Каждый раз она приходила, и после того, как - Запись на стене пользователя Миша Бо в Вконтакте. Комментарии и лайки к записи.

Миша Бо

Каждый раз она приходила, и после того, как мы в постели оставляли все силы, не одеваясь, заползала на подоконник и отгораживалась от меня занавеской. Я жил на втором этаже напротив дома с кучей окон, так что её могли видеть как гуляющие по двору люди, так и зеваки-соседи. Но ей всегда было плевать на такие мелочи. Порой казалось, что ей было на всё плевать, она была лёгкой, как та самая занавеска, будто ведомая ветром, приходила и уходила, когда этого хотелось именно ей, а может ему… Я всё время боялся, что она не вернётся, но никогда об этом не говорил. Мы очень редко смеялись, словно стеснялись своей весёлости. Порой она задерживалась у меня на несколько дней, и мы вели долгие беседы о странах, которые никогда не сможем с ней посетить и о стихах, которые никогда уже не услышим в исполнении автора. Мечтали, что назовём сына Голиафом, дабы избавить его от любых человеческих слабостей, но при этом точно знали, что никакой семьи никогда не создадим. Она практически ничего о себе не рассказывала, я даже не знал сколько ей было лет. Зато мне был известен каждый изгиб её тела, каждый шрам, каждая родинка. Мне не хотелось знать о её жизни вне моей комнаты, хотя и раздирало желание разгадать её сущность, но сделать это было так же сложно, как развязывать шнурки обмороженными на долгой прогулке пальцами. Мне кажется, её любимым цветом был красный и то, скорее всего, я это решил лишь потому, что мы пили только приносимое ею красное сухое.
Однажды, после очередной постельной битвы, она посмотрела на меня парализующе грустным взглядом и сказала: «Мне кажется, я тебя люблю», после чего пошла в душ. Но вопреки сложившейся традиции - выходить мокрой, не вытершись, была невыносимо сухой, хотя я и слышал как бежала вода. После этого она неспешно оделась, допила остатки вина и ушла, чтобы больше никогда не вернуться. С тех пор у меня на подоконнике уже несколько лет растёт кактус.

Each time she came, and after we left all our strength in bed, without dressing, crawled onto the windowsill and fenced off with a curtain. I lived on the second floor opposite the house with a bunch of windows, so that both people walking around the courtyard and onlookers could see it. But she always did not care about such trifles. Sometimes it seemed that she didn’t give a damn, she was light, like that curtain, as if driven by the wind, came and went when she wanted it, or maybe he ... I was always afraid that she wouldn’t return, but never I didn’t say that. We very rarely laughed, as if shy of our gaiety. Sometimes she stayed with me for several days, and we had long conversations about countries that we could never visit with her and about poems that we would never hear in the performance of the author. They dreamed that we would call our son Goliath in order to rid him of any human weaknesses, but at the same time they knew for sure that we would never create a family. She practically did not tell anything about herself, I did not even know how old she was. But I knew every bend of her body, every scar, every mole. I didn’t want to know about her life outside my room, although I was torn by a desire to unravel her essence, but it was as difficult to untie the laces with my fingers frostbitten on a long walk. It seems to me that her favorite color was red, and that, most likely, I decided this only because we drank only the dry red brought by her.
Once, after another bed battle, she looked at me with a paralyzing sad look and said: “I think I love you,” and then went into the shower. But contrary to tradition, it was unbearably dry to go out wet without wiping, although I heard the water running. After that, she slowly dressed, drank the rest of the wine, and left so she would never return. Since then, a cactus has been growing on my windowsill for several years.