Возвращение
Странный был тот день. Все странно было в нем – начиная от шума работающего агрегата, доносящегося сквозь падающий снег, и кончая тем, что город застыл, как в сказке. Снег ложился очень тихо, и все думали, что его уже не будет – весна не за горами – а он подарком снова возвращался прямо в руки.
Я вышел из дома, дошел до остановки. Неизвестно сколько было времени –известно, что день. Я сел в автобус и поехал незнамо куда и зачем. Мысли были рассеяны, и я не мог их собрать - они разбежались кто куда. Так и я, бежал-не бежал, следовал... их примеру. Помню людей стоявших на остановке, помню, что они были точно такие же как всегда. Ровно такие же... питерские люди. Все для них было по-старому – привычные дела, мысли – это для меня все было вновь – само забытое ощущение города, оставленного мною, по неясным до сих пор причинам много лет назад , начинало возвращаться воочию.
Помню милиционера, сидевшего прямо передо мной в автобусе. Я патологически боялся этих “людей в сером”, не потому, что у меня был дурной опыт общения с ними, нет – просто в нашей среде, в обществе были живы мифы о том что происходит с забранными “туда”молодыми людьми. Мифы это были или нет – до сих пор не знаю, ибо надо было проверить все самому. Но мифы были таковы, что держали в страхе людей
моего возраста, и превратились в своего рода фобию, которая стала нормой жизни.
На одной из остановок внутрь автобуса вошла одна девушка. Лицо ее привлекло мое внимание тем, наверное, что имело некоторые (большие, как мне показалось в ту минуту) сходства с лицом моей сестры, которое мне нравилось. Эта девушка вышла быстро, через пару остановок, и я никогда больше не видел ее после этого, но мне кажется я бы мог полюбить ее. Я еще недостаточно очерствел, чтобы уже не мочь ни в кого влюбиться. Но так бывает. Неизестно зачем и почему... Да, ее лицо явно симпатизировало мне...
...Мы проезжали Старообрядческий мост. По обеим сторонам дороги мелькали то тут, то там кресты Волковского кладбища, ни один из которых не создавал собою перпендикуляра по отношению к земле.
Внезапно у меня заболела голова. У меня так всегда, когда я еду – очень зыбкий вестибулярный аппарат. Плюс автобус действительно качало на неровностях улицы, кои мало где не имеются у нас в наличии по сравнению с “заморскими”.
Это кладбище очень дорого мне. Здесь похоронен мой дедушка, которого я так мало знал на своем веку – мне было 5-6 лет, когда он ушел, но говорят, он успел заложить во мне многое для развития личности, еще в том возрасте – ребенка-губки. Другой вопрос: получилось ли то, на что он возможно рассчитывал, составляя в будущее проекцию меня? Как бы мне хотелось вновь познакомиться с ним – уже тем кем я стал сейчас. Необходимо съездить на могилку, постоять, помолчать у ограды, послушать карканье ворон. Кладбищенские вороны всегда каркают как-то по-особенному – уныло и тревожно. Толи просто потому что ты стоишь среди могил и неровных линий, толи потому что они – такие.
Парень с потерянным лицом зашел в автобус и уединился в его головной части. Прежде чем пройти туда, он посмотрел на меня - что-то мышковское проскользнуло в нем, что-то в пропорциях челюсти и скул, не то - по отношению ко всем остальным частям головы, да и поношенное пальто – все как-то обращало на себя внимание. Снег еще не растаял у него в волосах – он недавно зашел – и совсем скоро, и пяти минут не прошло, влекомый снегом же, не имея сил остаться в теплом нутре транспорта, он вылез на улицу, с непокрытой головой, которая так жаждала добавки сверху.
Снег менял траекторию, косил параллельно крестам и даже больше – пытался пулями залетать во рты зевак. Было 1-ое Апреля, но смешного - ноль. За окном тоже ноль. Это было Апреля города, в котором пол и потолок в любом месте крайне схожи цветом, и лишь красноватые носы некоторых мерзляков, вроде меня, а некоторых и любителей кабаков немножко иногда разбавляют окрестный рисунок, если не замечать еще и рекламные вывески утыканные во все дыры, красующиеся на домах, пытающиеся вырвать человека, каждая чем-то своим, из хищных лап принца на белом коне, учавствующего в церемонии последнего посыпания пеплом.
Когда автобус приехал на свою конечную остановку, и я вышел наружу, спектр зрения мгновенно сузился. Снег шел так сильно, что мне нужен был бы повадырь... если б я знал куда шел. Отчасти-то я догадывался. Мне надо было на встречу с таинственным гостем. Гость, некто –“петербуржец” знал, где меня найти – а я нет. Это была чистая импровизация, которая продолжается до сих пор – вся жизнь такова. Но поскольку не было определенного места назначения, я не особо беспокоился о том найду ли дорогу, коли она может быть абсолютно любой.
Вокруг попадались лица, у которых так-же узились глаза, как и у меня – я не мог видеть свой взгляд со стороны, но представить свою гримасу по их – не трудно. Я шел вдоль улицы долго - не медленно, и не быстро – шел. Не помню о чем я думал. Как я повторяю снова: мысли были рассеянны, и ничего не должно было произойти. Ничего и не произойдет. Ведь оно уже происходит. Я начинал чувствовать биение токов у себя в груди, реагирующих на внешние раздражители – запахи и звуки, все превращалось медленно, но верно в сладкое дежавю, но еще слаще было неузнавание... того, чего я фактически и не мог знать – там, где я не был – каждая арка, как капиляр ведущий от сосуда улицы в незнакомые колодцы, в которые проваливаешься тот-час же как задерешь голову, будь на улице ясная погода.
Вдруг неожиданно в окне я заметил блик, который никогда бы не узнал, если б не навязчивость его, проникавшая в мозг – неужели это Он? – тот человек, который должен был встретить меня в неизвестном месте!? Но в остановившемся зеркале, я разглядывал только лишь себя. Что-то странное было в моем выражении. Неужели я так всегда хожу? Наверное люди обращают на это внимание? Что это за блеск в глазах, откуда он? И эти вечные круги ада под глазами! Наверное это было ощущение неясности возвращения всего на свои места. А чего именно? Собственно я сам и есть это “чего”. Меня не было так давно, что я во сне грезил об этих минутах, но знал, что они были не на яву, а теперь все, что я так долго воссоздавал, оказывается реально!? Я иду по городу, во-первых моего детства, во-вторых по “самому фантастическому” на земле, которому многие типы поражались, хотя чего стоит поражаться только самим этим типам! Но ведь правда! Неужто случилось так, что я теперь стою здесь, пусть в нескончаемом потоке мерзлой ваты льющей сверху, но все же это не кто-то, а я, я! – отражаюсь в стекле этого... злачного заведения, в названии которого запоминается старообрядческая буква Ять на конце(это вошло в моду?) А разве было время когда эта буква была запрещена? Может быть и не было вовсе!? Как быстро проносятся столетия, как мгновенно запечатлелись миллионы судеб в исторических книгах, в которые мы еще иногда заглядываем, дабы понять что-то, али и чисто из любопытства, а то - от скуки, как вон те пьющие физиономии за окном, которые повернулись ко мне теперь с выражением некоторого удивления – почему этот господин не уходит, а продолжает смотреть в их сторону, что-то не так? Недовольство казалось начало бы тут-же возрастать, если бы... Что ж, я не настаиваю, ухожу, оставляя эти алые лица в кругу их тепершнего интереса впитывания разных соков в свои организмы. Да и какой я господин!?
Я ушел, оставив позади витрину, которая и не думала двигаться. Этих витрин были еще и еще - десятки, так-же как и стен старинных зданий, что на своем веку повидали не так уж и мало, если они вообще умеют видеть, даже в грезах заядлых кокоинистов.
Белый кокоин с неба похоже не имел свойства заканчиваться, (этого добра у нас всегда хватает, и на таких парней как Адольф, и на таких как Бона...) он (снег) был так-же бесконечен, как и его источник – небо. То небо, что должно было присниться одному поэту, обитавшему под ним не так давно. Вот и мне оно снилось. Снилось буд-то я иду по этим улицам, и во сне от непонятно чего, от тоски ли по невозможности разрешиться сему в яви, когда я страдал за тридявять земель отсюда, не находя себе места, от того что мой хвост не подходит ни к одной кобыле, или от... скорее всего от тоски хотелось, да, плакать, и еще верить, что все случится, и я во что бы то ни стало стАну одним из 5 миллионов северо-пальмирцев. Во сне заокеанском все казалось расплывчатым, нечетким, то Невский, на котором я вдруг обнаруживался, ради веселой компании, завсегдАтаем которой являлся; то более далекие стороны, когда центральные кончались – дабы счастливый миг мог продолжиться иль повториться. Но все представало своеобразно, через субъективные впечатления, шестые чувствы. Вот дом старинный, в котором когда-то жили аристократы, а теперь никто... видимо. Если ты взором попадаешь в него, влетая парой глаз через открытое окно старинного балкона, прямиком на второй этаж, и, не задевая прозрачных штор, медузами волнующихся на ветру, попадаешь внутрь, не заставая там никого, кроме кресел, люстр, подсвечников, тяжелых комодов, и уже думаешь улетать, как вдруг откуда-то (ясно – из опочивален!) невнятно стоны не применут начать доноситься, тебе на то, что жизнь все еще продолжается в этом продуваемом насквозь музее.
А сейчас в такие окна налетело бы много зверьков-снежинок, они заплели бы кружева хаотичного танца, не опускаясь на лакировку пола - ни в коей мере, чтобы не задеть застывшей картины, не нарушить ее тайны, а лишь дополнить. Воистину то было б чудо! И оно было! было! – так ярко - буд-то наяву!
Но вот я отвожу свой взгляд от штор, и чешу себе дальше, через такое же количество слякоти и следов, могущих привести куда угодно, в любую точку мира. Пытаюсь разглядеть на доме табличку, но название плохо видно: Мыт-нин-ская? Мыт-ищен-ская? А может быть Мыт-арская? Нет, ну это уж слишком!
За несколько дней до моего приезда сюда, я, будучи все еще “ссыльным”, впервые в жизни достал карту моего будущего пристанища, и стал изучать планы, маршруты, как я буду ходить по ним, заново познавая себя через город ночей, и, набравшись
Странный был тот день. Все странно было в нем – начиная от шума работающего агрегата, доносящегося сквозь падающий снег, и кончая тем, что город застыл, как в сказке. Снег ложился очень тихо, и все думали, что его уже не будет – весна не за горами – а он подарком снова возвращался прямо в руки.
Я вышел из дома, дошел до остановки. Неизвестно сколько было времени –известно, что день. Я сел в автобус и поехал незнамо куда и зачем. Мысли были рассеяны, и я не мог их собрать - они разбежались кто куда. Так и я, бежал-не бежал, следовал... их примеру. Помню людей стоявших на остановке, помню, что они были точно такие же как всегда. Ровно такие же... питерские люди. Все для них было по-старому – привычные дела, мысли – это для меня все было вновь – само забытое ощущение города, оставленного мною, по неясным до сих пор причинам много лет назад , начинало возвращаться воочию.
Помню милиционера, сидевшего прямо передо мной в автобусе. Я патологически боялся этих “людей в сером”, не потому, что у меня был дурной опыт общения с ними, нет – просто в нашей среде, в обществе были живы мифы о том что происходит с забранными “туда”молодыми людьми. Мифы это были или нет – до сих пор не знаю, ибо надо было проверить все самому. Но мифы были таковы, что держали в страхе людей
моего возраста, и превратились в своего рода фобию, которая стала нормой жизни.
На одной из остановок внутрь автобуса вошла одна девушка. Лицо ее привлекло мое внимание тем, наверное, что имело некоторые (большие, как мне показалось в ту минуту) сходства с лицом моей сестры, которое мне нравилось. Эта девушка вышла быстро, через пару остановок, и я никогда больше не видел ее после этого, но мне кажется я бы мог полюбить ее. Я еще недостаточно очерствел, чтобы уже не мочь ни в кого влюбиться. Но так бывает. Неизестно зачем и почему... Да, ее лицо явно симпатизировало мне...
...Мы проезжали Старообрядческий мост. По обеим сторонам дороги мелькали то тут, то там кресты Волковского кладбища, ни один из которых не создавал собою перпендикуляра по отношению к земле.
Внезапно у меня заболела голова. У меня так всегда, когда я еду – очень зыбкий вестибулярный аппарат. Плюс автобус действительно качало на неровностях улицы, кои мало где не имеются у нас в наличии по сравнению с “заморскими”.
Это кладбище очень дорого мне. Здесь похоронен мой дедушка, которого я так мало знал на своем веку – мне было 5-6 лет, когда он ушел, но говорят, он успел заложить во мне многое для развития личности, еще в том возрасте – ребенка-губки. Другой вопрос: получилось ли то, на что он возможно рассчитывал, составляя в будущее проекцию меня? Как бы мне хотелось вновь познакомиться с ним – уже тем кем я стал сейчас. Необходимо съездить на могилку, постоять, помолчать у ограды, послушать карканье ворон. Кладбищенские вороны всегда каркают как-то по-особенному – уныло и тревожно. Толи просто потому что ты стоишь среди могил и неровных линий, толи потому что они – такие.
Парень с потерянным лицом зашел в автобус и уединился в его головной части. Прежде чем пройти туда, он посмотрел на меня - что-то мышковское проскользнуло в нем, что-то в пропорциях челюсти и скул, не то - по отношению ко всем остальным частям головы, да и поношенное пальто – все как-то обращало на себя внимание. Снег еще не растаял у него в волосах – он недавно зашел – и совсем скоро, и пяти минут не прошло, влекомый снегом же, не имея сил остаться в теплом нутре транспорта, он вылез на улицу, с непокрытой головой, которая так жаждала добавки сверху.
Снег менял траекторию, косил параллельно крестам и даже больше – пытался пулями залетать во рты зевак. Было 1-ое Апреля, но смешного - ноль. За окном тоже ноль. Это было Апреля города, в котором пол и потолок в любом месте крайне схожи цветом, и лишь красноватые носы некоторых мерзляков, вроде меня, а некоторых и любителей кабаков немножко иногда разбавляют окрестный рисунок, если не замечать еще и рекламные вывески утыканные во все дыры, красующиеся на домах, пытающиеся вырвать человека, каждая чем-то своим, из хищных лап принца на белом коне, учавствующего в церемонии последнего посыпания пеплом.
Когда автобус приехал на свою конечную остановку, и я вышел наружу, спектр зрения мгновенно сузился. Снег шел так сильно, что мне нужен был бы повадырь... если б я знал куда шел. Отчасти-то я догадывался. Мне надо было на встречу с таинственным гостем. Гость, некто –“петербуржец” знал, где меня найти – а я нет. Это была чистая импровизация, которая продолжается до сих пор – вся жизнь такова. Но поскольку не было определенного места назначения, я не особо беспокоился о том найду ли дорогу, коли она может быть абсолютно любой.
Вокруг попадались лица, у которых так-же узились глаза, как и у меня – я не мог видеть свой взгляд со стороны, но представить свою гримасу по их – не трудно. Я шел вдоль улицы долго - не медленно, и не быстро – шел. Не помню о чем я думал. Как я повторяю снова: мысли были рассеянны, и ничего не должно было произойти. Ничего и не произойдет. Ведь оно уже происходит. Я начинал чувствовать биение токов у себя в груди, реагирующих на внешние раздражители – запахи и звуки, все превращалось медленно, но верно в сладкое дежавю, но еще слаще было неузнавание... того, чего я фактически и не мог знать – там, где я не был – каждая арка, как капиляр ведущий от сосуда улицы в незнакомые колодцы, в которые проваливаешься тот-час же как задерешь голову, будь на улице ясная погода.
Вдруг неожиданно в окне я заметил блик, который никогда бы не узнал, если б не навязчивость его, проникавшая в мозг – неужели это Он? – тот человек, который должен был встретить меня в неизвестном месте!? Но в остановившемся зеркале, я разглядывал только лишь себя. Что-то странное было в моем выражении. Неужели я так всегда хожу? Наверное люди обращают на это внимание? Что это за блеск в глазах, откуда он? И эти вечные круги ада под глазами! Наверное это было ощущение неясности возвращения всего на свои места. А чего именно? Собственно я сам и есть это “чего”. Меня не было так давно, что я во сне грезил об этих минутах, но знал, что они были не на яву, а теперь все, что я так долго воссоздавал, оказывается реально!? Я иду по городу, во-первых моего детства, во-вторых по “самому фантастическому” на земле, которому многие типы поражались, хотя чего стоит поражаться только самим этим типам! Но ведь правда! Неужто случилось так, что я теперь стою здесь, пусть в нескончаемом потоке мерзлой ваты льющей сверху, но все же это не кто-то, а я, я! – отражаюсь в стекле этого... злачного заведения, в названии которого запоминается старообрядческая буква Ять на конце(это вошло в моду?) А разве было время когда эта буква была запрещена? Может быть и не было вовсе!? Как быстро проносятся столетия, как мгновенно запечатлелись миллионы судеб в исторических книгах, в которые мы еще иногда заглядываем, дабы понять что-то, али и чисто из любопытства, а то - от скуки, как вон те пьющие физиономии за окном, которые повернулись ко мне теперь с выражением некоторого удивления – почему этот господин не уходит, а продолжает смотреть в их сторону, что-то не так? Недовольство казалось начало бы тут-же возрастать, если бы... Что ж, я не настаиваю, ухожу, оставляя эти алые лица в кругу их тепершнего интереса впитывания разных соков в свои организмы. Да и какой я господин!?
Я ушел, оставив позади витрину, которая и не думала двигаться. Этих витрин были еще и еще - десятки, так-же как и стен старинных зданий, что на своем веку повидали не так уж и мало, если они вообще умеют видеть, даже в грезах заядлых кокоинистов.
Белый кокоин с неба похоже не имел свойства заканчиваться, (этого добра у нас всегда хватает, и на таких парней как Адольф, и на таких как Бона...) он (снег) был так-же бесконечен, как и его источник – небо. То небо, что должно было присниться одному поэту, обитавшему под ним не так давно. Вот и мне оно снилось. Снилось буд-то я иду по этим улицам, и во сне от непонятно чего, от тоски ли по невозможности разрешиться сему в яви, когда я страдал за тридявять земель отсюда, не находя себе места, от того что мой хвост не подходит ни к одной кобыле, или от... скорее всего от тоски хотелось, да, плакать, и еще верить, что все случится, и я во что бы то ни стало стАну одним из 5 миллионов северо-пальмирцев. Во сне заокеанском все казалось расплывчатым, нечетким, то Невский, на котором я вдруг обнаруживался, ради веселой компании, завсегдАтаем которой являлся; то более далекие стороны, когда центральные кончались – дабы счастливый миг мог продолжиться иль повториться. Но все представало своеобразно, через субъективные впечатления, шестые чувствы. Вот дом старинный, в котором когда-то жили аристократы, а теперь никто... видимо. Если ты взором попадаешь в него, влетая парой глаз через открытое окно старинного балкона, прямиком на второй этаж, и, не задевая прозрачных штор, медузами волнующихся на ветру, попадаешь внутрь, не заставая там никого, кроме кресел, люстр, подсвечников, тяжелых комодов, и уже думаешь улетать, как вдруг откуда-то (ясно – из опочивален!) невнятно стоны не применут начать доноситься, тебе на то, что жизнь все еще продолжается в этом продуваемом насквозь музее.
А сейчас в такие окна налетело бы много зверьков-снежинок, они заплели бы кружева хаотичного танца, не опускаясь на лакировку пола - ни в коей мере, чтобы не задеть застывшей картины, не нарушить ее тайны, а лишь дополнить. Воистину то было б чудо! И оно было! было! – так ярко - буд-то наяву!
Но вот я отвожу свой взгляд от штор, и чешу себе дальше, через такое же количество слякоти и следов, могущих привести куда угодно, в любую точку мира. Пытаюсь разглядеть на доме табличку, но название плохо видно: Мыт-нин-ская? Мыт-ищен-ская? А может быть Мыт-арская? Нет, ну это уж слишком!
За несколько дней до моего приезда сюда, я, будучи все еще “ссыльным”, впервые в жизни достал карту моего будущего пристанища, и стал изучать планы, маршруты, как я буду ходить по ним, заново познавая себя через город ночей, и, набравшись
Return
It was strange that day. Everything was strange in him - starting from the noise of an operating unit reaching through the falling snow, and ending with the fact that the city froze, as in a fairy tale. The snow was falling very quietly, and everyone thought that he would be gone - spring is just around the corner - and he was returning straight to his hands as a present.
I left the house, came to a stop. It is not known how much time was - it is known that day. I got on the bus and rode without knowing where and why. Thoughts were scattered, and I could not collect them - they fled who and where. So I, running, not running, followed ... their example. I remember people standing at the bus stop, I remember that they were exactly the same as always. Exactly the same ... Petersburg people. Everything for them was the old way - familiar things, thoughts - it was all for me again - the very forgotten feeling of the city that I left, for reasons still unclear many years ago, began to come back firsthand.
I remember a policeman sitting right in front of me on the bus. I was pathologically afraid of these “people in gray,” not because I had a bad experience communicating with them, no - it’s just in our midst, in the society there were myths about what happens to young people taken there. Whether it was myths or not, I still don’t know, because I had to check everything myself. But myths were such that they kept people at bay
my age, and turned into a kind of phobia, which has become the norm.
At one of the stops, one girl entered the bus. Her face attracted my attention by the fact that there were some (large, as it seemed to me at that moment) resemblances to the face of my sister, which I liked. This girl came out quickly, after a couple of stops, and I never saw her again after that, but I think I could love her. I have not yet hardened enough to no longer be able to fall in love with anyone. But it happens. It’s not known why and why ... Yes, her face clearly sympathized with me ...
... We passed the Old Believers' bridge. Crosses of the Volkovsky cemetery flashed here and there on both sides of the road, not one of which created a perpendicular with respect to the earth.
Suddenly my head ached. It’s always like this for me when I go - a very unsteady vestibular apparatus. Plus, the bus really rocked on the bumps of the street, which are few where we do not have available in comparison with the “overseas”.
This cemetery is very dear to me. My grandfather, whom I knew so little in my life, is buried here - I was 5-6 years old when he left, but they say he managed to lay much in me for the development of my personality, even at that age - a baby sponge. Another question: did he get what he might have hoped for, projecting me into the future? How I would like to meet him again - already what I have become now. You need to go to the grave, stand, shut up at the fence, listen to the crows croaking. Graveyard crows always croak in a special way - sad and anxious. Felts just because you are standing among the graves and uneven lines, felts because they are like that.
The guy with a lost face got on the bus and secluded himself in its head part. Before going there, he looked at me - something Myskovsky slipped in it, something in the proportions of the jaw and cheekbones, not that - in relation to all other parts of the head, and the worn coat - somehow somehow drew itself Attention. The snow had not yet melted in his hair - he had recently set in - and not too long, five minutes had passed, drawn by the snow, not having the strength to stay in the warm inside of the transport, he climbed out onto the street, with his head uncovered, which was so hungry for additives from above .
The snow changed the trajectory, mowed parallel to the crosses and even more - he tried to fly into the mouths of onlookers with bullets. It was April 1st, but ridiculous - zero. Outside the window is also zero. It was April of the city, in which the floor and ceiling in any place are extremely similar in color, and only the reddish noses of some frozen, like me, and some and lovers of taverns are sometimes diluted a little with the surrounding drawing, if you do not even notice the advertising signs stuck in all the holes, flaunting houses, trying to tear a man, each with something of his own, from the predatory claws of a prince on a white horse participating in the ceremony of the last dusting with ashes.
When the bus arrived at its final stop, and I went outside, the spectrum of vision instantly narrowed. It was snowing so hard that I would need a messenger ... if I knew where it was going. Partly I guessed. I had to meet a mysterious guest. The guest, a certain “Petersburger” knew where to find me - but I did not. It was a pure improvisation, which continues to this day - the whole life is like that. But since there was no specific destination, I was not particularly worried about whether I would find a road, if it could be absolutely anyone.
There were faces around me, whose eyes were also narrowed like mine — I could not see my eyes from the side, but it was not difficult to imagine my grimace from them. I walked along the street for a long time - not slowly, and not quickly - walked. I don’t remember what I was thinking. As I repeat again: thoughts were scattered, and nothing was supposed to happen. Nothing and n
It was strange that day. Everything was strange in him - starting from the noise of an operating unit reaching through the falling snow, and ending with the fact that the city froze, as in a fairy tale. The snow was falling very quietly, and everyone thought that he would be gone - spring is just around the corner - and he was returning straight to his hands as a present.
I left the house, came to a stop. It is not known how much time was - it is known that day. I got on the bus and rode without knowing where and why. Thoughts were scattered, and I could not collect them - they fled who and where. So I, running, not running, followed ... their example. I remember people standing at the bus stop, I remember that they were exactly the same as always. Exactly the same ... Petersburg people. Everything for them was the old way - familiar things, thoughts - it was all for me again - the very forgotten feeling of the city that I left, for reasons still unclear many years ago, began to come back firsthand.
I remember a policeman sitting right in front of me on the bus. I was pathologically afraid of these “people in gray,” not because I had a bad experience communicating with them, no - it’s just in our midst, in the society there were myths about what happens to young people taken there. Whether it was myths or not, I still don’t know, because I had to check everything myself. But myths were such that they kept people at bay
my age, and turned into a kind of phobia, which has become the norm.
At one of the stops, one girl entered the bus. Her face attracted my attention by the fact that there were some (large, as it seemed to me at that moment) resemblances to the face of my sister, which I liked. This girl came out quickly, after a couple of stops, and I never saw her again after that, but I think I could love her. I have not yet hardened enough to no longer be able to fall in love with anyone. But it happens. It’s not known why and why ... Yes, her face clearly sympathized with me ...
... We passed the Old Believers' bridge. Crosses of the Volkovsky cemetery flashed here and there on both sides of the road, not one of which created a perpendicular with respect to the earth.
Suddenly my head ached. It’s always like this for me when I go - a very unsteady vestibular apparatus. Plus, the bus really rocked on the bumps of the street, which are few where we do not have available in comparison with the “overseas”.
This cemetery is very dear to me. My grandfather, whom I knew so little in my life, is buried here - I was 5-6 years old when he left, but they say he managed to lay much in me for the development of my personality, even at that age - a baby sponge. Another question: did he get what he might have hoped for, projecting me into the future? How I would like to meet him again - already what I have become now. You need to go to the grave, stand, shut up at the fence, listen to the crows croaking. Graveyard crows always croak in a special way - sad and anxious. Felts just because you are standing among the graves and uneven lines, felts because they are like that.
The guy with a lost face got on the bus and secluded himself in its head part. Before going there, he looked at me - something Myskovsky slipped in it, something in the proportions of the jaw and cheekbones, not that - in relation to all other parts of the head, and the worn coat - somehow somehow drew itself Attention. The snow had not yet melted in his hair - he had recently set in - and not too long, five minutes had passed, drawn by the snow, not having the strength to stay in the warm inside of the transport, he climbed out onto the street, with his head uncovered, which was so hungry for additives from above .
The snow changed the trajectory, mowed parallel to the crosses and even more - he tried to fly into the mouths of onlookers with bullets. It was April 1st, but ridiculous - zero. Outside the window is also zero. It was April of the city, in which the floor and ceiling in any place are extremely similar in color, and only the reddish noses of some frozen, like me, and some and lovers of taverns are sometimes diluted a little with the surrounding drawing, if you do not even notice the advertising signs stuck in all the holes, flaunting houses, trying to tear a man, each with something of his own, from the predatory claws of a prince on a white horse participating in the ceremony of the last dusting with ashes.
When the bus arrived at its final stop, and I went outside, the spectrum of vision instantly narrowed. It was snowing so hard that I would need a messenger ... if I knew where it was going. Partly I guessed. I had to meet a mysterious guest. The guest, a certain “Petersburger” knew where to find me - but I did not. It was a pure improvisation, which continues to this day - the whole life is like that. But since there was no specific destination, I was not particularly worried about whether I would find a road, if it could be absolutely anyone.
There were faces around me, whose eyes were also narrowed like mine — I could not see my eyes from the side, but it was not difficult to imagine my grimace from them. I walked along the street for a long time - not slowly, and not quickly - walked. I don’t remember what I was thinking. As I repeat again: thoughts were scattered, and nothing was supposed to happen. Nothing and n
У записи 14 лайков,
0 репостов.
0 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Эльдар Расулов
