Джон Донн уснул, уснуло все вокруг.
Уснули стены, пол, постель, картины,
уснули стол, ковры, засовы, крюк,
весь гардероб, буфет, свеча, гардины.
Уснуло все. Бутыль, стакан, тазы,
хлеб, хлебный нож, фарфор, хрусталь, посуда,
ночник, белье, шкафы, стекло, часы,
ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду.
Повсюду ночь: в углах, в глазах, в белье,
среди бумаг, в столе, в готовой речи,
в ее словах, в дровах, в щипцах, в угле
остывшего камина, в каждой вещи.
В камзоле, башмаках, в чулках, в тенях,
за зеркалом, в кровати, в спинке стула,
опять в тазу, в распятьях, в простынях,
в метле у входа, в туфлях. Все уснуло.
Уснуло все. Окно. И снег в окне.
Соседней крыши белый скат. Как скатерть
ее конек. И весь квартал во сне,
разрезанный оконной рамой насмерть.
Уснули арки, стены, окна, все.
Булыжники, торцы, решетки, клумбы.
Не вспыхнет свет, не скрипнет колесо...
Ограды, украшенья, цепи, тумбы.
Уснули двери, кольца, ручки, крюк,
замки, засовы, их ключи, запоры.
Нигде не слышен шепот, шорох, стук.
Лишь снег скрипит. Все спит. Рассвет не скоро.
Уснули тюрьмы, за'мки. Спят весы
средь рыбной лавки. Спят свиные туши.
Дома, задворки. Спят цепные псы.
В подвалах кошки спят, торчат их уши.
Спят мыши, люди. Лондон крепко спит.
Спит парусник в порту. Вода со снегом
под кузовом его во сне сипит,
сливаясь вдалеке с уснувшим небом.
Джон Донн уснул. И море вместе с ним.
И берег меловой уснул над морем.
Весь остров спит, объятый сном одним.
И каждый сад закрыт тройным запором.
Спят клены, сосны, грабы, пихты, ель.
Спят склоны гор, ручьи на склонах, тропы.
Лисицы, волк. Залез медведь в постель.
Наносит снег у входов нор сугробы.
И птицы спят. Не слышно пенья их.
Вороний крик не слышен, ночь, совиный
не слышен смех. Простор английский тих.
Звезда сверкает. Мышь идет с повинной.
Уснуло все. Лежат в своих гробах
все мертвецы. Спокойно спят. В кроватях
живые спят в морях своих рубах.
По одиночке. Крепко. Спят в объятьях.
Уснуло все. Спят реки, горы, лес.
Спят звери, птицы, мертвый мир, живое.
Лишь белый снег летит с ночных небес.
Но спят и там, у всех над головою.
Спят ангелы. Тревожный мир забыт
во сне святыми — к их стыду святому.
Геенна спит и Рай прекрасный спит.
Никто не выйдет в этот час из дому.
Господь уснул. Земля сейчас чужда.
Глаза не видят, слух не внемлет боле.
И дьявол спит. И вместе с ним вражда
заснула на снегу в английском поле.
Спят всадники. Архангел спит с трубой.
И кони спят, во сне качаясь плавно.
И херувимы все — одной толпой,
обнявшись, спят под сводом церкви Павла.
Джон Донн уснул. Уснули, спят стихи.
Все образы, все рифмы. Сильных, слабых
найти нельзя. Порок, тоска, грехи,
равно тихи, лежат в своих силлабах.
И каждый стих с другим, как близкий брат,
хоть шепчет другу друг: чуть-чуть подвинься.
Но каждый так далек от райских врат,
так беден, густ, так чист, что в них — единство.
Все строки спят. Спит ямбов строгий свод.
Хореи спят, как стражи, слева, справа.
И спит виденье в них летейских вод.
И крепко спит за ним другое — слава.
Спят беды все. Страданья крепко спят.
Пороки спят. Добро со злом обнялось.
Пророки спят. Белесый снегопад
в пространстве ищет черных пятен малость.
Уснуло все. Спят крепко толпы книг.
Спят реки слов, покрыты льдом забвенья.
Спят речи все, со всею правдой в них.
Их цепи спят; чуть-чуть звенят их звенья.
Все крепко спят: святые, дьявол, Бог.
Их слуги злые. Их друзья. Их дети.
И только снег шуршит во тьме дорог.
И больше звуков нет на целом свете.
Уснули стены, пол, постель, картины,
уснули стол, ковры, засовы, крюк,
весь гардероб, буфет, свеча, гардины.
Уснуло все. Бутыль, стакан, тазы,
хлеб, хлебный нож, фарфор, хрусталь, посуда,
ночник, белье, шкафы, стекло, часы,
ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду.
Повсюду ночь: в углах, в глазах, в белье,
среди бумаг, в столе, в готовой речи,
в ее словах, в дровах, в щипцах, в угле
остывшего камина, в каждой вещи.
В камзоле, башмаках, в чулках, в тенях,
за зеркалом, в кровати, в спинке стула,
опять в тазу, в распятьях, в простынях,
в метле у входа, в туфлях. Все уснуло.
Уснуло все. Окно. И снег в окне.
Соседней крыши белый скат. Как скатерть
ее конек. И весь квартал во сне,
разрезанный оконной рамой насмерть.
Уснули арки, стены, окна, все.
Булыжники, торцы, решетки, клумбы.
Не вспыхнет свет, не скрипнет колесо...
Ограды, украшенья, цепи, тумбы.
Уснули двери, кольца, ручки, крюк,
замки, засовы, их ключи, запоры.
Нигде не слышен шепот, шорох, стук.
Лишь снег скрипит. Все спит. Рассвет не скоро.
Уснули тюрьмы, за'мки. Спят весы
средь рыбной лавки. Спят свиные туши.
Дома, задворки. Спят цепные псы.
В подвалах кошки спят, торчат их уши.
Спят мыши, люди. Лондон крепко спит.
Спит парусник в порту. Вода со снегом
под кузовом его во сне сипит,
сливаясь вдалеке с уснувшим небом.
Джон Донн уснул. И море вместе с ним.
И берег меловой уснул над морем.
Весь остров спит, объятый сном одним.
И каждый сад закрыт тройным запором.
Спят клены, сосны, грабы, пихты, ель.
Спят склоны гор, ручьи на склонах, тропы.
Лисицы, волк. Залез медведь в постель.
Наносит снег у входов нор сугробы.
И птицы спят. Не слышно пенья их.
Вороний крик не слышен, ночь, совиный
не слышен смех. Простор английский тих.
Звезда сверкает. Мышь идет с повинной.
Уснуло все. Лежат в своих гробах
все мертвецы. Спокойно спят. В кроватях
живые спят в морях своих рубах.
По одиночке. Крепко. Спят в объятьях.
Уснуло все. Спят реки, горы, лес.
Спят звери, птицы, мертвый мир, живое.
Лишь белый снег летит с ночных небес.
Но спят и там, у всех над головою.
Спят ангелы. Тревожный мир забыт
во сне святыми — к их стыду святому.
Геенна спит и Рай прекрасный спит.
Никто не выйдет в этот час из дому.
Господь уснул. Земля сейчас чужда.
Глаза не видят, слух не внемлет боле.
И дьявол спит. И вместе с ним вражда
заснула на снегу в английском поле.
Спят всадники. Архангел спит с трубой.
И кони спят, во сне качаясь плавно.
И херувимы все — одной толпой,
обнявшись, спят под сводом церкви Павла.
Джон Донн уснул. Уснули, спят стихи.
Все образы, все рифмы. Сильных, слабых
найти нельзя. Порок, тоска, грехи,
равно тихи, лежат в своих силлабах.
И каждый стих с другим, как близкий брат,
хоть шепчет другу друг: чуть-чуть подвинься.
Но каждый так далек от райских врат,
так беден, густ, так чист, что в них — единство.
Все строки спят. Спит ямбов строгий свод.
Хореи спят, как стражи, слева, справа.
И спит виденье в них летейских вод.
И крепко спит за ним другое — слава.
Спят беды все. Страданья крепко спят.
Пороки спят. Добро со злом обнялось.
Пророки спят. Белесый снегопад
в пространстве ищет черных пятен малость.
Уснуло все. Спят крепко толпы книг.
Спят реки слов, покрыты льдом забвенья.
Спят речи все, со всею правдой в них.
Их цепи спят; чуть-чуть звенят их звенья.
Все крепко спят: святые, дьявол, Бог.
Их слуги злые. Их друзья. Их дети.
И только снег шуршит во тьме дорог.
И больше звуков нет на целом свете.
John Donne fell asleep, fell asleep all around.
Fell asleep walls, floor, bed, paintings,
fell asleep table, carpets, deadbolts, hook,
the entire wardrobe, buffet, candle, curtains.
Asleep everything. Bottle, glass, basins,
bread, bread knife, porcelain, crystal, dishes,
night light, linen, cabinets, glass, watches,
stairs, doors. The night is everywhere.
Throughout the night: in the corners, in the eyes, in the linen,
among the papers, in the table, in the finished speech,
in her words, in firewood, in tongs, in a corner
cooled fireplace, in every thing.
In a camisole, shoes, in stockings, in the shadows,
behind the mirror, in bed, in the back of a chair,
again in a basin, in crucifixes, in sheets,
in a broomstick at the entrance, in shoes. Everything fell asleep.
Asleep everything. Window. And snow in the window.
The adjacent roof is a white slope. How to tablecloth
her horse. And the whole quarter in a dream
cut to the death by the window frame.
Fell asleep arches, walls, windows, everything.
Cobblestones, butts, trellises, flowerbeds.
The light will not flash, the wheel will not creak ...
Fences, jewelry, chains, curbstones.
Fell asleep doors, rings, handles, hook,
locks, bolts, their keys, constipation.
No whispering, rustling, knocking is heard anywhere.
Only the snow creaks. Everyone is sleeping. Dawn is not coming soon.
Prison fell asleep, castles. Sleeping scales
in the middle of a fish shop. Sleeping pork carcasses.
Homes, backyards. Sleeping chain dogs.
In the basements, cats sleep, their ears stick out.
Mice are sleeping, people. London is fast asleep.
Sleeping sailboat in the port. Water with snow
under his body in a dream hiss,
merging in the distance with a sleeping sky.
John Donne fell asleep. And the sea with it.
And the chalk coast fell asleep above the sea.
The whole island is sleeping, alone in a dream.
And every garden is closed with triple constipation.
Maples, pines, hornbeams, fir, spruce sleep.
Sleeping mountain slopes, streams on the slopes, trails.
Foxes, the wolf. The bear got into bed.
It puts snow at the entrances of a snowdrift hole.
And the birds are sleeping. You cannot hear their singing.
Black crow is not heard, night, owl
no laughter is heard. The expanse of English is quiet.
The star sparkles. The mouse comes with a confession.
Asleep everything. Lying in their coffins
all the dead. They sleep peacefully. In the beds
the living sleep in the seas of their shirts.
One by one. Tightly. Sleeping in an embrace.
Asleep everything. Sleeping rivers, mountains, forest.
Sleeping animals, birds, the dead world, the living.
Only white snow flies from the night sky.
But they sleep there, with everyone over their heads.
Angels are sleeping. The worrying world is forgotten
in a dream to the saints - to their holy shame.
Gehenna is sleeping and Paradise is sleeping beautifully.
No one will leave home at this hour.
The Lord fell asleep. The earth is now alien.
Eyes do not see, hearing does not heed more.
And the devil is sleeping. And with it enmity
fell asleep in the snow in an English field.
Riders are sleeping. The archangel is sleeping with a pipe.
And the horses sleep, swinging in a dream smoothly.
And cherubs are all in one crowd
hugging, sleeping under the arch of the church of Paul.
John Donne fell asleep. Asleep, sleeping poems.
All images, all rhymes. Strong, weak
cannot be found. Vice, longing, sins,
equally quiet, lie in their syllables.
And each verse with another, like a close brother,
at least whispering to each other: move a little.
But everyone is so far from the gates of paradise
so poor, dense, so pure that unity is in them.
All lines are sleeping. Sleeping iambic strict arch.
Chorea sleep like guards on the left, on the right.
And the vision of the summer waters lies in them.
And another is soundly sleeping behind him - glory.
All troubles sleep. Suffering sleep soundly.
Vices sleep. Good embraced evil.
The prophets are sleeping. Snowfall
in space looking for black spots a little.
Asleep everything. Crowds of books sleep soundly.
The rivers of words sleep, covered with ice of oblivion.
Everybody sleeps with all the truth in them.
Their chains are sleeping; their links ring a little.
Everyone is fast asleep: saints, the devil, God.
Their servants are evil. Their friends. Their children.
And only snow rustles in the darkness of roads.
And there are no more sounds in the whole world.
Fell asleep walls, floor, bed, paintings,
fell asleep table, carpets, deadbolts, hook,
the entire wardrobe, buffet, candle, curtains.
Asleep everything. Bottle, glass, basins,
bread, bread knife, porcelain, crystal, dishes,
night light, linen, cabinets, glass, watches,
stairs, doors. The night is everywhere.
Throughout the night: in the corners, in the eyes, in the linen,
among the papers, in the table, in the finished speech,
in her words, in firewood, in tongs, in a corner
cooled fireplace, in every thing.
In a camisole, shoes, in stockings, in the shadows,
behind the mirror, in bed, in the back of a chair,
again in a basin, in crucifixes, in sheets,
in a broomstick at the entrance, in shoes. Everything fell asleep.
Asleep everything. Window. And snow in the window.
The adjacent roof is a white slope. How to tablecloth
her horse. And the whole quarter in a dream
cut to the death by the window frame.
Fell asleep arches, walls, windows, everything.
Cobblestones, butts, trellises, flowerbeds.
The light will not flash, the wheel will not creak ...
Fences, jewelry, chains, curbstones.
Fell asleep doors, rings, handles, hook,
locks, bolts, their keys, constipation.
No whispering, rustling, knocking is heard anywhere.
Only the snow creaks. Everyone is sleeping. Dawn is not coming soon.
Prison fell asleep, castles. Sleeping scales
in the middle of a fish shop. Sleeping pork carcasses.
Homes, backyards. Sleeping chain dogs.
In the basements, cats sleep, their ears stick out.
Mice are sleeping, people. London is fast asleep.
Sleeping sailboat in the port. Water with snow
under his body in a dream hiss,
merging in the distance with a sleeping sky.
John Donne fell asleep. And the sea with it.
And the chalk coast fell asleep above the sea.
The whole island is sleeping, alone in a dream.
And every garden is closed with triple constipation.
Maples, pines, hornbeams, fir, spruce sleep.
Sleeping mountain slopes, streams on the slopes, trails.
Foxes, the wolf. The bear got into bed.
It puts snow at the entrances of a snowdrift hole.
And the birds are sleeping. You cannot hear their singing.
Black crow is not heard, night, owl
no laughter is heard. The expanse of English is quiet.
The star sparkles. The mouse comes with a confession.
Asleep everything. Lying in their coffins
all the dead. They sleep peacefully. In the beds
the living sleep in the seas of their shirts.
One by one. Tightly. Sleeping in an embrace.
Asleep everything. Sleeping rivers, mountains, forest.
Sleeping animals, birds, the dead world, the living.
Only white snow flies from the night sky.
But they sleep there, with everyone over their heads.
Angels are sleeping. The worrying world is forgotten
in a dream to the saints - to their holy shame.
Gehenna is sleeping and Paradise is sleeping beautifully.
No one will leave home at this hour.
The Lord fell asleep. The earth is now alien.
Eyes do not see, hearing does not heed more.
And the devil is sleeping. And with it enmity
fell asleep in the snow in an English field.
Riders are sleeping. The archangel is sleeping with a pipe.
And the horses sleep, swinging in a dream smoothly.
And cherubs are all in one crowd
hugging, sleeping under the arch of the church of Paul.
John Donne fell asleep. Asleep, sleeping poems.
All images, all rhymes. Strong, weak
cannot be found. Vice, longing, sins,
equally quiet, lie in their syllables.
And each verse with another, like a close brother,
at least whispering to each other: move a little.
But everyone is so far from the gates of paradise
so poor, dense, so pure that unity is in them.
All lines are sleeping. Sleeping iambic strict arch.
Chorea sleep like guards on the left, on the right.
And the vision of the summer waters lies in them.
And another is soundly sleeping behind him - glory.
All troubles sleep. Suffering sleep soundly.
Vices sleep. Good embraced evil.
The prophets are sleeping. Snowfall
in space looking for black spots a little.
Asleep everything. Crowds of books sleep soundly.
The rivers of words sleep, covered with ice of oblivion.
Everybody sleeps with all the truth in them.
Their chains are sleeping; their links ring a little.
Everyone is fast asleep: saints, the devil, God.
Their servants are evil. Their friends. Their children.
And only snow rustles in the darkness of roads.
And there are no more sounds in the whole world.
У записи 5 лайков,
1 репостов.
1 репостов.
Эту запись оставил(а) на своей стене Митя Добросердов
