy head, in the face and in whose eyes cannot be read and a hint of thought.
If all those who have sunk have one missing story and one straight road to non-existence, then different paths lead to salvation - thorny and unpredictable.
У записи 6 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Лев Ujw
