Сегодня Элик был на премьере новой постановки оперы Рахманинова "Алеко". Элику очень понравилось! Сначала он выпил шампанского в подвале Консерватории, что стоит напротив Мариинского. Шампанское было полусладкое, но это ничего ведь правда, не все же кислятиной себя тешить! Кстати проникнуть в этот подвал не так-то легко для людей ростом выше 5и футов - низкие проходы, где должны быть двери, катакомбы, потолки, зато когда зашли в кладовую всего реквизита театра, тут Элику выпала честь посидеть на троне (всего лишь реквизит, но шутка ли!) самого Бориса-царя из одноименной постановки! А это уже не хухры-мухры, тут дело такое! Стол накрыт, подкрались отстававшие: старая работница культуры, которая еще помнит! и бывший балерун, а ныне помощник по хореографии, средних лет, который учился у преподавателя у которого и сам Лиепа уроки брал! В порыве нежности и восторга разбили бокал во время чоканья со статистом, пили за годовщину Ледового Побоища! Эх, мать! А потом за день рожденье известного французского живописца Жана Оноре Фрагонара, кое тоже выдалось на сегодня! А потом живо за разговорами, и шутками приголубившегося балеруна, чуть не прозевали начало оперы. Поднялись наверх, за кулисы, мимо приготовляющихся танцовщиц, и доигрывающих последнюю партию в домино певцов, вышли в зал, который полон народа, и все-таки нашли место поближе к оркестровой яме, к скрипкам, чтобы трубы слишком не гремели с другой стороны, и вот открывается занавес, и начинается представление на стихи Пушкина и музыку молодого (19 лет) Рахманинова, а хореографию не знаю кого, только "Табор уходит в небо" по этому снят, и темно, прожекторы наводят луч на лицо неславянской расы, а монголоидной, солиста - Боже, как он пел! Как болел комок у меня в горле! Как он пел! В паузах между ариями танцовщицы в страстной манере закидывали ножки а ля цыганок, и па, па! И вот финал: убитые Алеко, без меча зарезанные (маленькая оплошность. Видимо солист так переволновался и вошел в образ, что кинжал забыл, он и не понадобился, никто ничего не заметил... кроме специалистов) Земфира со любовником, тенором, обнаженным по пояс, к восторгу милых дам. Их увозят на тачке, колесо скрипит, убитого горем Алеко изгоняют из табора. "Опять один..." - скрежещет он, не голосом, душой. Занавес. Публика апплодирует, кто стоя, браво! бис! несколько раз вызывают на поклон, солистов заваливают цветами! Все под впечатлением. Мы идем за кулису, там толпа народу, статисты, артисты, вытерающие пот, и не могущие не радоваться, ведь здесь все их друзья, родственники, и просто завсегдатаи, и все поздравляют друг друга по несколько раз, улыбки на лицах, сплошной праздник! Такой короткий, но такой! Ради этого они и выступают, ради слез в глазах тех кого мучит голод по искусству, и тех, кто пришел и ради развлекухи к которой так привык, а получил прямо в лицо... такой адреналин, удар! Я проскальзываю сквозь толпу, и нечаянно попадаю на казаха-Алеко, жму ему руку, высказываю свой восторг, он сам весь сияет, будто и не понимает что происходит, еще не вышел из роли, готов целовать пол и паркет, это я готов! А мне передалась его энергетика при рукопажимании, которую он набрал из зала, неслучайный случай! Идем дальше допивать то, что не допито, добивать то, что не добито, правильно! У нас по-другому и не может быть, мы дети гор, дети степей, ветра и берез! Все перемешано в крови у нас! верней у них! А этих бокалов, и не перебьешь, а с ума сойдешь, быстрее на пол упадешь при обилии тостов. Статист резаным бокалом пьет вино, оно шипит, а он чуть губ не опорол, но нет, лукав как бес, лих как гусар, изящен как вино. Это даже не счастье, это непонятно что! Что за слово такое, только помню, у меня все немое, не рот, а голова, рука, меня опасно выводить к открытому искусству, и я засиживаюсь в разговоре, пока столпотворение в гардеробе рассасывается, и вот запыхивающийся, запихивающий последний бутерброд, и снова сную, не попращавшись с артистом "больших и малых", и мадам мультур, наверх по лестнице с шероховатастями, которая является одновременно и курилкой с репетиторской, где до сих пор из темноты, с хорошей акустикой, доносится игра кого-то на тромбоне, лишь медь блестит из-за угла. Я уже вижу себя в гардеробной, как-бы сбоку, и как-бы не я, а кто-то третий видит Элика который хватает свою куртку, висящую последней в лесу пустых вешалок, извиняется за то, что запоздал как вечерний экспресс, и с запахом шампанского (так и просящимся в антураж того табора) после нескольких неудачных попыток покинуть помещение театра, в связи с закрытием его, все же находит ту потайную дверь, которая осталась не заперта специально для него. И вот меня уже несет, мокрый снег бьет в лицо, я снова в обыденном мире, в набитом автобусе где нету места встречам с чудесами, и кажется что и нет чудес, о, что за кратость эти высшие минуты, и что за сила так стремительно бросает меня то в это, то в то, то в круговерть, совершенно непонятно зачем, и обратно выхватывает меня на лютый снег и жижу под ногами, которая такая же, когда месил ее Рахманинов. Зачем не спал всю ночь я? И неужель та женщина, что легонько так всхлипывала рядом слева от меня при виде дикой грации природно-племенной, на фоне пламенем горящих штор, сама являлась их потомком? Как странно. Безумен и чудесен этот мир!
Today, Elik was at the premiere of the new production of Rachmaninov’s opera Aleko. Elik really liked it! First, he drank champagne in the basement of the Conservatory, which is opposite the Mariinsky. Champagne was semisweet, but it’s nothing, after all, it’s true; By the way, getting into this basement is not so easy for people taller than 5 feet — low passages where there should be doors, catacombs, ceilings, but when they went into the pantry of the entire theater props, here Elika was honored to sit on the throne (only props, but no joke!) of Boris Tsar himself from a production of the same name! And this is no longer khukh-mukhra, here it is! The table is set, the laggards crept up: an old cultural worker who still remembers! and a former ballerun, and now an assistant in choreography, middle-aged, who studied with a teacher from whom Liepa himself took lessons! In a fit of tenderness and delight, they broke a glass while clinking glasses with an extras, drank for the anniversary of the Ice Battle! Oh mother! And then for the birthday of the famous French painter Jean Honore Fragonard, something also happened today! And then lively behind the conversations, and the jokes of a sip ballerun, almost missed the beginning of the opera. We went upstairs, behind the scenes, past the preparing dancers, and playing the last part in the dominoes of the singers, went into the hall, which was full of people, and still found a place closer to the orchestra pit, to the violins, so that the pipes did not rattle too much on the other side, and then the curtain opens and the performance of Pushkin’s verses and the music of the young (19 years old) Rachmaninoff begins, and I don’t know who the choreography is, only “Tabor goes to heaven” is removed from this, and it’s dark, the spotlights aim a beam at the face of the non-Slavic race, and the Mongoloid, the soloist - God, how he sang! How sick a lump in my throat! How he sang! In the pauses between the arias of the dancer in a passionate manner they threw legs a la gypsy, and pa, pa! And here is the ending: Aleko killed, without a sword slaughtered (a small oversight. Apparently the soloist was so excited and entered the image that he forgot the dagger, he didn’t need it, nobody noticed anything ... except for the specialists) Zemfira with her lover, tenor, naked by belt, to the delight of lovely ladies. They are taken away on a wheelbarrow, the wheel creaks, heartbroken Aleko expelled from the camp. “Once again ...” he grumbles, not his voice, his soul. A curtain. The audience applauds, who is standing, bravo! bis! several times they bow down, the soloists are bombarded with flowers! Everything is impressed. We go backstage, there is a crowd of people, extras, artists wiping sweat, and can not help but rejoice, because here all their friends, relatives, and just patrons, and all congratulate each other several times, smiles on their faces, a continuous holiday! So short, but so! For the sake of this, they perform, for the sake of tears in the eyes of those who are tormented by hunger for art, and those who came and for the sake of amusement whom they were so used to, but got right in the face ... such adrenaline, a blow! I slip through the crowd, and inadvertently fall on Kazakh Aleko, shake his hand, express my enthusiasm, he shines all as if he does not understand what is happening, has not yet left the role, is ready to kiss the floor and parquet, I'm ready! And his energy was transmitted to me during the handshake, which he scored from the audience, a nonrandom event! We go further to finish what is not finished, to finish what is not finished is correct! It is different in our country and it cannot be, we are children of mountains, children of steppes, winds and birches! Everything is mixed in our blood! rather with them! And you won’t kill these glasses, but you’ll lose your mind, you’ll fall to the floor faster with lots of toasts. The statistician drinks wine with a cut glass, hissing, and he almost pinched his lips, but no, crafty like a demon, dashing like a hussar, graceful like wine. It’s not even happiness, it’s not clear what! What kind of word is this, I only remember that I have everything that is dumb, not my mouth, but my head, hand, it is dangerous to lead me to open art, and I sit around talking while the crowds in the wardrobe dissipate, and now the last sandwich is puffing, stuffing, and again dreaming, without saying goodbye to the artist of “big and small”, and Madame Multur, up the stairs with rough edges, which is also a smoking room with a tutorial room, where until now someone from the dark, with good acoustics, can hear someone playing the trombone, only copper glistens around the corner. I already see myself in the dressing room, as if from the side, and as if not me, but someone else sees Elik who grabs his jacket last hanging in the forest of empty hangers, apologizes for being late as an evening express, and with after several unsuccessful attempts to leave the theater’s premises, due to the closure of it, he still finds that secret door that has not been locked especially for him after the several unsuccessful attempts to leave the camp. And now it bears me, wet snow hits my face, I am again in the ordinary world, in a bus full of places where there is no room for meetings with miracles, and it seems that there are no miracles, oh, what are these supreme minutes, and what kind of strength is so swift it throws me into this, now into this, into a whirl, it’s completely incomprehensible why, and back it snatches me out into the fierce snow and I am sitting underfoot, which is the same as
У записи 8 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Эльдар Расулов
